ву и сказал: «Алёша, спасай Ленинград!»
Чтобы устранить Кузнецова, нужно было приложить немало усилий, в частности разгромить партийное руководство Ленинграда. Есть сведения, что Сталин после войны называл Кузнецова своим преемником на посту руководителя партии. Неизвестно, насколько соответствовали истине эти сведения. Но бесспорно одно – они подливали масла в огонь маленковской неприязни к ленинградским партработникам и их лидеру.
Был еще один деятель, сыгравший важную роль в разжигании ленинградской трагедии. Это Хрущев. В мемуарах Никиты Сергеевича рассказан интересный эпизод. Как-то после войны, отправляясь в отпуск на юг, Жданов остановился в Киеве, где встретился там с Хрущевым. Тогда в непринужденной обстановке Андрей Александрович поделился с ним планами создания Коммунистической партии РСФСР.
Хрущев быстро понял, что идея организации отдельной компартии в самой крупной и многолюдной республике СССР вряд ли понравится Сталину. Судя по всему, будущий борец с культом личности не замедлил «просигнализировать» о ждановских планах вождю. Не с этого ли начали накапливаться сведения о подозрительных политических взглядах руководящих партийных кадров Ленинграда?
Однажды на квартире Кузнецова собрались Вознесенский, предсовмина РСФСР М.И. Родионов и Первый секретарь Ленинградского обкома В.С. Попков. Угощение было обильным, спиртного тоже было вдоволь. Начались развязные разговоры на опасные теми. А квартира прослушивалась. Вскоре записи разговоров легли на стол Сталина.
Собеседники выражали недовольство тем, что РСФСР – единственная союзная республика, которая не имеет ни своей компартии, ни своей столицы. Прозвучали предложения сделать столицей РСФСР Ленинград и создать компартию РСФСР с местопребыванием ее ЦК в этом городе. Обсуждалась и кандидатура на пост Первого секретаря ЦК КП РСФСР. Решили, что им должен стать Кузнецов.
Сталин усмотрел в этих разговорах посягательство на прерогативы центра, сепаратизм, противопоставление Ленинграда всесоюзному руководству. Особенно ожесточил его тайный раздел руководящих должностей за его спиной. Он мог простить прямые откровенные высказывания, даже неприятные для него, но только не тайные сговоры, угрожавшие расколом в партийном руководстве.
Последовал разгром ленинградской группы. Наряду с ослаблением позиций ветеранов (Молотова, Ворошилова, Кагановича, Микояна) это открывало «путь наверх» руководителю Компартии Украины Н.С. Хрущеву.
За «Ленинградским делом» последовало «Московское». Оно было организовано Маленковым и, возможно, Берией. На это указывает, в частности, почти весь состав комиссии Политбюро, разбиравшей его: Г.М. Маленков, Л.П. Берия, Л.М. Каганович, М.А. Суслов (тогда близкий к Берии).
После ареста ленинградцев Маленков своим опаснейшим конкурентом видел Первого секретаря МК и МГК Г.М. Попова, занимавшего по совместительству пост Секретаря ЦК партии. Попов был растущим и очень влиятельным деятелем. Он набрал такой политический вес, что позволял себе вмешиваться в дела союзных министров и возглавляемых ими министерств. Этим ловко воспользовался Маленков, обвинивший Попова в стремлении «подменять» министров, правительство и ЦК ВКП(б).
Обратим внимание на такой красноречивый документ:
«29 октября 1949 г.
Тов. Маленкову.
На днях я получил письмо… о недостатках в работе секретаря МК тов. Попова. Я не знаю подписавших это письмо товарищей. Возможно, что эти фамилии являются вымышленными (это нужно проверить). Но не в этом дело. Дело в том, что упомянутые в письме факты мне хорошо известны, о них я получал несколько писем от отдельных товарищей Московской организации. Возможно, что я виноват в том, что не обращал должного внимания на эти сигналы. Не обращал должного внимания, так как верил тов. Попову… Политбюро ЦК не может пройти мимо вышеупомянутого письма».
Это был очень серьезный сигнал.
Свержение Г.М. Попова давало Маленкову возможность упрочить свои позиции, поставив на освободившееся место своего сторонника. И кандидатура на этот пост у него уже была: Н.С. Хрущев. Не исключено, что этот изощренный интриган, будучи в Киеве, предложил Маленкову перевести его в Москву в качестве союзника, для чего организовать ряд провокаций против Попова. Кого мог бы Сталин назначить столичным партийным лидером? Ясно, что известного ему нестарого партаппаратчика, хорошо знающего Московскую парторганизацию. С кандидатурой Хрущева он должен был согласиться. Так и вышло. Пленум МК и МГК ВКП(б), проходивший 13–16 декабря 1949 года, снял Попова и избрал на его место Хрущева. Никита Сергеевич унаследовал от Попова и пост секретаря ЦК, вместе с Маленковым стал курировать партийные кадры, а также – что очень важно! – и спецслужбы. Сталин понимал, что создается своеобразный союз Маленкова с Хрущевым, а также с Берией и Булганиным. Он постарался противопоставить им П.К. Пономаренко.
