– А ну-ка, дай сюда фонарик, – приказал бронебойщик.
Петров сунул руку в карман. И в это время ветер принес откуда-то слева, где темной отвесной стеной угадывался близкий лес, обрывки фраз негромкого разговора. Разговор им показался странным. И в следующее мгновение и Колышкин, и Петров вдруг поняли, что возле леса разговаривают по-немецки. Немцы! Откуда здесь немцы? Неужели они уже здесь? Обошли! Жуткая догадка обожгла Петрова, так что какое-то мгновение он ничего не мог перед собой разглядеть, как будто контузия, звеневшая в ушах, повлияла теперь и на зрение. Обошли второй взвод и вышли сюда. Старшина Звягин со своими людьми теперь в окружении, а старший лейтенант Мотовилов ничего не знает о том, какая опасность нависла над ротой.
– Тихо, студент. – И бронебойщик схватил Петрова за полу шинели и потянул к земле. – Если это разведка, их немного.
Ветер дул от леса. Вот что их спасло. Бронебойщик откинулся на спину и завозился в стерне, словно что-то отыскивая в спутанных полах шинели. А Петрову показалось, что он лег прямо в лужу, холодная вода тут же пропитала шинель и гимнастерку, проникла всюду, сковав все его тело тугой, как железо, судорогой. Колышкин что-то шептал ему, совал в руки какой-то предмет. Наконец с силой ударил его кулаком по лицу, вскочил и растворился в темноте. Петров не успел ничего понять, как две вспышки, одна за другой, полыхнули совсем рядом, на мгновение раздвинув пространство ночи. Со стороны леса послышались сдавленные стоны, зачавкала грязь под несколькими парами ног, словно там осколками брошенных младшим сержантом Колышкиным гранат было ранено огромное животное, мифическое чудовище, и теперь оно, скользя и падая и превозмогая свою немощь, уползало в лес.
– Стреляй, Калуга! Стреляй! – послышался голос бронебойщика.
Петров попытался дотянуться правой рукой до затвора винтовки, но из этого ничего не получилось.
Потом они бежали по стерне, задыхаясь и кашляя. Вернее, не бежали, пытались бежать. И то пытался бежать один младший сержант Колышкин, а Петров висел у него на плече, болтаясь из стороны в сторону, и с трудом переставлял ноги. Вскоре стерня кончилась, под ногами мягко зашуршало, в ноздри ударило прелой листвой. Куда это мы, успел подумать Петров, в лес, что ли? Или нас уже утаскивают? В плен! В плен! В какое-то мгновение ноги перестали чувствовать почву, даже шорох листвы прекратился, и они полетели в темноту, сшибая кусты и ломая размякшие от дождя сушины.
Очнулись они в глубоком овраге, в зарослях крапивы. Петров это понял по запаху. Потревоженная крапива пахнет так, что першит в горле.
– Кажись, ушли, – прошептал бронебойщик. – Ты винтовки-то не растерял?
– Нет. – И Петров подумал, что сейчас младший сержант с упреком спросит его, почему он не стрелял, когда они были на опушке.
Но бронебойщик промолчал. А немного погодя, когда они убедились, что вокруг никого, тот заговорил о другом:
– Фляжку где-то потерял. Жалко. Выпить охота. Сейчас бы в самый раз. А, Калуга? – И Колышкин толкнул Петрова в бок.
Петров в ответ молча кивнул. И Колышкин, похоже, почувствовал, что он согласился.
– Пойду поищу. Дай мне твою винтовку. – И бронебойщик вытащил у него из рук «мосинку», заряженную полной обоймой.
Вернулся он быстро. Или Петрову так показалось. Возможно, он даже успел задремать. Потому что очнулся необычно бодрым и тут же вскочил на ноги. От Колышкина пахло свежевыпитым.
– Нашел?
– Как на гармони сыграл! – радостно дышал Колышкин, подпихивая ему под руку булькающую фляжку. – На, глотни, легче станет.
Снова пошел дождь.
Зубы стучали по стеклянному горлышку фляжки так, что, казалось, именно от этого стука болью отдавалось в затылке.
– Ты понял, как можно попасть! Вот так, Калуга. Шел к куме, а попал к Фоме. Их человек десять было. Ты пей, пей… А винтовку твою я понесу.
– И что, такое бывает?
– Ты про что?
– Про куму.
Колышкин засмеялся:
– Бывает. Конечно, бывает. Когда одна только кума в голове. У тебя-то была? Или так только, школьная любовь? Ромео и Джульетта?
Петров ничего не ответил. Новая тема заметно оживила бронебойщика. Но, видя состояние своего напарника, развивать он ее не стал. Сказал только:
– Ну, вот, Калуга, а ты думал, что я гранаты кидать не умею. А? Вторую-то я хорошо им подкинул, прямо под ноги.
От выпитого, а может, оттого, что пошел дождь, Петрову стало лучше. В бою так не крутило, подумал он. Его угнетало то, что реальность происходившего на войне оказалась совершенно иной. То, что он успел увидеть и пережить, не то что не походило на прежние представления, а представляло собой полную противоположность всему тому, что он ожидал здесь увидеть и о чем втайне мечтал. Конечно, он мечтал и о подвиге. И до некоторой поры чувствовал в себе силы совершить этот подвиг. Но теперь он старался об этом не думать. Время от времени мокрой ладонью проводил по лбу и растирал шею и ключицы. На мгновение становилось легче. Ноги держали тверже. Самогонка все же подействовала так, как обещал Колышкин. И пошли они быстрее.
