1. НЕКТО
Жил да был на свете
Некто,
Не лишенный интеллекта.
Все,
что скажут на собрании,
Этот Некто Знал заранее.
Внимательный читатель, возможно, заметил в книге стихи и афоризмы за этой подписью. Я чувствую себя обязанным рассказать кое-что об их авторе.
Мне посчастливилось в ранней юности познакомиться с Н. Мы были почти ровесниками, жили по соседству, и в 1934 году оба оказались в 9-м «А» классе 25-й образцовой школы ООНО гор. Москвы, в Старопименовском переулке и благополучно закончили ее в 1935 (первый выпуск десятилетки). О школе стоит сказать два слова. Она недаром именовалась образцовой — она действительно представляла собой образец советской показухи — хотя, кажется, такого понятия ещё не существовало. Она была официально признана лучшей школой Советского Союза, победив в каком-то соревновании. На самом деле это звание досталось ей, вероятно, потому что там учились многие дети тогдашней т. н. элиты и даже, в частности, дети Сталина. Учили там (да и учились мы), сколько я помню, спустя рукава, но атмосфера в девятом и десятом классах была очень приятная: было много прекрасных ребят. Среди них был и Н. Мы вскоре сблизились, и частенько по вечерам подолгу провожали друг друга по полутемным московским переулкам, болтая обо всем на свете. Как-то зимним вечером он впервые прочел мне свои стихи. С тех пор мы стали друзьями. Как бы ни разводили нас годы и обсто-обстоятельства (среди них — войны, браки и т. д.), хоть раз в год мы встречались — чтобы обменяться своими сочинениями. Увы, теперь я могу сказать, что мы с ним, как и с другими школьными друзьями, — Севой Розановым, Стасиком Людкевичем, Володей и Сашей Некричами, стали друзьями на всю жизнь. Всех их давно нет на свете. Вот уже год, как не стало и Н…
У него были странности. В первую очередь — это его стремление к анонимности. Хотя, в сущности, и эта черта вполне естественна для того, кто считал высшим образцом поэзии творчество безымянных создателей языка… Н. утверждал, что настоящие стихи можно сочинять только наизусть — так, как будто не только книгопечатания, но и письменности еще не существует. Утверждение странное, но еще более странно, что сам он неукоснительно следовал этому «творческому методу». За единственным и весьма неудачным исключением (см. ниже), он не только не отдавал в печать, но и не записывал своих сочинений. Боюсь, что он согласился бы с немецким дадаистом Гуго Баллом, который (по странному совпадению, как раз в год рождения Н.) написал:
«Мы обязаны сжечь все библиотеки и сохранить лишь то, что все знают наизусть. Тогда и начнется прекрасная эпоха легенд…»
Что ж, поэт, как и любой человек, имеет право на странности. Во всяком случае, я не посмел нарушить его категорический запрет и публикую его стихи под избранным им самим псевдонимом — или, вернее, анонимом… Он, впрочем, сказал:
Как ни грустно, наше имя —
Это только псевдоним.
Кто скрывается под ним —
Неизвестно нам самим…
Никакие доводы и резоны не могли его поколебать. Единственное, чего я добился — позволения опубликовать его стихи среди моих, да и то, я уверен, лишь потому, что он надеялся, что ни того ни другого не случится… По счастью, стихи его (может быть, как раз благодаря его «творческому методу») довольно легко запоминались. И сейчас я имею возможность познакомить читателей с несколькими образцами его творчества.
В большинстве они говорят сами за себя; иные же пришлось снабдить краткими примечаниями, проливающими свет на обстоятельства их создания: они могут вместе с тем послужить материалом для биографии поэта. Их я и помещаю в данном разделе.
Буржуазный онанизм
Расслабляет организм.
Наш,
советский
онанизм —
Укрепляет организм!
Пусть ни один сперматозоид
Иллюзий никаких не строит;
Поскольку весь наш коллектив
Попал в один
Презерватив.
Уже эти первые опыты 16-летнего автора, казалось бы, свидетельствуют о его ранней духовной (и не только!) зрелости. Заканчивая школу, он с полной уверенностью писал:
Я нашел свою стезю,
Я иду — и не скользю —
Иначе говоря,
Уже вполне созрел мой юный гений
И я пишу
Литературных прозведений…
Здесь юный поэт, в сущности, выступает как предтеча нынешних концептуалистов, опередив их на полвека с хвостиком!
И возможно ли было предположить, что автор этих строк спустя всего год-другой напишет (и опубликует!) стихи во славу величайшего мерзавца всех времен и народов, (как он его сам потом именовал);
что он вступит в комсомол;
что он пойдет добровольцем на подлейшую войну с Финляндией; и т. д. и т. п.
