Германия и советская экономика
Промышленность и горнодобыча
В то время как горнодобывающую промышленность и нефтедобычу на Востоке следовало развивать ускоренными темпами, немецкая теория накануне вторжения предусматривала полный отказ от развития всех остальных отраслей советской индустрии. На практике вопрос деиндустриализации редко упоминался после начала войны. Наибольший урон экономическому потенциалу на оккупированных территориях нанесли, как это ни парадоксально, сталинские солдаты, а не гитлеровцы[62]. И по мере того, как продолжалась война, возросший дефицит продукции в рейхе диктовал необходимость использования всех имевшихся ресурсов, не обращая внимания на долгосрочные планы.
В связи с хаотическим отступлением Красной армии в июне – июле 1941 г.[63] специальные части НКВД были заняты тотальным разрушением промышленных предприятий и уничтожением запасов, которые не были эвакуированы из прифронтовой зоны. В основном предприятия тяжелой промышленности были перевезены далеко на Восток и там восстановлены. Вместе с ними уезжали инженеры и квалифицированные рабочие. Немцев встречали груды развалин. Непосредственный очевидец событий рассказывал: «Вся централизованная система торговли и распределения разрушена; склады сожжены, эвакуированы или разграблены; административный аппарат распущен или эвакуирован. Фабрики и другие предприятия разрушены полностью или частично вместе с оборудованием. Электростанции взорваны, их оборудование уничтожено или спрятано. Запасные детали были намеренно перемешаны, с тем чтобы их невозможно было сразу использовать. Топливо и горюче-смазочные материалы сожжены и разграблены. Отсутствует электричество. Не действует зачастую водопровод, и нет специалистов для ремонта». Только в исключительных случаях вследствие быстрого продвижения немецких войск заводы и шахты оставались более или менее в рабочем состоянии.
Полностью восстановить промышленность было физически невозможно. В отсутствие ясных директив немецкие чиновники во вновь завоеванных районах были вынуждены импровизировать; они действовали согласно отдельным, часто не связанным между собой инструкциям, касавшимся различных отраслей экономики, а не следовали какому-либо заранее подготовленному плану.
Восстановительные работы начинались с небольшим запозданием и часто по инициативе местных чиновников, занятых в военных и экономических органах. Хаотично открывались мастерские, здесь – для ремонта немецких танков; там – для починки и пошива солдатской обуви; где-то еще – для производства телег, надежного транспортного средства для непроезжих сельских дорог. Полезность для фронта той или иной идеи определялась вопреки нацистской теории. Особенно явно это проявилось после серьезного кризиса во время первой зимней кампании на Восточном фронте. Целый ряд немецких директив содержал требование широкомасштабных реквизиций и увеличения производства текстиля, кожаных изделий, телег, саней и других предметов, необходимых войскам.
По мере продолжения военных действий внимание переключалось на вопросы переориентации промышленности Востока и его ресурсов на нужды рейха, вплоть до возрождения военного производства. Эта цель вступала в фундаментальное противоречие с будущими нацистскими планами в отношении России. К июлю 1942 г. совершился переход к новой тактике, и Гитлер заявил об «ослаблении давления на производство вооружения в стране путем организации производства боеприпасов в Донецком бассейне». Самые различные директивы, одна за другой, снимали ограничения на использование мощностей заводов на Востоке, и самая разнообразная продукция, начиная от электроламп и кончая тяжелыми генераторами, поступала из рейха, что позволяло восстановить производство. Приоритет теперь отдавался, во-первых, нуждам армии, во-вторых, требованиям различных экономических отраслей на Востоке и, в-третьих, пожеланиям местного населения, «работавшего в общих интересах».
Были предприняты значительные усилия по обеспечению предприятий техникой, специалистами и рабочей силой. Результаты были различными – от самых успешных до провальных. Месторождения марганцевых руд близ Никополя имели решающее значение для немецкой военной промышленности. Серьезно разрушенные по приказу советских властей, рудники были частично восстановлены к концу 1941 г., хотя производство страдало от частых остановок вплоть до середины 1942 г. С этого времени началась интенсивная добыча марганцевой руды. До войны в советское время здесь добывалось около 100 тысяч тонн руды в месяц, немцы летом 1942 г. добывали всего лишь 36 тысяч тонн ежемесячно; однако к началу 1943 г. уровень добычи повысился до почти 120 тысяч тонн, но под влиянием поражений на фронте началось ее падение.