– Ну что, ротному будем докладывать? А? О том, как мы от них в овраге… – И младший сержант Колышкин освобожденно засмеялся. – А контузия твоя скоро пройдет. Главное, чтобы припадки не били. Нет припадков?
– Нет.
– Вот это главное. Тогда и еще глоток можно. Потому как не всем больным это лекарство полагается. Пей, пей, Калуга, ни один фершал тебе такое снадобье не пропишет. Еще вспоминать будешь Ваню Колышкина!
– А тебя Иваном зовут?
– Ну да!
– Я не знал.
– Не знал и не знал. А теперь знаешь. Значит, время пришло такое – знать друг друга по имени.
– А меня – Олегом. – И Петров сунул в темноту руку.
Ладонь младшего сержанта Ивана Колышкина оказалась теплой. Все ему нипочем, подумал о своем случайном напарнике Петров. Такие и в окопах веселые, как на свадьбе. Знают, что ль, наперед, что их не убьют? Вот и сержант Плотников такой же. Таким и везет, и всегда они в героях. И медаль Колышкин, конечно же, получит.
Впереди послышался стук лопат и приглушенные голоса. А вскоре привыкшие к темноте глаза различили темную вереницу окопов, поднимающихся на отлогий косогор поля. И тут же их окликнул часовой.
Глава одиннадцатая
Мотовилов знал, что не позже рассвета немцы пойдут по большаку снова. Но до этого разведгруппами прощупают их оборону, обследуют ширину и глубину ее на возможность обойти и сбросить с дороги фланговым ударом. Ведь наверняка местность, которую они сейчас перегородили своими хлипкими порядками, уже разведана ими. И появление Мотовилова со своей ротой здесь, на большаке перед железнодорожным разъездом, для них, не ожидавших здесь никого, большая новость.
Не дождавшись никаких новых приказов и вестей из тыла, он разослал свои разведгруппы. После полуночи они начали возвращаться. Ротный распекал сержанта Плотникова, когда Колышкин и Петров разыскали его, чтобы доложить о благополучном возвращении.
– В районе Воронцовки и севернее, фронтом на северо-восток, заняла оборону усиленная рота Семнадцатой стрелковой дивизии, – докладывал Плотников.
– И чем же они усилены? – спросил Мотовилов.
– Батарея полковушек, товарищ старший лейтенант. Только вот со снарядами у них негусто.
– Почему ж они на полустанок не пошлют за снарядами? Ты сказал им, что на железной дороге полно снарядов?
– Сказал.
– А ну-ка, покажи на карте, где они окапываются.
Какое-то время ротный и разведчик копошились под плащ-палаткой. Приглушенный свет карманного фонарика выбивался из-под полога, по которому, срываясь с деревьев, стучали тяжелые дождевые капли. Свой наблюдательно-командный пункт Мотовилов приказал оборудовать на опушке леса. Бойцы уже отрыли яму для землянки и неподалеку, в овраге, валили и очищали березы для накатника.
Когда Колышкин доложил о том, что только что имели столкновение с немецкой разведгруппой, Мотовилов вернул Плотникова и сказал ему:
– Вот, слушай. Они зашли уже в наше расположение. Ходят, в гриву-душу, как по своему двору.
– Сплошной линии обороны нет, вот и зашли.
– У них тоже сплошной линии нет, почему ж вы не зашли, не выяснили, что у них там? Танки? Бронетехника? Обозы? И что в обозах? Пойдут они дальше или нет. Или мы имели дело с саперами? Или все же с разведкой? И что за разведка? Пехота? Танкисты? Артиллеристы?
Плотников молчал.
– Ни хера ты не разузнал. Разведка, в гриву-душу…
Под палаткой сразу стало душно.
– Ладно, – хрустнул набухшей от дождя одеждой Мотовилов. – Если и слева от нас кто-нибудь окапывается, то положение наше не такое уж и безнадежное. А ты, бронебой, точно знаешь, что это были немцы? Может, своих кого гранатами закидали? Окруженцев или разведку?
– Немцы, – уверенно ответил Колышкин. – Точно говорю. По-немецки голготали. Да вон, боец Петров подтвердит. Калуга, иди сюда! – позвал Петрова бронебойщик.
– Так точно, немцы, – разлепил спекшиеся от усталости губы Петров. Трофейную винтовку он на всякий случай закинул за спину, чтобы ротный не углядел ее. – Говорили что-то о железной дороге и о станции. Я не понял, что именно. Далеко было.
– Вот так. – Мотовилов задумался. – Конечно, им нужна железная дорога. По железке – прямой путь на Серпухов. Полчаса пути. Вот что, Плотников, отдых я вам отменяю. Бери своих орлов и дуйте на то место, где они только что видели немецкую разведку. Хотя бы выясните, откуда они там появились и куда пошли дальше. Если столкнетесь, завяжите бой. Пусть они думают, что мы создаем сплошную линию обороны. Если они пошли в сторону железной дороги, высылай связного и идите следом за ними. У себя дома надо быть понаглей. А то жметесь по оврагам. Как, в гриву-душу, женихи в чужой деревне на танцах.
Разведчики переглянулись.
Колышкин и Петров проводили разведчиков на северную окраину поля. Идти пришлось долго. Теперь им стало понятно, почему они заблудились. В темноте набрели на другую дорогу, которая отворачивала от большака влево, и по ней ушли на смежное поле, соединявшееся с основным узкой полосой стерни. Сперва нашли овраг, а потом и то самое место.