Усилиями Маленкова и его сторонников удалось серьезно подорвать авторитет Берии. Вот фрагмент из постановления Политбюро о взяточничестве в Грузии и об «антипартийной группе Барамия» от 9 ноября 1951 года. «…Мингрельская националистическая группа т. Барамия не ограничивается, однако, целью покровительства взяточникам из мингрельцев. Она преследует еще другую цель – захватить в свои руки важнейшие посты в партийном и государственном аппарате Грузии и выдвинуть на них мингрельцев, при этом она руководствуется не деловыми соображениями, а исключительно соображениями принадлежности к мингрельцам… он (Барамия. – Авт.) затеял борьбу за восстановление мингрельцев в аппарате госбезопасности. Правда, ЦК КП(б) Грузии отклонил его протест. Но т. Барамия не был бы Барамия, если бы он удовлетворился решением ЦК. Он поскакал в Москву, козырял там перед московскими работниками именем ЦК КП(б) Грузии (намек на родину Сталина. – Авт.), злоупотреблял доверием московских работников к ЦК КП(б) Грузии» (намек на Берию. – Авт.).
Но и Берия не был так непредусмотрителен, как надеялись «маленковцы». У него имелись свои козыри в кремлевских играх. Тем более что в данном случае дело имело явный национальный акцент и могло содействовать вражде между не только отдельными кланами, но и народами (племенами). Помимо всего прочего, Сталин оставался верен своему принципу «сдержек и противовесов», не позволяя какой-либо группе в руководстве занять главенствующее положение.
Н.Н. Жуков отмечал: «…Скрытая, закулисная и сложная игра в руководстве, единственной ставкой в которой была власть, не прекратилась и не замерла даже на месяц. 1952 г. начался с перестановок в высшем командном составе вооруженных сил… В мае радикальные перетряски затронули МИД… Все это, как свидетельствовала советская практика, означало грядущую в ближайшем будущем смену министров военного и иностранных дел, то есть отставку Василевского и Вышинского».
Одновременно Сталин обрушился на деятелей, ведущих, по поручению Маленкова и Игнатьева, «мингрельское дело». Он направил 4 июня 1952 года телеграмму руководству Грузии, где говорилось: «ЦК ВКП(б) считает, что т. Рухадзе стал на неправильный и непартийный путь, привлекая арестованных в качестве свидетелей против партийных руководителей Грузии… ЦК ВКП(б) не сомневается, что если стать на путь т-ща Рухадзе и привлечь арестованных в качестве свидетелей против т. Рухадзе, то арестованные члены группы Барамия могли бы сказать против него гораздо больше и несравненно хуже.
Это факт, что именно они во главе с Барамия требовали снятия т. Рухадзе с поста министра месяцев восемь назад и обвиняли его во всякого рода уголовных делах».
Такой поворот событий свидетельствовал о возвращении благоволения Сталина к Берии. Трудно сказать, чем руководствовался постаревший вождь. Возможно, он опасался очередного возвышения органов безопасности, распространивших влияние на партаппарат и армию. Во всяком случае, он отдавал себе отчет в том, что его окружение все больше отходит от конкретных государственных дел, путаясь в сетях ими же сотворенных интриг. Сталину удалось так наладить работу общественного организма, он заручился таким авторитетом и доверием народа, что страна восстанавливалась и развивалась как бы сама собой, прежде всего усилиями трудящихся и руководителей на местах по «спущенным сверху» планам. Так что в ожидании его смерти претенденты на высшие посты имели возможность активно интриговать, исполняя при этом, конечно же, свои непосредственные обязанности.
В этом отношении легче всех было тем, кто занимался партийными делами и курировал органы госбезопасности (то есть Хрущеву и Маленкову). По мнению П.А. Судоплатова: «Сталин с помощью Маленкова и Хрущева хотел провести чистку в рядах старой гвардии и отстранить Берию». С такой версией трудно согласиться. Ряды старой гвардии были и без того основательно вычищены. А с Берией, скорее всего, хотели разделаться Маленков и Хрущев. Оба видели в нем серьезного соперника (к тому же у Берии на них вполне мог быть серьезный «компромат»).
Более верным и достаточно обоснованным представляется мнение В.В. Кожинова о том, что Хрущев был затребован в Москву (по-видимому, по рекомендации Маленкова) в связи с проведением жестких партийных «чисток» в столице и Ленинграде. Об этом проговорился в своих мемуарах сам Хрущев. Он же странным образом, придя к власти, постарался срочно избавиться от Абакумова.
«Почему Хрущев так энергично спровадил Абакумова на тот свет? Чего он опасался? – писал К.А. Столяров. – Определенно ответить на эти вопросы крайне сложно, – находясь у власти, Хрущев позаботился о том, чтобы изобличающие его документы были уничтожены…» Уже сам факт уничтожения документов обличает Хрущева в преступлениях, и не только служебных.
В.В. Кожинов, сославшись на хрущевские уверения, согласно которым он не имел ровно никакого отношения к «Ленинградскому делу», даже и «документов не видел», продолжил: «Но на всякий случай Никита Сергеевич все же сделал следующую оговорку: «Не знаю подробностей этого дела, допускаю, что в следственных материалах по нему может иметься среди других и моя подпись».