Угольные шахты Донбасса были для немцев еще одним важным объектом эксплуатации. Однако после занятия этого региона немецкими частями из 178 шахт действовали только 25. Но даже эксплуатация этих шахт была серьезно осложнена нехваткой рабочей силы, электроэнергии и угледобывающей техники. В июне 1942 г., когда здесь ежедневно добывалось 2500 тонн угля, Гитлер заявил, что «быстрейшая реконструкция угледобывающей промышленности в Донбассе – одна из самых важных предпосылок для продолжения операций на Востоке и использования русского пространства для военной экономики Германии…». В результате 60 тысяч советских военнопленных было направлено для работы на угольных шахтах; специально назначенному представителю были предоставлены самые широкие полномочия для повышения добычи любой ценой. И к концу года добывалось уже 10 тысяч тонн ежедневно, и в будущее смотрели с оптимизмом, намечая довести уровень добычи до 30 тысяч тонн (900 тысяч тонн в месяц). После снижения добычи до 250 тысяч тонн в месяц после неудач на фронте в начале 1943 г. добыча снова выросла до 400 тысяч тонн в июне. Этого уровня достигли за счет крайнего напряжения сил; но все равно уголь на Украину для продолжения функционирования ее промышленности были вынуждены завозить из Верхней Силезии.
Что касается нефти, столь важной для немецкой военной промышленности, ситуация была гораздо худшей. Была создана специальная корпорация «Континентальная нефть» и большая военизированная «Техническая бригада по минеральным маслам» (ТВМ). Однако единственный нефтяной район, район Майкопа, к которому вышла немецкая армия на Северном Кавказе, требовал длительного восстановления; он был оставлен прежде, чем было добыто какое-то количество нефти. С того времени немцы продолжали эксплуатацию только сланцевых месторождений в Эстонии.
Существовала большая потребность в электроэнергии, особенно у военных предприятий, а также у местного населения. Около 75 процентов всех электростанций было разрушено перед приходом немцев. Только после решения сложнейших технологических задач к лету 1942 г. было восстановлено всего лишь 20 процентов довоенных энергетических мощностей. Несмотря на продолжавшийся ремонт и введение в строй советских электростанций, значительного увеличения выработки электроэнергии удалось добиться только после восстановления гигантской плотины Днепрогэса в январе 1943 г.
В немецких планах по развитию экономики важнейшую роль играло восстановление сталеплавильных заводов на Востоке. Железнорудные месторождения Кривого Рога были сильно разрушены во время отступления советских войск. Только к концу 1942 г. добыча вышла на приемлемый уровень – около 5 тысяч тонн руды в день; планы немцев увеличить добычу до 15 тысяч тонн в день выполнены не были. На первом этапе оккупации чугуно- и сталелитейные заводы, подобные комбинатам в Сталино (Донецке) и Запорожье, в условиях нехватки энергии и оборудования, к тому же разрушенные, не работали. На эти предприятия было обращено особое внимание после изменения немецких тактических планов в середине 1942 г., и к началу следующего 1943 г. уже выплавлялось от 3 тысяч до 6 тысяч тонн стали в месяц. Это было значительно меньше того, что требовал Гитлер – добиться в Донбассе производства до 1 млн тонн стали в 1943 г. и 2 млн тонн в 1944-м (до войны здесь выплавлялось свыше 5 млн тонн). В 1943 г. незадолго до советского контрнаступления началось осуществление проекта ускоренного восстановления военной промышленности, особенно на Юге. Победы советских войск привели к приостановлению, а затем полному свертыванию этих планов и оставлению немцами в 1943 г. всего этого региона.
Вследствие изменений в своих планах немцы обратили внимание также на производство сельскохозяйственной техники для регионов Востока. Наряду с большими поставками из рейха несколько восстановленных заводов, например в Харькове, Ростове-на-Дону и Бердянске (в то время Осипенко) производили плуги, тракторы, косы и запасные части. Объемы выпускаемой продукции были невысоки, но к 1943 г. рост был заметен.
