Именно Томми Грэхем познакомил меня и с Говардом Марксом, и с Чарли Рэдклиффом. Скажем так, пока Томми вовсю занимался организацией канала по переброске травки, я тоже активно вовлеклась в это дело. Я стала заниматься перевозкой наркотиков в начале шестидесятых под руководством Марко Поло. Марко любил меня как сестру и никогда не оставлял в беде, если удача мне изменяла. Он был ужасно огорчён, когда я села на иглу, и предупредил меня, что вранье и кидалово, свойственные наркоманам, создадут мне кучу серьёзных проблем. Марко говорил мне, что я выбрала не лучший путь, но несмотря на это, он сделает для меня всё, что сможет — когда бы мне ни понадобилась его помощь. Марко утверждал, что травка и кислота расширяют горизонты сознания, тогда как героин подавляет развитие чувств. Я знаю, что он имеет в виду, хотя он ни разу не грузил меня трудными «заездами» на эту тему. Я понимаю, он прав, но после потери Ллойда я не могла обойтись без болеутоляющего, и все те неприятности, в которых Марко оказывался из-за меня, не могут отстранить меня от героина и бестолковой толкотни, которой я порой соблазнялась заняться.
Майкл де Фрейтас познакомил меня с Алексом Трокки в Испании, спустя несколько месяцев после того, как я впервые попробовала курить опиум, и именно Шотландец Алекс в конце 1965 года привёл меня на Понт-стрит, где Майкл Холлингсхед только что открыл свой Всемирный Центр по исследованию психоделиков. Лондонская штаб-квартира Холлингсхеда в Белгравии[181] была роскошна; а уж из того факта, что именно он первым предложил «гуру психоделиков» попробовать ЛСД, этот аферист выжал всё, что можно. Холлингсхед был очень обаятельным, и вскоре я обнаружила, что его по-настоящему сильной стороной было умение облегчать карманы богатых легковеров, обычно под предлогом оказания поддержки совершенно потрясающему филантропическому проекту. Разумеется, все эти пожертвования и финансовая поддержка шли исключительно самому Холлингсхеду. В начале семидесятых мне наконец удалось познакомиться с Тимом Лири, он тогда скрывался от американских властей в Швейцарии, и вскоре я поняла, что он был гораздо лучшим наркодилером, чем Холлингсхед, но гораздо хуже разбирался в людях, особенно в плане честности или, вернее, отсутствия таковой. Мой любимый познакомился с Лири, когда тот вместе с бежавшими от разгрома «Чёрными пантерами»[182] прятался в Алжире, и некоторое время этот идол контркультуры даже говорил людям, что Гаррет был его духовным наставником — в основном потому, что у него в то время было навязчивое сексуальное стремление к Кармен Джонс, с которой я сейчас соперничаю за расположение нашего сутенёра и поставщика наркотиков. Не думаю, что Лири когда-либо догадывался, что Кармен была девушкой по вызову высшего разряда, и что Гаррет был её сутенёром. Но и я тогда ещё не знала, что именно Гаррет сдал меня полиции, пока он не признался в том, что это он подставил меня Леверу. Не менее сильно меня удивил Гаррет при встрече несколько месяцев спустя. В начале семидесятых Гаррет был человеком Лири в Лондоне и вовсю пользовался ситуацией, чтобы получать пожертвования и другие одолжения от легковеров — точно так же, как до него это делал Холлингсхед. Оглядываясь назад, можно сказать, что хотя весной 1966 года ЛСД ещё не был под запретом, Холлингсхед допустил тактическую ошибку, когда жёстко пресёк деятельность множества копов, которые под прикрытием пытались внедриться на его поле. Вскоре после этого Майк оказался центральной фигурой расследований, проводимых жёлтой прессой, за которыми последовал скандал по поводу наркотиков. Другой ошибкой Холлингсхеда стало то, что он решил поднять свои акции за счёт кислоты, не продумав свою защиту в суде, результатом этого стала ахинея, которой никто не поверил, и он получил двадцать один месяц тюрьмы за гнусное преступление. В следующий раз я встретилась с Холлингсхедом только в 1972-ом, потому что отбыв срок, он через Норвегию отправился в Соединённые Штаты, а потом оказался в Непале — как раз вскоре после того, как я вернулась в Лондон из Индии. Как и я, Холлингсхед — британский подданный, так что несмотря на то, что в деле каждого из нас официально зарегистрирована причастность к наркокультуре, получить визу в Штаты труда не представляет. Просто в графе «Ваши убеждения» заявления на визу мы пишем неправду — всё равно эти формы, похоже, никто не проверяет.
