— В Иранском Курдистане, недалеко от турецкой границы, кочует курдское племя шейха Асо Каземи. Шейх учился в Германии, я был с ним знаком еще по университету. Он полюбил Германию и всецело на нашей стороне. В бытность мою в Иране я продолжал дружбу с ним. Он помогал мне в довольно рискованных делах.
Шелленберг опять обратился к блокноту.
— О нашем разговоре и о людях, названных здесь, должны знать только я и вы.
Он поднял глаза, и они так сверкнули, что не было нужды разъяснять, какая кара ожидает нарушившего это условие.
— Жду вас завтра в это же время, — сказал Шелленберг и отодвинул блокнот в сторону.
Шульц долго обдумывал, что сказать своему шефу о вызове к Шелленбергу, но ничего вразумительного придумать не мог. К счастью, его никто об этом не спрашивал, все понимали: расспрашивать не следует. Шеф был доволен, что сотрудник возвратился, а не канул в вечность, как многие.
На следующий день Шелленберг был значительно любезнее. Приглашая сесть, он даже попытался улыбнуться.
— Мы включили вас в операцию. Поэтому буду откровенен. В ближайшее время в Тегеране должны собраться Рузвельт, Черчилль и Сталин. Наша задача — сорвать эту встречу. Удачный исход задуманного может благоприятно для нас сказаться на ходе войны. Операцией интересуется сам фюрер. — И Шелленберг с благоговением закатил глаза. — Основную роль в операции сыграют несколько боевых офицеров. Мы сбросим их на парашютах в расположение племени вашего шейха, а поляк должен укрыть их в Тегеране, когда вы от шейха доставите туда наших храбрецов.
Помолчав несколько минут, Шелленберг осведомился:
— По каким документам вы были ранее в Иране?
— По паспорту подданного Самуэля Зульцера, коммерсанта.
— Завтра же по дипломатическим документам, которые я вам вручу, нужно выехать в Швейцарию, получить там у чиновника нашего посольства Лин-денблатта необходимые документы на имя Самуэля Зульцера и оттуда, не задерживаясь, в Иран. Необходимая сумма денег вам будет передана в Швейцарии.
Шелленберг поднялся из-за стола.
— По указанию фюрера в целях сохранения тайны все участники этой операции с завтрашнего дня переходят на казарменное положение, без общения с внешним миром. На свободе остаетесь вы один, и если слухи об операции разойдутся, то будет ясно, откуда они исходят. Возвращаться в абвер не надо, так же как и звонить туда по телефону или писать. Пусть думают, что вы попали от нас в каменный мешок.
Вниз по Театральному проезду, искусно лавируя между военными грузовиками и автобусами, неслась юркая «эмка».
В машине чекист в форме полковника то и дело просил шофера:
— Нельзя ли быстрее?
Тот, отвечая, жал на акселератор.
На Манежной площади автомобиль развернулся и остановился у кремлевских ворот.
Полковник выскочил из машины, предъявил пропуск и прошел в Кремль, к зданию Совнаркома.
В приемной на втором этаже было пусто, рядом в кабинете шло совещание, на котором находился ответственный работник органов государственной безопасности генерал-майор Василий Иванович Панков, который был нужен полковнику.
Дежурный, выслушав просьбу полковника, скрылся за тяжелой дубовой дверью и через несколько минут появился вместе с Панковым.
Высокий, худой, немного сутулый генерал с тревогой посмотрел на своего помощника. Он знал, что полковник Авдеев не стал был вызывать его с очень серьезного совещания по пустякам.
— Что стряслось, Николай Федорович? — спросил он и, показав в угол, где стояли у столика два кресла, сказал: — Пойдемте туда.
— Получены данные, что гитлеровцы готовят покушение на Большую тройку во время Тегеранской конференции.
— Из каких источников?
— Из Берлина, от Ильи Светлова. Редко пишет, но уж если пришлет весточку, то обязательно о чем-то важном, — ответил Авдеев, передавая генералу расшифрованное донесение.
Прочтя его, Панков задумался.
— Вы не захватили досье на Светлова?
Авдеев вынул из портфеля папку.
Перелистав дело, Панков долго всматривался в застывшее на фотографии изображение Ганса Венцеля.
— Помните, как он помог нам в разгроме нацистской агентуры в Иране после вступления туда наших войск? — напомнил полковник.
Но Панков словно не слышал этих слов.
— Что мы делали бы сейчас, если бы наше правительство согласилось на встречу Большой тройки под Каиром или где-то поблизости от Багдада, как предлагал президент Рузвельт? — сказал он. — Там немцам было бы легко осуществить свой замысел. В Иране все-таки стоят наши войска и английские.
— А чем мотивировал президент, предлагая другие места?
— Предложение о созыве Большой тройки поступило от Рузвельта и Черчилля в августе 1943 года, но место, которое предложили они, не устроило Сталина из-за отдаленности от Москвы. В письме Рузвельту от 8 сентября 1943 года он предложил Иран. Рузвельт долге не соглашался, ссылаясь на. то, что в районе Тегерана часто бывает нелетная погода и ему трудно будет сноситься с конгрессом, поскольку радио и телеграф для этого не подходят. Лишь через два месяца, 8 ноября, Рузвельт дал согласие встретиться в Тегеране и предложил назначить конференцию на последние числа ноября 1943 года. Наше и английское правительства не возражали против этого. Условились в дальнейшей переписке держать все в строгой тайне. Тегеран теперь называют в переписке «Каир-Три», а встречу — «Эврикой».