Предпринимались и другие попытки возродить хотя бы примитивное производство. Начинали работать керамические и кирпичные заводы, лесопилки и печи для обжига извести, кожевенные мастерские, возобновлялись торфоразработки. Как бы их ни называли в теории, это были малые предприятия с небольшим количеством работников и ограниченным капиталом, открыть которые было делом несложным. В то же самое время небольшие мастерские на дому, давний русский кустарный промысел, были обязаны работать на нужды армии. Производство на дому, например, давало миллионы пар обуви немецким войскам.
Промышленные и природные ресурсы Востока, которые использовались насколько это было возможно, внесли свой вклад в выживание Германии, особенно германских войск. Это был важный, но не решающий фактор. Даже в условиях разрухи он мог быть, как представляется, более значимым, если бы не предвзятые представления оккупационных властей. В итоге соображения пользы возобладали. К этому приложили свою руку политики Берлина. Однако изменения в немецкой тактике, начиная от выборочного уничтожения производственных объектов и заканчивая максимальным восстановлением разрушенной экономики Востока, не означали какого-либо изменения политики в отношении местного населения.
Советская собственность и рейх
Кардинальный вопрос, кто и чем будет владеть в будущем на Востоке, породил проблемы, которые требуют отдельного исследования. Следующий обзор имеет целью всего лишь наметить некоторые подходы и области конфликта интересов.
Среди проблем были несколько наиболее важных. Во-первых, необходимость определения статуса советской собственности, которая включала в себя промышленность, природные ресурсы, транспорт, торговлю и предприятия общественного пользования. Во-вторых, осуществление контроля и арбитража над различными немецкими ведомствами, которые внедрились в экономику восточных территорий, то есть стали частью самого государства, в качестве владельцев и управляющих; государственными корпорациями, немецкими концернами, как частными, так и армейскими и СС. И в-третьих, вопрос определения прав собственности местного населения.
Даже не принимая во внимание специфику военного времени, любое решение этих проблем представляло большую сложность. Решение задачи обеспечения бесперебойного управления государством экономикой требовало создания новой централизованной бюрократии и обращения к частной инициативе и чувству собственника, что давало возможность развернуть пропагандистскую деятельность. Для того чтобы появились частные предприятия в промышленности, был необходим класс квалифицированных менеджеров и чиновников и, конечно, требовались новые капитальные вложения. Любая попытка вернуть собственность прежним владельцам была обречена на противостояние крупных групп населения, и, более того, оставался нерешенным вопрос, как следует распорядиться материальными ценностями, образовавшимися на бывших частных предприятиях после советской национализации в период советской власти.
Как и в сельском хозяйстве, вопрос возвращения собственности местному населению едва ли рассматривался в Берлине, когда началось вторжение. В спорах о дальнейшей судьбе собственности коренное население было поставлено в положение едва ли не последнего претендента. Сначала Розенберг провозгласил основным принципом, а затем Бройтигам представил его в качестве квазиюридического аргумента, что оккупационная власть согласно международному законодательству имеет право «распоряжаться» государственной собственностью, которую она захватила. В свете этого решения было официально принято понятие «особой собственности» [Sonderver-mogen], в которую включалась «вся собственность СССР, всех его государств, общественных объединений и трестов», которая была конфискована по приказу военного командования. Рейхскомиссары под управлением министерства оккупированных восточных территорий имели право решать, кому отходит собственность в каждом конкретном случае, консультируясь с управлением четырехлетнего плана развития, когда вносились какие-либо важные изменения. Претенденты на собственность были немцами; к ним не принадлежали русские – в этом была суть проводимой политики.
Нацистское руководство не дало ясный ответ на простой вопрос даже в самом рейхе: чему отдать предпочтение – государственным или частным предприятиям. Государственный контроль был непременным условием тоталитарной экономики. И все же государственные и частные предприятия существовали бок о бок в нацистской Германии. Внутри самой партии были два совершенно разных подхода, которые отчасти находили выражение в спорах о реприватизации на Востоке. Существовало «революционное» крыло сторонников антикапитализма и этатизма, которому противостояли представители немецкого бизнеса, защищавшие интересы частных собственников. Такие предприятия, как химический концерн «И.Г. Фарбениндустри», были, естественно, заинтересованы в расширении своего влияния на Восток, в приобретении новых источников сырья и дешевой рабочей силы, в завоевании новых рынков. В то же время нацисты ревниво относились к любым посягательствам на свою власть, рассматривая частный бизнес как откровенное вмешательство в дела государства с целью обогащения «за счет жертв, приносимых во имя Германии».
