Таким образом, политических заключенных в данном лагере было сравнительно мало (около 3 %). А вот какой их процент был в целом по стране: на 1 января 1938 г. – 18,6 %, 1939 – 34,5 %, 1940 – 33,1 %, 1941 – 28,7 %. Следовательно, подавляющее большинство «политических» находилось в значительно менее тяжелых условиях, чем узники Колымы. Всего, по официальным данным на 1.01.1940 г., в ГУЛАГе находилось 1 344 409 заключенных (цифра, близкая к приведенной выше и вычисленной приблизительно на основе других материалов).
К сожалению, нам вновь и вновь приходится затрагивать тему сталинских репрессий. Слишком уж много на эту тему было «вброшено» дезинформации. Нередко утверждается, будто только благодаря невиданному террору Сталину удалось установить свою власть над народом и удерживаться на вершине государственной пирамиды. Все это – либо хитрая ложь, либо наивное заблуждение. Только когда победила партийная номенклатура, возглавляемая Хрущевым, между народом и руководящей верхушкой разверзлась зияющая и постоянно растущая трещина, пропасть.
Против господства партаппарата
Нам уже приходилось говорить о своеобразной «многопартийности» общественного устройства сталинского СССР. Формально со времен революции и Гражданской войны первенство принадлежало ВКП(б) как передовому отряду пролетариата. Однако, осуществляя государственное строительство, Сталин на опыте убедился, что определенной свободы действий – без опеки партийных органов – требуют военные, хозяйственники, власти на местах, экономисты, ученые, производственники, «чекисты» и даже, отчасти, деятели культуры, особенно близкие к «идеологическому фронту» (не случайно он защищал от нападок и доносов партийной критики М. Булгакова, М. Шолохова, Л. Пастернака).
Казалось бы, как вождь правящей (и единственной) политической партии Сталин должен был всеми силами укреплять ее господствующее положение. Так было бы совершенно логично, стремись он исключительно к личной безграничной власти. Но он поступил иначе.
По достаточно хорошо обоснованному мнению некоторых наших историософов, важнейшим подтекстом репрессий 1936–1938 годов было стремление Сталина избавить советское общество от абсолютной власти партаппарата. О том, какой силой стал этот аппарат, он хорошо знал еще и потому, что сам многие годы старался его укрепить.
Вполне возможно, что, будь партийное высшее руководство полностью на его стороне, Сталин не решился бы ослаблять партию. Все-таки она осуществляла важнейшую идеологическую функцию, являясь одной из наиболее прочных скреп, удерживающих многонациональное государство от противоречий и распада. Однако постепенно партийные власти на местах стали превращаться в правящую «элиту», которая позже получила название «номенклатуры». Она подмяла под себя все другие общественные структуры.
Нечто подобное происходило в вооруженных силах. Не случайно среди репрессированных военачальников в период «ежовщины» абсолютно преобладали партийные кадры и выдвиженцы, комиссары, кадры Троцкого в Гражданскую войну (Тухачевский, Гамарник, Якир, Примаков…). А до этого «ягодники» предпочитали репрессировать бывших царских офицеров, генералов.
Согласно предположению В.В. Кожинова, Сталин негласно прокладывал курс на ограничение власти ВКП(б), о чем может свидетельствовать судьба делегатов съезда советских писателей 1934 года. Из 597 человек около 60 % (356 делегатов) были членами, кандидатами в члены ВКП(б) или комсомольцами, из них больше половины (181) были репрессированы. А среди их беспартийных коллег (241) пострадало всего 47 человек, менее пятой части.
«Столь резкое количественное различие, – сделал вывод Кожинов, – нельзя считать случайностью, и, в сущности, правы те, кто вообще трактуют «1937 год» как борьбу против партии с целью заменить ее порожденную Революцией власть «традиционной» по своему характеру государственной властью».
Дело, конечно, не в замечательной проницательности Сталина как теоретика, а в реалистичности его мышления как практика. Он убедился, что с годами ему приходится все больше внимания уделять государственному строительству, проблемам промышленного и сельскохозяйственного производства, научно-технического прогресса, внешней политики! Внутрипартийные интриги, распри, противоречия отнимали много времени и приносили слишком мало пользы. Фактически, с появлением оппозиции возникли как бы новые уже не фракции, а партии. Левые партии стремились продолжать революционный путь – на отмирание государства и классовую борьбу в мировом масштабе. Правые партии (если их так можно назвать) ориентировались в значительной мере на буржуазные ценности.
Произошло странное объединение и тех и других оппозиционеров, да еще при активном участии зарубежных врагов СССР. Это уже свидетельствовало о том, что они поставили своей целью не просто свергнуть Сталина, но и разрушить созданный им государственный механизм, установить новый общественный строй. Во всяком случае, об этом говорил Сталин, выступая на пленуме ЦК ВКП(б) в конце 1938 года. В частности, он сказал (цитируем по В. Карпову):
«Расстрелянные враги народа основной своей задачей ставили свержение советского строя, восстановление капитализма и власти буржуазии в СССР, который бы в этом случае превратился в сырьевой придаток Запада, а советский народ – в жалких рабов мирового империализма».