Когда мы с Холлингсхедом встретились снова, в 1972 году, он занимался организацией культа ЛСД на одном из отдаленных шотландских островов, но это оказалось сопряжено со множеством проблем, и он приехал в Лондон. Последним делом Майка было непрерывное надувательство владельца земли, принадлежавшей Шотландской церкви, и он теперь устраивал собственную религию на незаконно захваченной территории Кентиш-тауна, где прежде велась добыча газа. Мы оба знали бывшего жокея, а ныне наркодилера, работавшего на своей квартире в цокольном этаже на Кембридж-Гарденс, и раз уж Майк приехал в Лондон, наша встреча была неизбежной — не через один из множества наших контактов, так через другой. Холлингсхеду для работы нужны были хорошенькие девушки, и я ему подходила как нельзя лучше. Состоятельный человек по имени Таддео Гадди выразил заинтересованность в наркокульте Майка, но Холлингсхеду было предельно ясно, что секс его патрона интересует гораздо больше, чем раскрытие сознания. Майк решил снабдить свою цель кое-чем из того, что тот хотел получить, добавив обещание, что потом всё будет ещё больше и лучше. Всё, что от меня требовалось — заехать в Политантрический храм Кентиш-тауна и в присутствии Гадди продемонстрировать свои сексуальные умения под воздействием наркотиков. Майк объяснил мне, когда и куда явиться, и пообещал, что если дело выгорит, я получу десять процентов от того, что Таддео пожертвует на благое дело. Отыскать этот Политантрический храм оказалось нетрудно, и я оказалась возле него раньше, чем было надо — поэтому присела на ограждение в нескольких сотнях ярдов от здания и погрузилась в чтение «Тропика Рака» Генри Миллера, чтобы не являться раньше времени. Когда же наконец я постучала в дверь, мне открыл молоденький парнишка-хиппи, и проводил меня в офис Холлингсхеда.
— Привет тебе, незнакомец, — поздоровалась я.
— Джилли! Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Майк. — Мы же с тобой не виделись со времён Понт-стрит.
— Удивительные времена, друг мой, удивительные.
— Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.
— Да, именно так.
— А помнишь, как ты всегда отказывалась заняться со мной любовью, пока не пойдёт кайф?
— Разве такое забудешь?
— А почему ты всё время так себя вела?
— Майк, не хочу тебя обидеть, но ты и в те времена не был самым красивым парнем в мире. У тебя лысина, лишний вес, и у тебя уже тогда, даром что ты был моложе, на лице от пьянства проступали вены. Но я знала, что подо всем этим ты великолепен, хотя мне удавалось увидеть сияние твоей души только под кайфом.
— Джилли, прежде чем мы продолжим — познакомься, это Таддео.
— Привет! — сказала я.
— Привет! — эхом отозвался Гадди.
— Вы родственник Майка? — спросила я.
— Нет.
— А вы чем-то на него похожи.
— Хочешь заняться любовью с нами обоими? — поинтересовался Холлингсхед.
— Нет-нет! — рассмеялась я.
— Вот и на Понт-стрит ты точно так же говорила, пока не закидывалась кислотой — а после этого отдавалась и мне, и любому, кто рядом оказывался.
— Да, я помню, как это было первый раз — просто здорово.
— Неужели помнишь?
— Конечно.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи.
— Когда начался улёт, мы ещё с одной девушкой, Вики Баррет, были в спальне. Почему-то мы решили, что лампочка над кроватью — это солнце, и поснимали с себя всю одежду, чтобы погреться и позагорать. А потом пришел ты ещё с каким-то парнем по имени Пит. Вики стала тебя звать, а я просто легла на соседнюю кровать, пока вы там занимались любовью. Когда Вики дошла до первого оргазма, она выкрикнула мне в ухо какую-то непотребщину, а я перекатила тебя на себя и заставила кончить в меня. Когда во мне брызнула твоя сперма, я оказалась просто на седьмом небе и только потом поняла, что Пит в это же время занимается любовью с Вики. Потом вы с Питом поменялись местами. Я кончала снова и снова — хотя раньше ни за что бы не поверила, что за один день может быть столько оргазмов.
— Хочешь ещё разок испытать?
— Если у тебя есть кислота, можно закинуться, но я ничего не обещаю, ни согласия, ни отказа, пока не начну улетать.
— А ты что скажешь, Таддео? — Майк обернулся к своему гостю.
— Да она насчёт этого загибает.
— А ты оптимист, — ввернула я, — люблю таких весёлых.
— Ну значит, договорились, — подытожил Холлингсхед, — поехали.
Мы все сунули в рот по марке, но поскольку Гадди до этого закидывался всего несколько раз, а у нас с Майком за плечами было по несколько сотен улётов у каждого, мы очень тщательно контролировали происходящее. У меня галлюцинации были мягкими. Комната вокруг показалась мне чудесной мандалой. Ещё было какое-то движение то тут, то там, плюс некоторое искажение поля зрения, но герик, который я вколола перед выходом из дома, смягчал улет. Мы с Майком выждали около часа, прежде чем начать манёвры, подводящие Таддео к сексу втроём. То, что я сделала, трудно назвать деликатным подходом, но по моему прежнему опыту, это отлично помогало с застенчивыми парнями вроде Таддео. Я сбросила одежду и начала танцевать.
— Существа, что друзья мне, — захихикала я, — я хочу, чтобы тела ваши двигались в ритме музыки сфер.
— Чего-чего? — переспросил Майк.
— Музыки, неужели ты её не слышишь?
— Вот этот звук девяти миллионов людей, каждый день занимающихся любовью! — Холлингсхед был большим любителем рока Западного побережья, а я узнала его ответ — более или менее близко к названию композиции калифорнийской группы «The Seeds»[183]