пробрал их до костей. Среди этих тридцати — Николай Чебурашкин, Николай Павлов, Александр Захаров, Николай Дроздов, И. А. Фридман и его брат Михаил. Все они сидели в засадах, обезоруживали бандитов, преследовали их под пулями на улицах и в переулках. Отрядом командовали В. Н. Манцев и С. А. Мессинг.
Вот по обеим сторонам дороги завиднелись в темноте черные приземистые силуэты дач — поселок Красково.
Оперативный чекистский отряд приближался к месту последней и, наверное, самой ожесточенной схватки с «анархистами подполья».
Дача Горина выходила фасадом на дорогу из Краснова в Малаховку. Просторное деревянное строение с застекленным мезонином. Стены выкрашены светло-коричневой краской. Вокруг стоял плотный, полнорослый сосновый лес — собственность княгини Оболенской, у которой богатые москвичи в старое время арендовали участки для Дач.
Чекисты бесшумно оцепили дачу. С револьверами в руках приближались они к безмолвному чернооконному дому, укрываясь за стволами столетних сосен. Шли осторожно, бесшумно, даже дыхание старались сдерживать…
Двое подошли к дверям дачи, прислушались и попытались снять дверь с петель. Взрыв, второй, третий!.. Наверное, у анархистов было ночное дежурство. Разгорелся настоящий бой. Осажденные отбивались залпами, бросали гранаты. Почти не ослабевая ни на минуту, бой продолжался два с половиной часа. Несколько раз В. Н. Манцев громко кричал, обращаясь к осажденным: «Сдавайтесь! Сопротивление напрасно, вы окружены!..»
Вдруг прогрохотал страшной силы взрыв. Дача была буквально поднята на воздух. Над уютным, насмерть перепуганным, ничего не понимающим дачным поселком взметнулось зарево пожара. Один за другим ухали взрывы, разбрасывая далеко по сторонам пылающие обломки… Только четыре часа спустя чекисты смогли, наконец, приблизиться к обуглившимся развалинам. Они отыскали в них остатки типографского станка, две невзорвавшиеся «адские машины» — жестяные банки с пироксилином, оболочки для бомб, револьверы.
Под рухнувшим потолком валялись трупы шести анархистов. Никто из чекистов не пострадал. Сосны оказались надежным укрытием от анархистских пуль.
На этом месте остался просторный, заросший травою двор; пустырь-пепелище потом так и не застроили.
(Чекисты: Сборник. — М., 1970)
ПОСЛЕ ВЫСТРЕЛА
В августе 1925 года на даче в Чебанке, близ Одессы, выстрелом в упор был убит Котовский.
Кто стрелял в него? Чем было вызвано убийство?
О Котовском написаны десятки книг; главы, посвященные ему, есть в большинстве произведений, исследующих историю гражданской войны. Имя легендарного полководца вошло в энциклопедии и справочники. Поищем ответы на наши вопросы в книгах. И обнаружим: ответов… нет. Нет ответов! Выстрел, остановивший сердце сорокачетырехлетнего командира кавалерийского корпуса, не стал чрезвычайным происшествием для страны, не сделано никаких попыток разобраться в том, чем было вызвано злодейство. «Предательски убит в совхозе Чебанка», — так о гибели Котовского сообщила в 1937 году Большая Советская Энциклопедия. Конечно, то был год, когда не только об одном Котовском не писали всей правды. Но заглянем в более поздние энциклопедические издания. Формулировка тридцать седьмого года — без изменений! — перенесена в БСЭ 1953 и 1965 годов. В Большой Советской Энциклопедии, изданной в 1973 году, в Советской Военной Энциклопедии, вышедшей в 1977 году, вообще ничего не сказано о том, где и как погиб Котовский. Статьи о полководце, помещенные здесь, заканчиваются неопределенно: «Похоронен в Бирзуле». В 1982 году в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга Геннадия Ананьева «Котовский». Но вот что пишет автор о смерти Котовского: «Жизнь оборвала пуля, выпущенная безжалостной рукой из маузера». Чьей рукой? И почему безымянный убийца поднял руку на Котовского? Об этом ни слова…
Однажды в редакцию газеты «Вечерний Кишинев» пришел пожилой человек и, поговорив о своем деле, вдруг сказал: — Котовский погиб на моих глазах, и я могу рассказать, как это было. Нет, не для того, чтобы вы об этом написали, — правда об этой смерти уже давно никому не нужна, расскажу просто так, только для вас.
И вот что он рассказал:
— Я был с Котовским в Чебанке. В тот вечер сидели за столом, выпивали. Котовский пришел с незнакомой нам молодой женщиной… Ну пили водку, разговаривали, время перевалило за полночь, и тут Котовскому показалось, что военный, сидевший напротив него, как-то «не так» смотрит на его новую пассию. Он расстегнул кобуру, достал револьвер и сказал военному: «Я тебя сейчас застрелю». Адъютант Григория Ивановича, зная, что командир слов на ветер не бросает, стал отнимать у него оружие, и во время этой возни раздался выстрел — Котовский сам нечаянно нажал курок, и пуля попала ему прямо в сердце…
Зачем тот человек все это рассказывал? В его словах не было и малой толики правды, и он хорошо знал об этом.