Словом, что ему суждено будет пережить глубочайший духовный кризис или, вернее, помрачение. А все это произошло. Наяву, а не в страшном сне. Как, почему?
Я пытался понять и пришел к выводу, что, помимо его молодости, в этом повинна была его истинно-поэтическая натура.
Ведь поэту, который, как известно,
Не может быть не возмущен,
Когда возмущена стихия…
очень трудно противиться давлению стихии, играть роль того поручика, который один идет в ногу, когда вся рота — весь народ, и не только он — миллионы и миллиарды людей — идут не в ногу. Ему, особенно в России, хочется быть «больше чем поэтом». И где тут понять, что став «больше», он перестанет быть поэтом.
Были и особые обстоятельства — среди них одна девица, в то время пламенная комсомолка, — именно она увлекла Н. на стезю конформизма, и небезызвестный Лион Фейхтвангер. Н. рассказывал впоследствии, что полностью поверил его пошлейшей книге «Москва 1937», в которой оправдывались пресловутые процессы тех лет.
Так или иначе, невыносимо печально было наблюдать, как омрачается светлый дух, как человек закрывает глаза на очевидное, как оправдывает тупость и подлость, как приветствует обман, как радуется мнимому и ложному…
Немного утешает одно — его ложные убеждения были искренними. Они не заставили его лгать, они не принесли ему никакой выгоды и во имя них он дважды шел на войну… (В скобках замечу, что на фронте в 1941–1945 годы он написал немало стихов; в последнее время они вспоминаются мне все ярче, и нравятся все больше; надеюсь когда-нибудь познакомить с ними читателей.)
А когда он вернулся, радостно было видеть, как легко его дух освобождался от пут бесчеловечной идеологии, как от бессмысленного оптимизма он переходит к пессимизму, скепсису и, наконец, — пониманию всего происходящего, и как все это прихотливо отражается (или выражается) в его стихах.
— С детства,
Милые дети,
Вы должны повторять:
«Жить на этой планете —
Только время терять!»
(В песне горестной этой,
Мы должны понимать,
Называл он планетой
Нашу Родину-мать…)
«Дорогое существо!
Ты не стоишь ничего!
Почему да отчего
Так люблю я существо?»
«Неужели для живых существ
Счастья нет —
Один обмен веществ?..»
«Спектакль идет к концу.
Пора отдать концы.
Я своему отцу
Давно гожусь в отцы…
Уйти бы до звонка!..
Видать,
Кишка тонка»…
Я — душегуб
Я никому не люб
А в сущности — какой я душегуб?..
Ведь сколько бы я
Душ не истребил
Но лишь одну — свою — я погубил…
Наш палач себя жертвой считает —
Он, естественно, был не при чем;
А невинная жертва мечтает Об одном: —
Как бы стать палачом…
Нектовые песенки
Лампочка любит светиться
А человек — суетится.
Лампочка перегорает,
А человек — умирает…
Миром ли он потрясает
Или в бирюльки играет,
Губит он — или спасает,
Он все равно умирает…
— Так ни к чему суетиться?
— Да,
Ни к чему суетиться.
— Что же нам делать, ребята?
— Если сумеем — светиться…
Пока поднимешься,
Пока умоешься,
Пока оденешься —
Совсем расстроишься!
Когда побреешься —
Слегка развеешься,
Когда причешешься —
Совсем утешишься!
Некто у моря(Две частушки)
— Что ты, море, зашумело,
Что ты волны вспенило?
— Всё на свете надоело,
Всё осто —…енило!
История одного двустишия
История этого двустишия такова. Однажды Некто (не лишенный интеллекта) вступил в спор со знаменитым поэтом Николаем Г. Дело было в конце 70-х годов в Гагре.
Г. утверждал, что он — величайший гуманист века. И что он воспел все-все на свете.
— На самом деле, величайший гуманист века среди поэтов — я, — возразил Некто, не лишенный интеллекта. — И это именно я воспел все-все на свете.
— Чем ты это докажешь? — спросил Г.
В доказательство Н. тут же сымпровизировал такое двустишие:
Никто не любит мандавошек,
А мне их жалко, бедных крошек…
Этим проникновенным строкам Г. ничего не смог противопоставить и, хотите верьте, хотите нет, признал свою неправоту…
Так два великих таланта возродили угасшую в средние века традицию поэтических турниров.
Прошло много лет — и, как это часто бывает, — победа Н. обернулась поражением. Перелистывая с обычной для него любознательностью недавно вышедший в свет сборник частушек, Н. с изумлением прочел:
Мине милый подарил
Четыре мандавошечки.
