ы так близко.
Его напряжённый хрип прекрасен для меня.
Я прижимаюсь своим ртом ко рту Дерека, пожираю его губы, просто съедаю их. Пью его выдохнутое:
— Рейган…
Слоги растянуты: Ре-е-е-е-е-ейга-а-а-а-а-а-ан…
И я выдаю в ответ Дереку шёпотом музыку его имени, пока мы сливаемся, сливаемся и сливаемся:
— Дерек… О, Дер-р-р-р-ре-е-ек!..
И мне не нужно клясться, взывать к богу или поминать пыхча его имя всуе, потому что в этот момент, вне времени и пространства, когда я отдала себя Дереку, этому слиянию, нам, несмотря на вероятное богохульство, сию минуту он – мой Бог, тот Бог, в котором я нуждаюсь.
Мы кончаем.
Мы детонируем, как тысячи солнц. Мой пронзительный вопль в унисон с диким рёвом Дерека. Его член – могучий двигатель внутри меня, протискивающийся между сведенными спазмом стенками моей сердцевины, и нет в мире ничего мощнее нашего оргазма!.. Не моего или его – нашего. Он длится и длится, рычание и вздохи Дерека отражаются, сливаются с моими криками и хныканьем, поедающие друг друга рты пропускают поцелуи, губы сливаются и размыкаются, языки переплетены, и мы оба стонем, перемещаясь друг в друге, корчась единым телом, когда его бёдра бешено вбиваются в меня, колотятся о мою подрывающуюся от земли задницу, с хлопком принимающую киской его молот…
После вечности этого переменчивого кульминационного момента мы одновременно замедляемся, восстанавливая дыхание, и, наконец, он выскальзывает из меня, я принимаю на себя весь его вес, всё его любимое мной опустошение – на мою грудь. Я качаю голову Дерека, будто в колыбели и целую в лоб. Он очерчивает пальцами расслабленные изгибы моих грудей, грудину, соски. Сдвигает в сторону член, снимает презерватив, завязывает его в узел и засовывает в задний карман джинсов. Начинает вставать с меня.
— Нет, — мурлычу я и тяну Дерека на себя. — Мне так нравится.
Я не собиралась говорить «нравится», но подумала, что использовать другое, частое слово в ходе этой связи с Дереком хлопотно и трудно.
И он остается со мной, хоть и упрямо сползает с меня, освободив от части своего веса, оставив на моей груди только голову и закинув на меня ногу.
Я держу его в своих объятьях, и это похоже на рай…
Глава 15 Дерек
Как-то незаметно наступили сумерки. Мы задремали? И пусть. Рейган, кажется, нравится, что я лежу наполовину на ней, хоть я и достаточно тяжёлый. В какой-то момент она начинает водить по моим волосам, пропуская их между пальчиков, вдоль уха и по всей голове. Я на полном серьёзе могу замурлыкать от этого!
Кончик пальца Рейган касается моего подбородка, я поднимаю голову и смотрю в ее глаза небесного цвета.
— Я буду первой, кто заговорит… что бы я ни сказала, — для пущего эффекта или чтобы собраться с мыслями, она делает паузу, убирает с моих глаз прядь волос, проводя пальцами от виска до челюсти. — Это было самое… даже не знаю, что.
Я с трудом сглатываю. По большей части, надеюсь, что представляю, о чём она. И результаты немного пугают.
— Да, было не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал раньше, — признаю я.
—Только не шути, — она выдыхает, издаёт смешок, утыкаясь носом в мой лоб. Вздыхает. — Я рада, что так чувствую не только я.
— А что именно это было?
Она пожимает плечами:
— Не знаю. — Проходит секунда. Ещё несколько. Рейган мнёт пальцами моё плечо. — Мы можем вернуться назад?
У меня возникают сразу три противоречивых трактовки её слов. Сначала я думаю, что она о том, что только что произошло между нами, и она хочет повторения. Тут я пугаюсь, что она хочет повторения прямо сейчас, а я опустошён. А затем я думаю, что она говорит о повторении, чтобы мы делали это снова и снова.
И только потом я понимаю, что она говорит буквально, имея в виду возвращение домой. Домой? Для меня это тоже правдиво? Это мой дом? У меня есть дом? И ещё одно прозрение пронзает меня, более пугающее, чем другие: случилось так, что её дом, ферма, амбар, этот далёкий уголок Техаса – самое дорогое, что у меня есть и что я когда-либо имел со времени моего вступления в Корпус прямо из средней школы.
— Да, — говорю я, — поехали.
Мы седлаем лошадей и едем обратно на ферму. Лошади, похоже, знают дорогу, и это радует, потому что я не уверен, что я её знаю, и я так себе наездник. Я могу держаться в седле, но с усилием.
Через полчаса мы подъезжаем к амбару, разнуздываем лошадей и отпускаем их на восточное пастбище. Я убираю на место сёдла и упряжь. К этому времени уже совсем темно, мои чувства и мысли кружатся в безумном смятении. Не знаю, что сейчас будет и чего вообще ждать. Чего я хочу. Я боюсь того, что чувствую. Боюсь того, что, я уверен, чувствует Рейган. Не уверен, что готов к тому, что произошло, к той сильной связи, которая только что была создана между нами.
