м… Был (наряду с Н.И. Ежовым) одним из главных руководителей репрессий. В 1938-м, когда Сталин предлагал Ежову заместителя, тот просил, чтобы назначили Маленкова».
Сразу же хочется воскликнуть: да что же это за государственная система, которая предоставляет возможность отдельным руководителям проявлять свои худшие качества, не считаться с юридическими нормами, ломать судьбы многих тысяч людей, порой не виновных в сколько-нибудь серьезных преступлениях! Нет ли в этом злого умысла Сталина, развязавшего террор с целью запугать народ, заставить безоглядно подчиняться указаниям начальства?
Однако, как свидетельствуют документы и демографические показатели, а наиболее веско и бесспорно – поведение советских граждан во время Великой Отечественной войны, террор осуществлялся не против народа, а от его имени против представителей правящих групп (главным образом). Другое дело, что в массах пробуждали ненависть к «врагам народа», которая нередко направлялась не по адресу. Но, как известно, общий враг сплачивает людей. Это обстоятельство помнили и использовали все более или менее крупные политики. Сталин в этом отношении не был исключением.
В «ежовщину» особое рвение и бурную «инициативу» часто проявляли и члены среднего звена руководства. Яркий пример – армейский комиссар 1-го ранга А.П. Смирнов, сменивший Гамарника на посту начальника ПУР в июне 1937-го и заместитель Ворошилова с октября того же года. Он, как пишет все тот же Залесский, «…санкционировал и лично инициировал арест огромного числа командиров и политработников РККА…» «Вредительская деятельность, – заявил С(мирнов), – не локализируется каким-либо определенным звеном, а доходит и до самых низовых звеньев, включительно до средних слоев командного состава и красноармейцев…» 30.6.1938 (он был) арестован… На следствии С(мирнов)… оговорил большое число еще не арестованных командиров».
Помимо всего прочего, меры по пресечению деятельности оппозиции приходилось принимать срочно. Учитывая приближение войны, промедление в этих делах было поистине смерти подобно. Любая значительная дестабилизация внутреннего положения в стране грозила вызвать активное вмешательство внешних сил. Предположение, будто Сталин расправлялся со своими сторонниками по принципу «бей своих, чтоб чужие боялись» и для запугивания народа, абсурдно и анекдотично (правда, и глупейшая мысль способна овладеть массами тех, кто не привык думать самостоятельно).
Наконец, размышляя над особенностями «ежовщины», нельзя не учитывать не очень высокую, мягко говоря, квалификацию значительной части работников следствия. Тем более что работать им приходилось в сжатые сроки и в трудной обстановке, так как раскрывать любые тайные заговоры, организованные неглупыми людьми, задача необычайно сложная.
В.З. Роговин отметил: «Конечно, в деятельности следователей, особенно периферийных, не было недостатка в выдумках самой низкой пробы. Однако перед следователями, ведущими дела видных партийных работников, чекистов и т. д., ставились задачи, связанные с получением информации о действительных политических настроениях этих лиц и их окружения. В распоряжении следователей были и собранные на протяжении многих лет агентурные материалы, отражавшие истинные взгляды политических противников Сталина».
В связи с этим Роговин ссылается на свидетельства важного деятеля НКВД А.Х. Артузова: «Но и в этом насквозь фальсифицированном деле встречаются такие показания обвиняемого, какие было не под силу выдумать ежовским следователям. Артузов сообщил, что политическая программа, которую разделяли Бухарин, Рыков, Томский и Тухачевский, состояла в том, чтобы восстановить иностранные концессии, добиться выхода советской валюты на мировой рынок, отменить ограничения на выезд и въезд в СССР иностранцев, разрешить свободный выбор форм землепользования от колхоза до единоличного хозяйства, провести широкую амнистию политзаключенных и свободные демократические выборы, установить свободу слова, печати, союзов и собраний».
Как тут не отметить, что все это поразительно совпадает с горбачевской программой 1983–1991 годов, реализованной Ельциным.
Сразу хочется усомниться: да чем же вредна такая программа? Плохо ли получать иностранные инвестиции, устраивать совместные предприятия, присоединиться к мировому рынку, установить «правовое государство», многопартийную систему, обеспечить весь комплекс «прав человека»? Неужели лучше – диктатура Сталина и его сторонников?!
В то далекое время так могли думать многие образованные граждане СССР, не говоря уже об оппозиционерах. Теоретически рассуждая, нетрудно признать их правоту (если не принимать во внимание целый ряд законов экономики и социологии, а также опыт истории). Однако теперь, когда мы убедились, к чему привела в действительности реализация этой программы – разрушению великой страны, экономическому и культурному упадку, вымиранию населения, появлению групп неправедно обогатившихся «олигархов» и миллионов бедствующих, – после всего этого недоуменные вопросы должны отпасть. Опровержение фактами – бесспорное.