Чем же буду их кормить?
Они такие крошечки!
К чести Н. надо заметить, что, рассказывая мне об этом, он с готовностью, столь редкой в подобных случаях у поэтов, признал победу безымянного автора.
Если у читателя возникли какие-то сомнения — действительно ли Некто не лишен интеллекта, — то я надеюсь, что они развеются после знакомства с нижеприведенным сочинением, в котором он дал, наконец, ответ на извечный русский вопрос: «Кто виноват?»
Не моя вина,
Не его вина,
Не ее вина
А х…вина!
2. ИЗ ДНЕВНИКА
Строка
В измызганном блокноте:
— Вы обо мне ещё всплакнёте!
Плоха ли, хороша ль строка —
Не можем мы судить пока…
Похож, как вылитый, портрет,
Или ни капли сходства нет,
Насмешка это, или лесть —
Не мне судить о том…
Бог весть!
Бог весть, какой портрет похож!
Мгновенье — ложь, и внешность — ложь,
И я боюсь, что та же честь
Душе и вечности —
Бог весть!
Что же это, собачий ты сын?
Где хвалёная верность твоя?
Как посмел забежать ты —
Один! —
В отдалённые эти края?
В те края,
Где кончается след,
В те края,
Где зови, не зови —
Ни ответа, ни отзыва нет,
Никому,
Даже нашей любви…
Там,
Откуда
Дороги назад
Не найти и собачьим чутьём, —
Позабудешь ты намертво, брат,
О хозяине старом своём…
А хозяину — жизнь немила.
Сердце, сволочь, болит и болит…
Вот такие-то, рыжий, дела:
Пёс умолк,
А хозяин скулит…
Впрочем,
Что же я?
Он как всегда, —
Быстроногий,
Бежит впереди.
Боль в груди говорит:
«Не беда.
Ты догонишь его…
Погоди…»
Ура! Зловоние и аромат
У нас уже в одной цене стоят.
И рынок наш все благосклоннее
К тому, кто продает зловоние…
Может зря цветы благоухают —
Их не замечают или хают…
Новый год не так уж нов —
И порою даже гений
Не найдёт для поздравлений
Подходящих — новых слов…
Всё же поиски нужны.
А найдёт такое слово
Тот, кто ищет новизны,
В том, что вечно будет ново…
Как я долго ждал весны!
Холод,
Слякоть,
Снег —
В апреле!
Утром были чуть слышны
Робкие шажки капели…
Ждали мы,
Что весна нас порадует
И она нас,
И вправду,
Порадовала:
Сколько снегу за ночь нападало.
И всё падает, падает, падает…
Это прямо-таки нападение,
А точнее сказать — нападание:
Побелели дороги и здания,
Все деревья — как привидения…
Вот такое
У нас
Пробуждение
После долгого ожидания…
Когда я жизнь свою кляну
Я слышу шепот:
— Не спеши.
Ты у своей души в плену,
В плену у собственной души…
Всю жизнь себе вопросы задаю…
Так у Всевышнего беру я интервью…
3. ВСЕ-ТАКИ СОНЕТЫ
Предисловие(Из Гете)
«Не мни себя в искусстве искушённым!
Пройди искус!» — они повелевали:
«Спляши, как мы когда-то танцевали —
По строгим и испытанным канонам.»
«Когда в душе все демоны восстали,
Смири её стеснительным законом,
И, что б там черти вытворять не стали,
Творение да будет завершённым!»
Я слажу с хитрой формой непременно,
И то, что для души всего дороже,
В изысканный сонет вложить сумею!
Хотя и тесновато это ложе:
Люблю тесать из цельного полена,
А тут, боюсь, не обойтись без клею…
Слово
Небо и земля прейдут, но слова
Мои не прейдут.
Нет ничего святого у поэта!
— Что может быть святого у того,
Кто отдаёт на поруганье света
Святые тайны сердца своего?
Кто не щадит себя —
Отца родного
Не пощадит —
Для красного словца!
Что может быть святого у певца?
Есть у него своя святыня:
Слово.
Да, он с усмешкой смотрит на святыни,
Не верит в рай и презирает ад;
Он знает — все его слова звучат,
Как голос вопиющего в пустыне.
Но для него страшнее адских мук
Пустое слово и неверный звук.
… Как будто этот звук невдохновенный
Разрушит всю гармонию вселенной.
Антология
Поэтов — нет, а есть один поэт.
Различными он пишет письменами
И разными зовётся именами,
Но он один — поэт.
Другого нет.