Удивительно, насколько точно сформулировал он программу антикоммунизма, реализованную в стране намного позже, через полвека, усилиями группировок Горбачева и Ельцина. Далее вождь постарался более полно раскрыть суть готовившихся перемен:
«Захватив власть и установив бонапартистские порядки в стране (намек на военных во главе с Тухачевским? – Авт.), опираясь на вооруженное ими контрреволюционное отребье, на уголовные и деклассированные элементы, эти презренные и жалкие предатели намеревались прежде всего отказаться от социалистической собственности, продав в частную собственность капиталистическим элементам важные в экономическом отношении наши хозяйственные объекты; под видом нерентабельных ликвидировать совхозы и распустить колхозы; передать трактора и другие сложные сельскохозяйственные машины крестьянам-единоличникам, именуемым фермерами, для возрождения кулацкого строя в деревне; закабалить страну путем получения иностранных займов; отдать в концессию важные для империалистических государств наши промышленные предприятия; отдать Японии сахалинскую нефть, а Украину – Германии…
Вот что, например, о планах врагов народа заявил на процессе один из активных участников антисоветского заговора Сокольников: «…Мы понимали, что в своих программных установках нам надо возвращаться к капитализму… потому что тогда сможем опереться на некоторые слои в стране – создавать мелкокапиталистическую среду, мелких торговцев, мелкую буржуазию».
…Не покладая рук работали иностранные разведки, отыскивая и находя себе, к сожалению, союзников в нашей стране, помощников в среде, правда, разложившихся, враждебных советскому строю людей».
Конечно же речь идет не столько о мелких торговцах, сколько о буржуазных перерожденцах внутри партии, многие из которых занимали высокое положение в государстве. К тому времени «левые» оппозиционеры в этом отношении принципиально не отличались от «правых», ибо за их революционными лозунгами скрывалась все та же борьба за власть над народом в своих корыстных целях…
Бесспорно, такое суждение слишком категорично. Взгляды у оппозиционеров могли быть разные. Однако в наше время нам приходится учитывать то, что произошло со страной, когда верховное партийное руководство стало активно осуществлять антисталинскую политику. И тогда выяснилось, насколько прав был Сталин, – если не во всем и не всегда, то в самом главном.
Бесконтрольное единовластие партийного аппарата над народом, которое установилось со времени Хрущева, явилось едва ли не главной предпосылкой крушения СССР. Такую опасность первым осознал Сталин. Но действовать ему приходилось осторожно, чтобы не выдать своих намерений и не лишиться поддержки большинства партработников, а также не уронить престиж коммунистической партии в глазах народа. Поэтому пришлось особо упирать на партийных отщепенцев и пособников империализма. Хотя шел более или менее объективный процесс буржуазного перерождения все возрастающего слоя привилегированных деятелей, «номенклатуры».
В исследовании О.В. Хлевнюка «Политбюро. Механизм политической власти в 30-е годы» сделан вывод, что тогда нарастала «тенденция перемещения центра власти из Политбюро в Совнарком, которая была окончательно закреплена после назначения Сталина в мае 1941 г. председателем СНК… Как регулярно действующий орган Политбюро фактически было ликвидировано, превратившись, в лучшем случае, в совещательную инстанцию при Сталине».
Но как же тогда быть с ленинским тезисом о постепенном отмирании государства при переходе от социализма к коммунизму? Ведь крупные партработники помнили об этом, и некоторые из них на этом основании упрекали Сталина в отходе от генеральной линии, предначертанной Лениным. Ясно, что она была сформулирована еще до Октябрьского переворота 1917 года (в работе «Государство и революция») сугубо теоретически. Став руководителем государства, Ленин и сам вынужден был отступить от этой своей идеи. Казалось бы, с укреплением СССР пора было приступить к ее реализации. А Сталин не только медлил, но даже осуществлял нечто совсем другое.
И тогда вождь нашел ответ на подобные прямые или подразумевающиеся упреки. В докладе 10 марта 1939 года он неожиданно заявил: «Ленин собирался написать вторую часть «Государства и революции»… Не может быть сомнения, что Ленин имел в виду во второй части своей книги разработать и развить дальше теорию государства… Смерть помешала ему выполнить эту задачу. Но чего не успел сделать Ленин, должны сделать его ученики».
Как резонно заметил В.В. Кожинов, в 1917 году до смерти Ленина оставалось более шести лет, и за этот срок он и не подумал развивать дальше теорию государства. Напротив, «даже в самых последних своих статьях, известных под названием «Завещание», – писал Кожинов, – Ленин рассматривал в качестве носителей безраздельной верховной власти ЦК и ЦКК (Центральная контрольная комиссия), партии, которые он призывал усовершенствовать, а не собственно государственные структуры…