Историк Б.В. Соколов утверждает: «…Связь у Уханова и Карахана с Ягодой, повторяю, была, и секретные разговоры они меж собою вели». Но потом этот же автор бездоказательно выдвинул очень сомнительную версию о том, что эти тайные беседы были о совместных походах в поисках любовных приключений.
Так и хочется спросить: «Уважаемый Борис Вадимович, зачем же разговоры на эти темы вести именно в служебных кабинетах, да еще в обстановке строгой секретности?» Нет, кабинет наркома внутренних дел, где не была установлена подслушивающая аппаратура (или у хозяина была в этом уверенность), являлся идеальным местом для разговоров о политическом заговоре.
А что касается любовных похождений всех троих, то о них и без того осведомлены были очень многие. Из книги бежавшего на Запад видного работника ОГПУ Г. Агабекова: «Кто в Москве не знает Карахана? Кто не знает его автомобиля, еженощно ожидающего у Большого театра? Кто может себе представить его не в обществе балетных девиц?..
Карахан, которого девицы считают «душкой», а вожди хорошим, но недалеким парнем».
Как видим, любовные похождения, во всяком случае одного из этой тройки, были секретом Полишинеля. О них вовсе не надо было шушукаться в кабинете НК внутренних дел.
У Ягоды была одна весьма серьезная секретная «заготовка», о которой мы уже упоминали. Она была непосредственно связана с подготовкой государственного переворота.
Бывший курсант школы ОГПУ И. Орловский вспоминал, что Ягода и его соратники в начале 1936 года «сформировали из курсантов школы ОГПУ особую роту боевиков. Туда подобрали парней двухметрового роста, богатырской силы и ловкости. Я был в составе этой роты, которая насчитывала 200 штыков… Ежедневно были занятия по самбо, ближнему штыковому бою, преодолению трудных препятствий. Нас хорошо обмундировали и вооружили… Позднее мы узнали, что нам предстояло при содействии коменданта Кремля… Ткалуна войти в Кремль и арестовать Сталина. Но заговор был раскрыт». По поводу этого заговора у Ежова состоялась телефонная беседа со Сталиным в сентябре 1936 года. Вот фрагмент записи этого разговора.
«Ежов… Новый процесс затевать вряд ли целесообразно… Арест и наказание Радека и Пятакова вне суда, несомненно, просочатся в заграничную печать. Тем не менее на это идти надо. Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз и навсегда покончить с этой мразью. Понятно, что никаких процессов устраивать не надо. Все можно сделать в упрощенном порядке по закону от первого декабря и даже без формального заседания суда».
Но Сталин решился на открытый процесс, пока нет серьезных оснований считать январский процесс 1937 года хотя бы амальгамой. Он производит впечатление если не полной, то частичной фальсификации (кроме обвинений некоторых второстепенных подсудимых). По-видимому, целью этого процесса было сломать сопротивление оппозиции внутри ЦК 17-го созыва, которую возглавлял Г.К. Орджоникидзе. Это была грозная сила, способная претендовать на власть. За арестом Енукидзе в Харькове 11 февраля 1937 года вряд ли случайно последовало через 7 дней самоубийство Г.К. Орджоникидзе. Енукидзе признал свое участие в заговоре против Сталина и назвал соучастников: Тухачевского, Корка, Путну. Орджоникидзе еще с Гражданской войны был лично и политически связан с Тухачевским. Это – известный и неопровержимый факт. А со времен дореволюционного подполья Григорий Константинович был близок с Енукидзе. Один из корифеев МХАТа народный артист СССР М.М. Яншин вспоминал, что завсегдатаями не только лож, но и кулис художественного театра были Орджоникидзе и Енукидзе. Причем они всегда приезжали вместе.
Высказаны различные версии не только причин самоубийства Орджоникидзе, но и обстоятельств этого события. По одной из них, роковой выстрел раздался после того, как Орджоникидзе прочитал какие-то бумаги, привезенные ему курьером НКВД.
Известно, что Сталин и Ежов направляли Серго показания арестованных, в которых фигурировала фамилия Орджоникидзе. Есть сведения, что Сталин надписывал подобные материалы так: «Прочитай, что о тебе пишут, товарищ Серго!» Не исключено, что Орджоникидзе прочитал показания Енукидзе, которые были такими неопровержимыми, что оставалось только уйти из жизни, чтобы избежать следствия и суда. Но это конечно же лишь предположение. Во всяком случае надо иметь в виду, что Серго был человеком смелым, горячим и решительным. Со своими опальными друзьями (в том числе и с Енукидзе) он поддерживал хорошие отношения, чем вызывал недовольство и подозрения Сталина. Выходили или нет эти отношения за пределы личной дружбы, остается только гадать. Однако в любом случае у Сталина и его генеральной линии было немало влиятельных, серьезных противников, готовых в благоприятный момент взять власть в свои руки.