— Откуда все же к немцам просочились сведения о встрече? Жаль, что Светлов не имеет сейчас возможности выяснить это. Впрочем, на этом пока закончим, — сказал, поднимаясь Панков. — Надо доложить о полученных сведениях на совещании.
Прямо с вокзала в Берне Шульц пошел на встречу с Линденблаттом, о котором говорил Шелленберг. Линденблатт встретил его любезно и вручил необходимые документы. Из посольства Шульц вышел швейцарским гражданином Самуэлем Зульце-ром с паспортом, дающим право выезда в Иран.
«Последнее официальное лицо нацистской Германии, с которым мне пришлось столкнуться, — подумал он о Линденблатте. — Неужели я избавлен на долгое время от необходимости восторгаться победами нацистов?»
Сейчас с швейцарским паспортом в кармане Илья Светлов чувствовал себя почти счастливым. Он зашел в кафе, сел за столик и, развернув перед собой газеты, погрузился в размышления.
Ему казалось, что он приближается к возвращению на родину, ко всему, что оставил около десяти лет назад, чтобы выполнить задание. Вспомнились красивые чистые домики немецкой колонии Еленен-дорф, в которой он родился и вырос. Отец Ильи Светлова — Афанасий Кириллович был единственным русским в колонии и работал виноделом в местном винодельческом кооперативе. Илья рос среди немецкой детворы, владел немецким языком не хуже родного, учился в местной школе. Он очень дружил с Вальтером Шульцем, сыном бухгалтера кооператива, с которым жил в одном доме. Оба они потеряли родителей, и это их сблизило еще больше. По окончании средней школы Илья был послан на работу в органы ГПУ.
Встречаясь с Вальтером, он нередко поражался его наивности, но это не мешало им дружить. Как-то Вальтер поделился с ним, что получил письмо от брата отца, Ганса Шульца, проживающего в Германии. У него умерла жена, детей не было, и поэтому он просил дорогого племянника, которого никогда не видел, скрасить его одиночество. Дядя обещал помочь Вальтеру получить высшее образование. Но Вальтер не хотел, у него была невеста, русская девушка, и он не мог ее оставить.
Когда Илья рассказал об этом на службе, было решено использовать нежелание Вальтера ехать к дяде. Вместо него поехал Илья с заданием проникнуть на работу в германские разведывательные органы…
Вспоминая все это, Илья особенно сильно почувствовал тоску по Родине. Бросив газету, он вышел из кафе, не зная, как скоротать несколько часов, оставшихся до отхода поезда.
Пассажирский самолет приближался к Баку. Здесь он должен был приземлиться на несколько часов, а потом лететь дальше, в Тегеран. В числе пассажиров были генерал Панков и полковник Авдеев.
На аэродроме их встретил сотрудник местного аппарата органов государственной безопасности и, проводив в служебное помещение, вручил сообщение из Москвы, посланное им» вдогонку. Это было донесение командира партизанского отряда Медведева, который сообщал о подготовке террористического акта против Большой тройки, о вербовке для участия в этом советского разведчика Николая Кузнецова, действовавшего в тылу у немцев под видом гитлеровского офицера. В донесении указывалось, что вербовавший разведчик фон Ортель, не доведя дело до конца, внезапно исчез.
— Видимо, его вызвали в Берлин и перевели на казарменное положение, как и других участников заговора, — заметил Панков. — Думаю, необходимо перебросить в Тегеран для усиления охраны конференции полк наших пограничников и решить, кому конкретно можно сейчас поручить в Тегеране обнаружить немецкого агента.
— Самым подходящим для этого будет Олег Смирнов.
Прекрасно говорит по-персидски, знает страну, литературу, имеет там обширные связи, а главное — внешне ничем не отличается от окружающих. Ну чистый перс! Вот только любит щегольнуть персидскими пословицами, — улыбнулся Авдеев.
…Через три часа Панков и Авдеев ехали на машине с тегеранского аэродрома в город, в советское посольство. Представившись советнику посольства, они направились в одно из военных учреждений, в помещении которого им предстояло работать.
Смирнов был предупрежден о том, что он понадобится, и поэтому явился туда буквально через несколько минут.
Он радостно пожал руки Панкову и Авдееву. Панков пригласил его сесть.
— Давайте сразу же перейдем к делу, — сказал Панков. — Нам надо срочно установить в Тегеране немецкого агента, легализировавшегося под видом польского эмигранта Анджея Глушека. Что вы можете предпринять, не прибегая к расспросам людей?
Смирнов, помедлив, сказал:
— Самый быстрый и удобный случай — попытаться установить поляка по книге местной полиции, в которой учитываются эмигранты, проживающие в Тегеране, указаны род занятий, адрес и другие сведения. В полиции знают меня как представителя советских военных властей и дают эту книгу беспрекословно.