В Берлине месяцами шло обсуждение альтернативных планов, пока им не был подведен окончательный итог в исследовании, проведенном Трудовым фронтом Р. Лея, в котором содержались следующие заключения.
Осуществляемая частными капиталистическими компаниями в квазимонопольных условиях колониальная эксплуатация приведет, во-первых, к несправедливому распределению доходов среди представителей господствующей нации. Во-вторых, возможно возродить частные предприятия на Востоке при сохранении действенного немецкого контроля при помощи зарплат и регулирования цен. На практике это положение выполнить было очень сложно. В-третьих, частная собственность допускалась в некоторых отраслях экономики, таких как кустарный промысел и сельское хозяйство. В любом случае Германии придется осуществлять строгий контроль над внешней торговлей и поддерживать покупательную способность населения на низком уровне при помощи налогообложения, с тем чтобы рейх мог покупать дополнительные продукты. В-четвертых, вместо того чтобы уступать инициативу частным немецким компаниям, государство должно взять в свои руки эксплуатацию ресурсов колонии, став монополистом в некоторых основных отраслях. Местная рабочая сила получит то вознаграждение, которое сочтет нужным предоставить ей германский рейх, вся же местная продукция предназначалась для немецкого народа, цены на которую должны устанавливаться в силу экономической и политической целесообразности.
Иной подход был у Бройтигама, который занимался вопросами реприватизации в министерстве Розенберга. Как и многие официальные представители, которые делали публичные заявления по данной теме, он начал с утверждения, что «в принципе» национал-социализм поддерживает частное предпринимательство. С другой стороны, утверждал он, вспоминая советскую национализацию, оно было невозможно по политическим, административным и экономическим причинам. Новый порядок должен, вполне очевидно, соответствовать «немецким интересам»; реприватизация оставалась конечной целью, но ее проведение следовало приостановить или проводить медленно. Соответственно директивам необходимо было проводить «преобразования постепенно, шаг за шагом». Дополнительными аргументами для временной приостановки реприватизации были планы предоставления собственности в первую очередь немецким военнослужащим на Востоке в качестве вознаграждения, а также нехватка управляющих и чиновников.
Со временем немцы создали различные системы контроля. На такие товары, как соль и сахар, а впоследствии табак и алкоголь, была установлена государственная монополия. Цель этого мероприятия была проста – необходимость получать дополнительные доходы. Более важным решением было создание особой трастовой компании, в ведении которой находились вопросы, касавшиеся государственной собственности и экономической политики на Востоке. Рейх, получив бывшую советскую собственность, создал правительственные корпорации – известные вначале как «монопольные компании», позднее переименованные в Восточные компании, – которые выступали в качестве «доверенного лица» бывшей советской администрации. Эти компании, которым была предоставлена монополия на определенную отрасль экономики, финансировались государством, но действовали при активном участии немецкого частного бизнеса. Эти трастовые компании рассматривались как переходный этап, для которого было характерно взаимодействие государства и частных предприятий: первое занималось разработкой экономической политики, а вторые – проведением ее в жизнь.
Новые компании, которые росли словно грибы, можно сгруппировать следующим образом: 1) компании, которые производили товары и занимались их поставкой другим агентствам, таким как корпорация по торговле сырьем [Rohstoff-handelgesellschaft]; такие организации были не только на оккупированном Востоке; 2) промышленные и горнорудные предприятия, включая три колосса: ВНО [Berg- und Huttenwerk G.m.b.H.] – в горнорудной промышленности; Kontinentale Oel A.G. – в нефтяной и компания Ostfaser по производству шерстяного волокна; 3) торговые компании, такие как ZHO в сельском хозяйстве и такая же в деревообработке; 4) компании, подобные Chemie-Ost и Superphosphat-Ost.