Помимо всего прочего, Хрущеву было поручено «опекать» КП(б) Украины. Он получил возможность опереться на верные ему местные руководящие кадры (Кириченко, Подгорный, Шелест, Кириленко). В Москве Никита Сергеевич заручился поддержкой Шелепина, Гришина, Фурцевой. Хрущев вошел в число трех секретарей ЦК, являвшихся членами Политбюро.
Сталин все чаще болел, а у Маленкова отнимала много времени его работа по руководству Советом Министров СССР, особенно в отсутствие Сталина. Никита Сергеевич, целиком сосредоточившийся на партийной работе, все больше и больше становился хозяином партаппарата. Он приобретал опору среди придавленной сталинской твердой рукой, но ждущей своего часа партократии. Маленков считал его своим выдвиженцем и надежным сторонником. Никита Сергеевич умел играть роль простачка. Будущий яростный борец против культа личности при жизни вождя угождал ему, как только мог. Втереться в доверие к Маленкову не представило ему большого труда. Тем более что на этом этапе их пути еще не пересекались.
…На июньском пленуме ЦК КПСС 1957 года Генеральный прокурор СССР Р.Л. Руденко произнес, обращаясь к Маленкову: «Ведь культ личности М.В. Сталина и его последствия произошли потому, что вы изолировали Сталина от народа, от партии… Вы изолировали Сталина и забивали голову ему всякого рода шпиономанией, террором и т. д.».
Но таковы были старания не только Маленкова, но и Берии, Хрущева, Булганина. Новая поросль партократов пробивалась к вершинам власти упорно, как сорняки, истребляя и устраняя своих конкурентов. Но дело, конечно, не только в этих отдельных и весьма заурядных личностях. Подобных людей среди партийной номенклатуры накапливалось все больше. Их тяготила суровая дисциплина, установленная со времен Ленина. Они все более отделялись от народа, предпочитая плести интриги и вести «подковерные» междоусобицы.
У Сталина уже не хватало сил и времени, чтобы контролировать работу партийных и государственных органов, следить за непростыми событиями на «идеологическом фронте» и ориентироваться в изменчивых международных отношениях. Тем более что в эти годы он написал две очень важные работы: «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР». В первой вождь утверждал, в частности, приоритет языка и культуры над политикой и идеологией (то, что ныне мало кто из политических деятелей сознает). Во второй постарался обосновать принципы экономики, не основанные на жажде наживы и погоне за прибылью.
Вот и получилось, что в последние годы жизни Сталин был опутан паутиной интриг, сплетенной теми, кто ждал (быть может, подсознательно) его скорой смерти и надеялся возглавить великую державу.
Мингрельский узел
В сети кремлевских интриг важное место занимали те, кто был связан с Л.П. Берией. Возможно, он не без основания считал себя главным «наследником» Сталина. Однако возможности Лаврентия Павловича были заметно ограничены, когда в 1948 году министром госбезопасности Грузии был генерал Рухадзе (он во время войны возглавлял контрразведку на Кавказе). «Его антибериевские настроения, – по словам П.А. Судоплатова, – были общеизвестны».
Рухадзе арестовал бывшего министра госбезопасности Грузии Рапаву, генерального прокурора Шония и академика Шария (бывшего заместителя начальника внешней разведки НКВД). «Всех их, – пишет Н.И. Мухин, – обвинили в связях с эмигрантскими организациями через агента НКВД Гигелия, который вернулся из Парижа с женой-француженкой в 1947 году. Гигелия и его жена, невзирая на ее французское подданство, были арестованы».
Так возникла линия «мингрельского дела», которая вела за границу и находилась в сфере служебной деятельности П.А. Судоплатова. Он оставил письменные свидетельства о ней: «Берия не скрывал ни от Сталина, ни от Молотова, что дядя его жены, Гегечкори, – министр иностранных дел меньшевистского правительства Грузии в Париже».
В начале 1950-х годов Судоплатов получил приказ Игнатьева выехать в Тбилиси. Как он вспоминал много позже: «Я должен был оценить возможности местной грузинской разведслужбы и помочь им подготовить похищение лидеров грузинских меньшевиков в Париже, родственников жены Берии, Нины Гегечкори. Докладывать я должен был лично Игнатьеву. Мне сообщили, что инициатива по проведению этой операции исходила из Тбилиси, от генерала Рухадзе, и Сталин ее лично одобрил… Любительский авантюризм Рухадзе испугал меня, и я поспешил вернуться в Москву, чтобы доложить обо всем Игнатьеву. Он и его первый заместитель Огольцов внимательно выслушали меня, но заметили, что судить об этом деле надо не нам, а «инстанции», так как Рухадзе лично переписывается со Сталиным на грузинском языке».
Инициатива этой нелепой акции исходила, по-видимому, от Маленкова. Цель была очевидной: сделать, как говорится, подкоп под Берию, а в конечном счете подорвать его позиции в высшем руководстве страны и партии накануне ожидавшегося ухода Сталина. Как пишет К.А. Столяров: «Кроме Рухадзе, Рюмина и Игнатьева полностью в курсе дела был Маленков, – Игнатьев регулярно осведомлял Георгия Максимилиановича о всех сколько-нибудь значительных операциях. Допускаю, что Маленков не только знал, но и способствовал проводившимся в МГБ «земляным работам».