По счастью, он не расстаётся с нами
С тех пор,
Как существует белый свет,
И даже Смерть сама
Его портрет
Лишь дополняет новыми штрихами.
Порой проходят долгие века,
Сменяются десятки поколений,
Пока прибавится Одна строка
В собрании его стихотворений,
Рассеянных,
Как золото в песках,
Во всех эпохах,
Странах,
Языках…
Палеонтология
Чтобы создать, допустим, червяка,
Творец —
С Его божественным талантом!
Неутомимо,
Долгие века,
Бракует вариант за вариантом…
Что ж делать нам,
Несчастным дилетантам,
Нам, неучам,
Чья жизнь столь коротка?..
— Нам?
Делать то же самое,
Пока
Твой уголёк не вспыхнет бриллиантом,
Пока не оживёт
Твоя строка…
Да —
Всем, бредущим по стопам Творца,
Помимо сердца,
Разума,
Отваги
И дара трогать звуками сердца, —
Нужна ещё
Корзина для бумаги:
Ведь то,
Что создаётся на века, —
Не удаётся
Без черновика.
Слава
Какое там искусство для искусства!
Напрасен гений, тщетно мастерство…
Ни красота, ни глубина, ни чувство
Давненько не волнуют никого…
В себе, поэт, ты видишь божество?
О Боже мой,
Какое безрассудство!
Искательство, а то и лизоблюдство —
Вот твой удел.
Не более того.
Будь одарён, как Бог, умен, как бес, —
Ты не дождёшься славы
(То есть, прессы).
Нет, милый!
Чтобы вызвать интерес —
Затронуть нужно чьи-то интересы.
Ну, что ж, —
Париж, известно, стоит мессы!
И, кстати, помни:
Небольшой скандал Порой
Важней всего, что ты создал.
Собрату
У меня работа спешная: для потомства.
Потом — суп с котом.
Ты пишешь для потомства?
Баловство!
За это не похвалит современник.
Да-с, для тебе подобных
У него
Ни лишней славы нет, ни лишних денег!
Он, современник, верно говорит:
— Тут на своих — и то, глядишь, не хватит!
А если для потомков кто творит,
То пусть они ему, — потом! — и платят!
Но что блаженства райские «потом»,
Когда сейчас — не любят и не ценят?
Боюсь,
И легендарный суп с котом
Сегодняшней похлёбки не заменит…
Так как же быть?
Творить для всех времён?
Но этот путь…
Не всем доступен он.
А можно так:
Пиши стихи и сказки
Для тех,
Кто и Потомки и Сейчаски!
Старому другу
Ты — не новатор.
Ты ни в чём не нов.
Не обновишь
Ни рифмы, ни размеры.
Не будешь потрясателем основ,
Творцом
Своей, невиданной манеры,
Ты не подаришь миру новых слов,
И небывалой
Не создашь химеры —
Ты обречён.
Как дедушка Крылов,
(И многие другие староверы)
Ты пишешь по старинке.
В наши дни,
Когда кругом, куда ни плюнь, одни
Новаторы —
И, что ни день, на рынке
Новинками сменяются новинки,
Да и на них
Всё падает цена…
Ох,
Плохо наше дело, старина!
Загадочный сонет
Он груб и нежен. Он могуч и слаб.
Правдив, как Бог. Как бес, грешит обманом.
Корнями в землю врос, как баобаб,
И по свету скитается цыганом.
Сменяя всё — и облик, и масштаб —
В своём непостоянстве постоянном,
Он вечно пребывает первозданным,
Наш властелин — и наш покорный раб.
Он нас разъединяет — и роднит.
Он с нами любит, мыслит и мечтает;
Всю мудрость порождает и хранит —
И беспрерывно глупости болтает.
Наш злейший враг, источник стольких бед!
… А без него —
Для нас и жизни нет.
О краткости
Она — сестра таланта, но порой,
Увы, не ладят даже брат с сестрой.
Как это трудно — избегать длиннот!
А ведь избыток — маска недостатка.
…Клянём себя,
Читатель нас клянёт:
Что приторно — то вроде и не сладко!..
И каждый автор это сознаёт;
И каждый хочет выражаться кратко,
А между тем — то тянет, то жуёт…
Да,
В этом есть какая-то загадка!
«Излишний мрамор отсеки от глыбы —
И статуя появится на свет».
Ваятель!
Превосходен твой совет.
О, если б мы его принять могли бы!
Совет хорош,
Да с толку он сбивает
Того,
Кто сам свой мрамор добывает.
Вера
Wer Wissenschaft und Kunst besitzt
Hat auch Religion.
Wer jene Beiden nicht besitzt —
Der habe Religion!