В дополнение к вышеупомянутым формам организации деловой активности еще одна, уже третья, форма могла способствовать еще большему участию немецких предпринимателей. О ней уже говорилось вскользь в декрете Геринга об учреждении компаний на Востоке. Первоначально планировалось учредить только несколько правительственных корпораций; «во всем остальном для соблюдения немецких интересов в переходный период будет достаточно и того, если наиболее важными отраслями промышленности и торговли будут управлять немецкие фирмы, выступающие в роли доверенных лиц». Однако в отличие от правительственных корпораций, в большом количестве появлявшихся в первые месяцы войны, частных фирм было немного. Когда планы армейского командования в середине 1942 г. потребовали более быстрого восстановления тяжелой и горнорудной промышленности Востока, большим корпорациям начали предлагать становиться спонсорами советских предприятий для проведения их эффективной реконструкции в наиболее сжатые сроки. В случае согласия этим немецким фирмам было обещано «соответствующее вознаграждение». Экономический штаб «Ост» заявил: «Даже если окончательное признание прав частной собственности компаний, работающих на Востоке, еще и не произошло, можно дать твердые гарантии, что будет отдано должное их усилиям и приняты во внимание их материальные расходы».
Крупные фирмы, тесно сотрудничавшие с картелями и холдинговыми компаниями, которые имели своих представителей в верхнем эшелоне немецкой экономики, брали во временное управление предприятия Востока. Осенью 1942 г. Крупп получил завод «Азовсталь» в Мариуполе и еще несколько заводов в Днепропетровске. Синдикат Германа Геринга завладел огромными сталелитейными заводами в Запорожье и заводами в Кривом Роге. Другие предприятия отошли концернам Маннесмана и Флика. Немецким горнодобывающим и сталелитейным компаниям был также передан ряд шахт.
Таким образом, крупные предприниматели обрели возможность для непосредственного проникновения на Восток. Но помимо этого он сыграл несравненно более важную роль. Среди директоров новых восточных компаний, как и в управлении четырехлетнего плана, были люди, которые занимались предпринимательством и одновременно исполняли обязанности правительственных чиновников. Пауль Кернер был председателем административного совета компании ZHO. Ганс Керл, директор Заводов Герман Геринг и начальник планового отдела центрального управления экономического планирования, стал председателем правления компании «Ост-фазер»; Плейгер, Кепплер и другие работники управления по четырехлетнему плану, привлеченные из частного бизнеса, получили ключевые посты в новой трастовой системе. Другие капитаны немецкой индустрии заняли места в правительственных агентствах в ожидании взаимовыгодных преференций. Густав Шлоттерер, начальник отделов промышленности и торговли в министерстве Розенберга и экономическом штабе «Ост», был директором концерна Флика. Множество мелких чиновников и управляющих пришли из различных компаний Рура и Силезии. Этот процесс рекрутирования новых кадров, повлиявший на экономическую политику, как утверждалось, был неизбежен, если рейх действительно намеревался создать значительный корпус опытных администраторов для экономической эксплуатации Востока. Даже когда эти чиновники не имели особых поручений от своих компаний в Германии, они были представителями интересов крупных немецких предпринимателей.
Конфликты интересов
Борьба за контроль над экономикой Востока была неизбежной. Наиболее важным в этом аспекте был конфликт левых и правых и конфликт между экономическими и политикоадминистративными агентствами. Левое крыло нацистской партии выступало против компаний, которые продвигали большие экономические планы, невзирая на политические программы министерства Розенберга и его рейхскомиссаров на местах. В свою очередь, ощущалось сильное давление частных интересов, что оказывало влияние на военную экономику Германии. В итоге Геринг, явно с согласия Гитлера, заявил о том, что «государственные и партийные органы и командование армии не должны отвечать за направление развития экономических предприятий, за планы, которые они будут неспособны выполнить. Предприятия, которые предполагается создать, должны находиться под управлением фирм и специалистов, обладающих необходимыми знаниями и имеющими опыт в управлении подобными предприятиями в рейхе».