До сих пор это был своеобразный танец: притяжение и взаимная эмоциональная потребность сближали нас, создавая химические реакции в виде сексуального пыла. Но, помимо очевидного, было и нечто большее, тот подтекст, вплетение в отношения которого я, по крайней мере, не ожидал. И теперь, когда мы пришли к логическому концу этой химии, наши отношения каким-то образом выросли, углубились, расширились, и это пугает меня. Я не знаю, готов ли к этому, способен ли я на такую глубину. Тот ли я человек, в каком Рейган нуждается, и какого заслуживает.
Я допускаю, что мы вместе пойдём в дом?
Стою в открытой двери амбара и смотрю на угасающий красновато-пурпурно-оранжевый отблеск заходящего за домом солнца. Рейган позади меня. Я чувствую, как она приближается. Как прижимается ко мне, её подбородок упирается в мою спину, руки, обнимая, кружат по торсу, ладони вжимаются в грудь.
— Дерек? Что будем делать? — похоже, Рейган тоже в смятении, как и я.
Я ведь думал, что секс упростит или хотя бы прояснит наши отношения. А оказалось, что он углубил оттенки и обострил грани нашего взаимодействия, сделав нашу и без того запутанную ситуацию ещё более сложной.
Я должен ей за мою силу. Проявить решительность. Или, по крайнем случае, я обязан быть с ней хоть капельку честным.
— Я не знаю. То, что произошло между нами, Рейган… больше обычного, — я кладу ладони поверх её рук, потому что по непонятной причине это облегчает мне моё откровение. — И я не знаю, что из этого следует. Что с этим делать.
— Ты боишься?
Состояние очень похожее на начало боя: когда чувствуешь страх и знаешь, что придётся столкнуться с паникой, признаться себе в этом, принять и пропустить через себя, преодолеть, подняться и справиться со всем возможным дерьмом в себе, несмотря ни на что.
— Да.
Рейган ныряет мне под руку, проскальзывая вдоль бока, чтобы мы оказались лицом к лицу, и смотрит на меня.
— Я тоже. Не ожидала такого. — Рейган водит ладонями по моей груди вверх-вниз. Взгляд её глаз такой нежный, такой понимающий… — Давай выясним это вместе? Пожалуйста.
Рейган делает шаг назад, в сторону дома. Протягивает мне руку. Не думаю, что имею хоть малейшее понятие, на что соглашаюсь, но всё равно беру её за руку, и мы бок о бок идем к дому.
Каждый момент нашего движения – картинка в обрамлении: гравий, хрустящий под моими ботинками; взгляд сбоку на Рейган – её медовые волосы треплет и развевает ветер, сиськи чуть подпрыгивают при ходьбе; густой клок белого облака, затенённый спустившейся ночью, висит над домом; наши ноги топают по деревянным ступеням крыльца; сетчатая дверь-ширма со скрипом открывается; пауза; захлопывается.
Я следую за ней по лестнице. Пялюсь на задницу Рейган, которая качается передо мной из стороны в сторону с каждым шагом. Скольжу взглядом по череде фотографий, устилающих стену вдоль лестницы; от чёрно-белых и цвета сепии, до выцветших фото семидесятых — девяностых годов. Том в детстве, парадное фото Тома времени пребывания в Корпусе. Рейган, Том и его отец. Отвожу взгляд от неё. Наваливается чувство вины. Я останавливаюсь, пристально разглядываю Тома, Рейган и Карла. Должно быть, снимок сделан как раз перед первой военной миссией Тома, как раз тогда, когда они с Рейган сбежали из дома. Они оба очень молоды, почти дети.
Рейган понимает, что я не иду следом, и поворачивается ко мне.
— Я смотрю на это фото каждый раз, когда поднимаюсь по лестнице, — говорит она. — И каждый раз мне больно, но не могу заставить себя снять её.
— Симпатичный сукин сын, правда?
— Да, он был такой.
Что я здесь делаю? Что я наделал?!.. Это ведь жена Тома спускается по лестнице, в её глазах тревога. Его вдова.
Дерьмо.
Я перестаю дышать, дрожа и потея. У меня приступ паники. Давно такого не было.
— Дерек? — Рейган оказывается на ступеньку выше меня, трогает нежной рукой мою щеку. — Дыши, малыш. Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза.
Я нахожу глаза Рейган – они такие голубые, такие голубые… Светло-голубые и распахнутые, как небо Техаса. А я всё ещё не могу вздохнуть. Опускаюсь на ступеньку, открываю рот и пытаюсь глотнуть кислорода, часто моргая; в глазах двоится, кулаки сжимаются и дрожат.
Я вижу Рейган, вижу, как шевелятся её губы. Но ничего не слышу. Потолок. Стена. Фото, грёбаное фото, грёбаный Том и молодая, тонкая, яркоглазая Рейган с льняными волосами, светлее, чем сейчас, и одна её рука вокруг него, а другая на его груди, рядом большой мускулистый Карл, обнимающий их обоих.
Потом я чувствую руку Рейган на своей спине – царапающую, поглаживающую, кружащую. Начинаю слышать звуки, слова, сказанные ею – искаженные, но уже членораздельные.
— …рек… Дерек? Поговори со мной. Пожалуйста, вернись. Дыши. Я здесь. Всё хорошо.
Я сдвигаюсь, скручиваюсь. Снова вижу её глаза, напуганные и обеспокоенные.
— Мне нужно выпрямиться, — я ложусь, падая, сползаю по лестнице, ребро одной из ступеней врезается мне в спину. — Помоги мне сесть.
Рейган спускается ниже меня, берёт меня за руку, помогая сесть. Садится на ступеньку ниже, сбоку от меня. По её щеке скользит слеза.