Нет, нет — необходимы рай и ад!
Нам нужен добрый Бог и дьявол злобный, —
Не ради наказаний и наград
В какой-то жизни будущей,
Загробной —
Нет, в этой жизни,
В этой тьме утробной
Всем —
Даже тем, кому сам чёрт не брат! —
Никак нельзя
Без ясной и удобной
Системы мировых координат.
Но Бог пропал и Сатана исчез.
Куда?!
— Бог весть…
Нам говорят: — Прогресс!
Вот это странно.
Ну, допустим, Богу
Не так легко
Шагать с прогрессом в ногу, —
Но Сатане и разным прочим бесам
Сам Бог велел
Руководить прогрессом…
Утешение(Сонет неправильный во всех отношениях)
С тех пор, как свет стоит, любой пиит
Своих собратьев судит слишком строго.
Не потому ль клянут поэты Бога
На чем, как говорится, свет стоит?
Да, сам Творец не угодил поэтам!
Они кричат:
— Да что ж Он натворил!
— Он попросту не справился с сюжетом!
— Божественную тему загубил!..
И даже есть частица правды в этом —
Порою многим белый свет не мил…
Но, помнится, нам кто-то говорил
(И я бы тут, пожалуй, повторил):
«Все то, что создается на века,
Не удается без черновика».
Ах, у меня давно сомнений нет —
Весь этот пресловутый белый свет,
(Действительно, не слишком совершенный),
Всего лишь черновик, проект, макет,
Модель
Какой-то будущей вселенной.
Так не спешите осуждать Творца:
Он доведет работу до конца…
Ода человеку
Чего не может сделать человек!
Он может всё.
Немного раззадорить —
Он может изменить теченье рек,
Стихии помирить (или поссорить)!
И к звёздам он направит свой ковчег,
И время сможет, как коня, пришпорить,
И, может быть, продлит свой краткий век,
А то и Смерть сумеет переспорить.
О, поразительное существо!
Перед тобой
Бессильно
Естество:
Ты можешь
Всей вселенной
Овладеть.
И брюки
Через голову
Надеть!
………………
Надеюсь,
Что хотя бы наши внуки
Откажутся
Носить такие брюки…
Одиннадцатая заповедь
Чтоб мы себя
Приличнее держали,
На радость Господу, и Сатане на зло,
Нам вынес Моисей свои скрижали…
Но, ах,
Как мало это помогло!
Хотя сам Бог-Отец их предоставил,
И сам Бог-Сын потом слегка подправил, —
Увы!
К чему всё это привело?
А ведь, как будто,
Всё предусмотрели:
Того,
Сего,
Другого не моги…
Но заповеди
Не достигнут цели,
Покамест самой главной нет:
— Не лги!
Да, да!
Пока не действует она —
Смущён Господь,
Смеётся Сатана…
(Похоже, остальные — без неё
Не более, чем жалкое враньё).
Образ и подобие
Вот родословие Адама: когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его…
«По своему подобию Творец
Нас сотворил», —
Оно, конечно, лестно.
Но в чём же это сходство, интересно?
Пора бы разобраться наконец!
Господь — Предвечен. Мы, увы, — подёнки…
Всевышний Он. Мы, в основном, подонки.
Он — всемогущ. А человек так слаб…
Он — Господин. А я — лукавый раб…
Он — Всеблагой. А я порой так злобен…
Чем может быть наш брат Ему подобен?
Чем Духу может быть подобна плоть?
Непостижимо!
(Как и сам Господь!)…
Так бился я в сомнениях греховных.
Искал ответа у отцов духовных —
И внял Господь.
Упала пелена.
Мне Истина открылась.
Вот она:
Нас сотворил Творец. ТВОРЕЦ. И, стало,
Нас творческое с Ним роднит начало.
В том, кто творит, — всегда есть образ Божий,
Будь ты какой угодно гнусной рожей!
Памятник
Exegi monumentum…
Сказать ли правду?
Памятников — нет.
Ни рукотворных, ни нерукотворных.
Настанет срок — увы, сотрётся след
Всех наших дел — и славных, и позорных.
Сотрётся след побед и прочих бед,
След вдохновений и трудов упорных,
Черты царей на серебре монет
И надписи в общественных уборных,
След океанов и массивов горных,
Самой Земли, её сестёр — планет…
Ведь всякий срок — увы, всего лишь срок.
И он пройдёт.
Сотрётся след вселенной,
Где мы с тобой сумели, между строк,
Прочесть усмешку вечности.
Мгновенной.
Сотрётся след…
Но, не горюй, поэт!
Ты тоже усмехнулся — ей в ответ.