Как же так? «Документов не видел», а подпись под ними, «допускаю», поставил?! Или другое противоречие: Сталин переводит Хрущева (по его же признанию) в Москву секретарем ЦК из-за «Ленинградского дела», но затем-де не говорит ему об этом деле ни словечка!»
Нет, просто удивительнейшие дела стали твориться в России с хрущевских времен. Яростным обличителем репрессий и культа личности был тот, кто едва ли не активней всех проводил репрессии и насаждал собственный культ. При поборнике «перестройки и гласности» прочно укоренилось мнение о том, что жесточайшие репрессии в СССР осуществлял злодей Берия. А на деле, как это ни странно, при Берии были проведены две амнистии.
С 1946 года главным и жестоким «карателем» являлся Н.С. Хрущев. Об этом, в частности, свидетельствовал вполне компетентный государственный деятель, с 1943 года возглавлявший нефтяную промышленность СССР, Н.К. Байбаков (цитируется по Вадиму Кожинову): «Кляня и понося Сталина… кликушески разоблачая его культ, Хрущев… отводил обвинения прежде всего от самого себя… Именно он известен массовыми «московскими (1936–1937 годов. – Авт.) процессами» над «врагами народа», разоблачениями и расстрелами, в которых он был одной из самых ответственных инициативных фигур. Это он – главный зачинщик массового террора на Украине… громче всех и яростней всех разоблачал, арестовывал и казнил людей… на Украине, а потом (с декабря 1949-го. – Авт.) в Москве… Нужно было отвлечь внимание людей от себя, от личной причастности к произволу… и Хрущев… поспешил стать в позу некоего верховного судьи всего «сталинского времени»…»
И если это такт, – завершает Кожинов, – Хрущев всецело разделяет со Сталиным ответственность за репрессии начиная с декабря 1949-го…»
Спору нет, Сталин несет ответственность прежде всего за то, что держал для выполнения наиболее сомнительных и грязных дел таких отвратительных людей, как Хрущев. Но если Сталин давал «добро» на репрессии, то от исполнителей требовалось по меньшей мере не переступать черту хотя бы той условной «революционной справедливости», которая предполагает суровые, но все-таки обоснованные меры. Хрущев, как мы знаем, всегда усердствовал, посылая, в частности с Украины, чрезмерно завышенные списки «врагов народа», так что в Москве их резко сокращали. В ленинградском, московском и мингрельском «делах» он также, пожалуй, свирепствовал и подличал, тем более что тут речь шла о собственном продвижении к вершинам власти.
Конечно же ответственности Сталина за широкий размах репрессий никто не снимает, хотя в послевоенное время эти репрессии были сравнительно невелики, с годами уменьшались и относились преимущественно к военным преступникам и пособникам фашистов. Но у Сталина была цель – безопасность страны, единство общества, обуздание партократов, улучшение жизни народа. А вот такие деятели, как Хрущев, Маленков, Булганин и в значительно меньшей степени Берия были озабочены прежде всего личными интересами.
Ну а почему получилось так, что в сознании людей укоренилось извращенное мнение, будто Берия был исчадием зла и устроителем массовых жесточайших репрессий, а Хрущев – творцом «оттепели» и первым «демократизатором»? Ответ прост: таково одно из проявлений воздействия на массовое сознание психотехнологий.
Закрученная вокруг Берии петля интриг так и не затянулась в смертельный узел. По-видимому, Сталин разгадал эти ухищрения и решил нанести удар по усилившейся группе Маленкова. В своей последней речи Сталин фактически подверг критике Игнатьева и потребовал очередной перестройки органов государственной безопасности. В записке, принятой по итогам заседания, отмечалось отсутствие контроля партии над МГБ и особенно критиковались парторганизации самого МГБ. Предлагалось усилить контроль партии за органами госбезопасности.
«Такая постановка вопроса, – сделали вывод А.А. Данилов и А.В. Пыжиков, – прямо вела… к новой волне репрессий в самих органах МГБ». А это уже означало немалую опасность и для Сталина, многие хотели бы поскорее отправить его на тот свет. Провал «мингрельского дела» поставил в трудное положение Маленкова и Хрущева, ибо означал возвышение Берии.
Ю.И. Мухин выдвинул правдоподобную версию, что гонения на кураторов «мингрельского дела» были вызваны намерением Сталина вновь вернуть Л.П. Берию на пост руководителя спецслужб. В связи с этим хотелось бы привести отрывок из биографической справки С.А. Гоглидзе – очень близкого к Лаврентию Павловичу человека, пользовавшегося его покровительством. По словам Залесского, Гоглидзе был «исключительно порядочным человеком и руководителем… Берия продвинул Г. 6.8.1951 на пост его (Абакумова. – Авт.) 1-го заместителя… 10.11.51 (в разгар «мингрельского дела». – Авт.) переведен на пост министра государственной безопасности Узбекистана, но… 20.11.52 (во время опалы Маленкова и Игнатьева) вновь стал 1-м зам. министра… Во время ареста Берии находился в командировке в ГДР, где был 3.7.53 задержан и доставлен в Москву… «за измену Родине, совершение террористических актов, участие в антисоветской изменнической группе» приговорен к смертной казни. Расстрелян».