Броские демократические лозунги слишком часто служат прикрытием совершенно других замыслов и действий. Таков испытанный прием тех, кто стремится установить свое господство над народом. Для серьезных преобразований общества требуется либо революционный переворот с его последствиями – подавлением инакомыслящих, острейшими классовыми конфликтами и возможной гражданской войной, либо долгий период эволюционного развития в более или менее благоприятной внешне внутриполитической обстановке. Очень важно и то, кто и во имя чего производит переворот. Если, как провозглашал Бухарин, он идет под буржуазным лозунгом «Обогащайтесь!», то приведет к процветанию разного рода казнокрадов, спекулянтов, криминальных групп и кланов, иностранных капиталистов, но только не трудящихся.
В довоенном СССР подобные лозунги и программы использовались оппозиционерами как идеологическое оружие в борьбе за власть. Хотя конечно же многие из них, включая Бухарина, могли искренне верить в благость подобных перестроек и реформ.
По свидетельству писателя В. Карпова, Молотов говорил ему в последние годы жизни: «Шла борьба внутри партии. Страшная борьба. Были две группировки, одна сталинская, другую возглавлял Троцкий. И та и другая группировка конечной целью ставили не только захват власти, но и взаимное уничтожение, уже не могли существовать одновременно. Сталин оказался более оперативным, более хитрым, более находчивым… но еще неизвестно, что было бы со страной, если бы победила группировка Троцкого».
Нет, теперь-то нам известно, что происходит со страной, когда в ней под видом демократии утверждается антинародная власть бывшей номенклатуры и новоявленных олигархов.
Чистки и «чистильщики»
Нам приходится вновь и вновь в разных аспектах анализировать предвоенную ситуацию в стране. Сравнительно мало внимания будет уделено годам Великой Отечественной, за исключением первых месяцев, когда положение Сталина было критическим. Его спасло прежде всего то, что уже до этого он одержал чрезвычайно важную идеологическую победу в борьбе с оппозицией и теми, кто ей сочувствовал или готов был при первом удобном случае стать на ее сторону.
Сталин принял жестокие меры. Но ведь и время было такое. Как только был запущен маховик репрессий и «ежовщина» стала превращаться в грозную силу, положение Сталина сделалось уязвимым. Во-первых, Ежов и его команда фактически стали главенствовать в стране, арестовывая и допрашивая (нередко «с пристрастием») крупных партийных, военных и государственных деятелей. Во-вторых, распространилась и сгущалась атмосфера подозрительности и страха среди руководящих работников, что вызывало подспудное недовольство или даже возмущение многих из них. В-третьих, могло пошатнуться доверие народных масс к генеральной линии партии и распространиться мнение, что она вызывает сомнения даже у остатков «ленинской гвардии». В-четвертых, все это вместе взятое должно было навести внешних врагов, прежде всего гитлеровскую Германию, на мысль о слабости, идейной расшатанности СССР, а значит, о благоприятном моменте для нападения на нее.
Все эти обстоятельства, по-видимому, учитывал Сталин. Пора было остановить все более агрессивного Ежова и его «опричников». И дело, конечно, не в страхе Сталина за свою жизнь. Опасность была значительней: речь шла о деле всей его жизни.
Сложившийся к тому времени культ Сталина сослужил ему хорошую службу. Официально признанный вождем и продолжателем дела Ленина (культ которого Сталин предусмотрительно укоренял в сознании масс), вождь получил возможность выступать от имени партии. Его слова воспринимались как неукоснительные заветы.
Теперь уже Сталин при всем своем желании не мог всенародно признавать свои ошибки или бороться против прославления собственной личности. Такое поведение вполне отвечало нравственным критериям времени, и попытка изменить здесь что бы то ни было с государственных позиций была бы непростительной ошибкой, если не глупостью. Сталин являлся не только руководителем, но и заложником той системы, которую создал. Переход к народовластию в форме анархо-коммунизма («вся власть Советам!») в преддверии войны стал бы роковой оплошностью. Вообще, любые серьезные перестройки общественного уклада, неизбежно сопровождающиеся дестабилизацией экономики и социальных отношений, были чреваты разрушительными для СССР последствиями.
«Ежовщина» непосредственно затронула около 1 % населения страны (считая не только репрессированных, но и членов их семей). И все-таки масштабы ее оказались чрезмерно велики. Это сказывалось прежде всего на работе партийно-государственного аппарата, где постоянно шли кадровые изменения. Вряд ли Сталин успевал регулировать этот процесс и конкретно направлять действия Ежова и его сподручников. У Сталина и без того было чрезмерно много важнейших государственных дел. Надо было продолжать индустриализацию и скорейшее освоение отдаленных районов, готовиться к войне, налаживать производство новейшей военной техники, вести непростые дипломатические игры с недружественными странами (в том числе разобщать их), заботиться о духовном единении многонационального советского народа.