Несколько лет назад в «Независимой газете» в заметке о Г.Н. Каминском промелькнуло сообщение о том, что он в середине 1930-х годов вместе с Рудзутаком и Шеболдаевым вели подготовку к созыву внеочередного ХVIII съезда ВКП(б). Я.Э. Рудзутак – один из молодых выдвиженцев Ленина, впоследствии долголетний член ЦК и Политбюро – занимал очень высокие посты (руководил всей советской экономикой во второй половине 1920-х годов, был председателем ЦКК – РКИ в первой половине 1930-х. Он до конца 1920-х годов был одним из ближайших друзей Сталина, но потом примкнул к Рыкову, допустив «примиренчество» к правому уклону. На ХVII съезде Ян Эрнестович был понижен: переведен в кандидаты в члены Политбюро ЦК ВКП(б), что не способствовало его приязни к Сталину. В начале июня 1937 года в выступлениях по поводу раскрытого заговора часто упоминались рядом фамилии Рудзутака и Тухачевского. Через несколько дней после ареста маршала был взят под стражу Рудзутак. Это произошло почти одновременно с арестом влиятельного члена ЦК ВКП(б) К.В. Уханова, который нередко собирал у себя на даче многочисленные компании руководящих работников, особенно часто бывал у него Г.Г. Ягода. Интересна и личность Б.П. Шеболдаева – друга Орджоникидзе, долгое время возглавлявшего парторганизацию Северного Кавказа, одну из крупнейших в ВКП(б). Шеболдаев вместе с И.П. Румянцевым (Западная область) был арестован еще до начала июньского пленума ЦК ВКП(б). Входивший в их группу партийный руководитель одного из крупнейших и важнейших в экономическом отношении регионов страны – Урала И.Д. Кабаков (близкий к Орджоникидзе) был арестован в мае 1937 года, еще раньше арестов Тухачевского и Рудзутака.
Все эти очень влиятельные и давно избранные члены ДК во главе с Рудзутаком составляли, пожалуй, более весомую силу в партии, чем группа Енукидзе, Ягоды (избранных в ЦК только на ХVII съезде) и Тухачевского – кандидата в члены ЦК.
…После ареста Паукера 17 апреля 1937 года по его показаниям был через три дня арестован бригадный комиссар В.И. Мутных. Долгое время он был начальником Центрального дома Красной Армии и курировал его Гамарник. Затем Мутных назначили директором Большого театра. Эту должность обычно занимал сотрудник охраны Сталина и подчиненный Паукера. Именно в Большом театре проходили все торжественные заседания, в том числе и перед майскими праздниками 1937 года. Тогда 30 апреля был арестован дивизионный комиссар М.А. Имянинников, заместитель коменданта Московского Кремля, были отменены все пропуска в Кремль, спешно изменены пароли. Как вспоминал один из оперативников НКВД, на инструктаже перед 1 мая 1937 года всем им было приказано особенно следить за военными.
Накал событий нарастал. Обстановка в руководстве страны, армии, НКВД, партии была чрезвычайно напряженной. Это ощущалось не только в столице, но и на периферии. В 1986 году во 2-м выпуске альманаха «Минувшее» опубликованы очень интересные записки старого оппозиционера, участника «рабочей оппозиции» Михаила Байтальского: «Троцкисты на Колыме». Байтальский рассказал о своих встречах в конце 1936 – начале 1937 года с группой троцкистов, переведенных из ссылки в колымские лагеря.
Группа эта была хорошо организована. Во главе ее стоял С. Кроль – бывший член президиума ВЦИК и член президиума ВЦСПС. Троцкисты оказывали упорное сопротивление властям. Судебный процесс над ними был начат в марте 1937 года и закончился только к июню. «Продолжался суд, – писал Байтальский, – около трех месяцев. Заседания систематически прерывались на 2–3 недели. Как впоследствии выяснилось, приговор специально оттягивали, выжидая каких-то изменений в политике. И не дождались… Не дождались перемен ни приговоренные, ни судившие их. И последних постигла в скором времени та же участь».
Складывается впечатление, что Колымское управление НКВД знало о существовании заговора Ягоды – Тухачевского и ожидало государственного переворота. Воспоминания Байтальского опровергают лживую версию, выдвинутую еще Хрущевым, о причине расстрела Ф.Д. Медведя и других ленинградских чекистов (будто Сталин желал убрать опасных свидетелей организованного им самим убийства Кирова). Медведь был амнистирован в конце 1935 года и работал на крупном посту в системе Колымлага. Он как близкий к Ягоде человек вполне мог быть посвящен в какой-то мере в тайну заговора Ягоды – Тухачевского. Отсюда и выжидание «каких-то изменений в политике» в результате государственного переворота. Вот, скорее всего, подлинная причина его ареста 5 сентября 1937 года и расстрела через 20 дней.
Разгар «ежовщины» пришелся на период октябрьского 1937 года пленума ЦК ВКП(б). На нем были официально оформлены исключения членов и кандидатов в члены ЦК, арестованных в июле – сентябре этого года. Сталин предложил список новых членов ЦК (в 1938-м многие из них погибли), некоторые из этих людей были арестованы в дни работы пленума и вскоре после него. Кто они, ранее не раскрытые участники «совещания за чашкой чая» у Пятницкого? Или они были арестованы по какой-то другой причине? Или просто стали жертвами кровавого ежовского ажиотажа?
На октябрьском пленуме 1937 года диссонансом прозвучало только выступление первого секретаря Курского обкома партии Пескарева. Оно предвещало переоценку массовых репрессий: «Судили по пустякам, а когда мы, выяснив это, что незаконно многих судили, поставили вопрос в Центральном Комитете, товарищ Сталин и товарищ Молотов крепко нам помогли, направив для пересмотра этих дел за эти годы бригаду работников Верховного суда и Прокуратуры».