Летом 1925 года семья Котовских отдыхала в совхозе Чебанка, занимая маленький домик недалеко от моря. Григорий Иванович проводил здесь свой первый в жизни отпуск. За неделю до конца отпуска семья стала собираться в Умань, где стоял штаб кавалерийского корпуса. Торопили два обстоятельства: во-первых, Котовский получил сообщение, что новый наркомвоенмор М. В. Фрунзе решил назначить его своим заместителем, значит, надо было не мешкая сдавать корпус и ехать в Москву. Во-вторых, подходило время рожать жене, Ольге Пегров-не (дочь Елена родилась в день похорон Котовского, 11 августа 1925 года).
Вечером накануне отъезда Григорий Иванович зашел в правление местного совхоза. Здесь он бывал часто, подружился со специалистами, а поскольку и сам в юности окончил сельскохозяйственное училище, им было о чем поговорить. Возвращался домой поздним вечером. Темнело. До веранды дома оставалось несколько шагов, когда из кустов вдруг мелькнула тень и тотчас же раздались три выстрела.
Сын Г. И. Котовского рассказывал мне, что, услышав выстрелы, мать его выбежала из дома и в нескольких метрах от крыльца увидела отца. Котовский лежал вниз лицом, широко раскинув руки и ноги. Пульса не было. Пуля убийцы попала в аорту, и смерть наступила мгновенно… Врачи потом скажут: попади пуля не в аорту, могучий организм Котовского выдержал бы…
На выстрелы прибежали соседи, помогли внести тело на веранду. Все терялись в догадках: кто посмел стрелять в Котовского?! Кинулись искать убийцу, но тот, естественно, поспешил спрятаться.
И вдруг той же ночью преступник… объявился сам.
— Вскоре после того, как отца внесли на веранду, — рассказывал Г. Г. Котовский, — а мама осталась у тела одна, сюда вбежал Зайдер и, упав перед ней на колени, стал биться в истерике: «Это я убил командира!» Маме показалось, что он порывался войти в комнату, где спал я, и она, преградив Зай-деру путь, крикнула: «Вон, мерзавец!» Зайдер быстро скрылся…
Убийца был схвачен на рассвете. Впрочем, он и не делал попыток скрыться, а на суде и на следствии полностью признал свою вину. Кто же такой этот Зайдер Мейер, или, как все звали его, Майор-чик Зайдер?
Он не был ни адъютантом полководца, ни вообще военным. Его профессиональные интересы были, как говорится, совсем по другому ведомству. До революции Зайдер содержал в Одессе публичный дом. Заведение это устояло в дни Временного правительства, не до него было и одесским большевикам сразу после Октября. К 1918 году хозяин «дома» был уже состоятельным человеком: своей жене, бывшей одесской проститутке, купил дорогое бриллиантовое колье, накопил достаточно денег, чтобы приобрести особняк с видом на море. Но с покупкой особняка он не торопился — в Одессе в тот год еще частенько стреляли.
В оккупированном городе было много военных: деникинцы, петлюровцы, польские легионеры, греческие, французские, английские, румынские солдаты и офицеры. И каждое войско имело свою контрразведку. Особый интерес у контрразведчиков вызывал неуловимый Котовский. Они знали, что знаменитый бессарабец работает по заданию подпольного большевистского ревкома, что участвовал он в освобождении арестованных подпольщиков, устраивал диверсии на железной дороге, переправлял партизанам на Днестр отнятое у оккупантов оружие. Много шуму наделал в городе дерзкий налет Котовского на деникинскую контрразведку…
Однажды в полдень дверь в «дом» Зайдера открыл могучего телосложения артиллерийский капитан. Не дав хозяину прийти в себя, вошедший сказал:
— Я Котовский. Мне нужен ключ от вашего чердака. — И, получив ключ, добавил: — Вы не видели сегодня ни одного капитана. Не так ли?
Зайдер, торопливо подтвердив это, проводил гостя до лестницы, которая вела наверх. Спрятав «капитана», он наверняка долго мучился вопросом, идти ему в контрразведку или не идти… Ночью Котовский, переодевшись в гражданскую одежду, «одолженную» у Зайдера, и надев парик, который он, отправляясь на операцию, прихватил с собой, спустился с чердака и, прощаясь, сказал:
— Я ваш должник…
Так в неспокойный год свела судьба Котовского и Зайдера: о своем одесском приключении Григорий Иванович рассказал при случае жене.
В 1920 году Советская власть закрыла публичный дом Зайдера. Два года он перебивался кое-как, а потом, узнав, где стоит кавалерийский корпус его «должника» Котовского, отправился в Умань просить того о помощи, и Котовский помог ему — в 1922 году Зайдер стал начальником охраны Перего-новского сахарного завода, находившегося близ Умани. Завод был особым подразделением кавалерийского корпуса: новая власть поручила военным возродить производство, бывшие торговцы бежали за границу. Человек практичный, не лишенный организаторских способностей и коммерческого ума, Майорчик Зайдер помогал Котовскому налаживать быт кавалерийского корпуса: котовцы, например, заготовляли кожи, везли их в Иваново, где обменивали на ткани, из которых потом в собственных мастерских шили обмундирование.
В тот злополучный август Зайдер приехал в Че-банку на машине, вызванной из Умании Котовским. Свой приезд Зайдер мотивировал тем, что хочет помочь семье командира собраться в обратную дорогу. Не исключено, что Котовский заранее знал о его приезде и не препятствовал этому, ибо ничто не предвещало беды…