В то время как частный бизнес, казалось, перехватил инициативу у субсидируемых правительством агентств, дела пошли не так хорошо, когда он попытался найти источник дохода за счет самого рейха. Когда немецкий производитель табака, личный друг Геринга, попытался установить свою монополию на его производство на Востоке, Гитлер «категорически запретил это делать и подчеркнул, что право на табачную монополию принадлежит исключительно рейху». Ситуация с корпорациями, действовавшими в роли доверительного собственника, была еще более запутанной. Геринг (так же как Кернер и Розенберг) был вынужден признать, что появились некоторые «расхождения во мнениях» об их роли; выход из создавшегося положения было найти нелегко. В ноябре 1941 г. Геринг заявил, что институт опеки не предполагает в будущем получения права на собственность. В мае 1942 г. он подтвердил, хотя и не в столь категоричном тоне, что права собственности остаются за будущими поселенцами. На конференции немецких экспертов по советской экономике, состоявшейся в октябре 1942 г., профессор Ойген Зибер представил детальный доклад о положении в промышленности на Востоке, из которого стало ясно, что частное владение, будучи в принципе желанной целью, пока еще далеко от воплощения на практике. Подчеркнув тот факт, что перед советской промышленностью «стоят многочисленные задачи, которые могут быть слишком рискованными для частного предпринимателя», Зибер выступил за дальнейшее укрепление руководящей роли германского государства и учрежденных им компаний. Он заявил, что рейх «призван обеспечить лидерство важнейших промышленных предприятий, принадлежащих немецким концернам…». Он отмел все возражения по поводу того, что в результате (как аргументировали некоторые деятели) «тонкий слой немецких хозяев будет противостоять чужому пролетариату, что обострит межнациональное общение, и что вследствие своей малочисленности немцы не смогут исполнять роль лидера». Он настаивал: «Мы должны преодолеть как явное, так и тайное сопротивление местного населения, которое попытается занять лидирующие позиции, мы должны ожидать, что оно не поймет наших целей». Более того, большевизм парализовал частную инициативу и подавил способность к управлению, и потому Германия должна взять на себя бремя управления и контроля.
Подобные рациональные предложения не смогли положить конец соперничеству между конкурирующими немецкими партиями. Первоначально экономические управления вооруженных сил попытались установить максимальный контроль над ресурсами Востока. Постепенно их деятельность сошла на нет, как и деятельность экономических отделов гражданской администрации. На их место пришли хозяйственные агентства. Подобно тому как отдел вооружений Верховного главнокомандования вермахта постепенно лишался своих функций и был поглощен министерством вооружений Шпеера, так и Плейгер и другие гражданские лица, представлявшие как большой бизнес, как и управление по четырехлетнему плану, почти отстранили хозяйственные инспекции армии от эффективного контроля. В докладе, подготовленном для Фридриха Флика, ведущего германского промышленника, характеризуется положение осенью 1942 г. «В области добычи угля и производства стали герр Плейгер покончил в значительной мере с влиянием хозяйственных инспекций. В вопросе о «предприятиях, находящихся в доверительном управлении» инспекторы и рейхскомиссары не могут высказывать свое мнение. Вновь назначенный в Берлине начальник экономического штаба «Ост» генерал Штапф недавно издал директиву, что «доверительным управителем» в горнодобывающей промышленности становится герр Плейгер… и герр Шпеер заявил, что рейхскомиссариат «Украина» и экономический штаб «Ост» уже больше не отвечают за предприятия, выпускающие военную продукцию… В целом можно наблюдать, как наряду с укреплением роли компаний монополий административный аппарат экономических агентств и экономического штаба «Ост» уже не занимает первенствующего положения».
Гражданская администрация пострадала так же, как и военная. В различных докладных, приходивших на имя их начальства из министерства оккупированных восточных территорий, было много бесполезных жалоб на то, что с самого начала не были поставлены под его контроль компании в доверительном управлении. Эти компании обрели частичную самостоятельность и все чаще отстаивали в делах предпринимательства свои собственные интересы, нежели партийные. На Украине их ожидало возмездие. Вначале Кох поддерживал государственные корпорации, намереваясь перехватить контроль над экономикой у ведомства Розенберга в Берлине и поставить их под свое управление. В итоге к 1943 г. сложилось такое положение, что его гражданская администрация (включая низовые управления) была вынуждена бороться против так называемых «эксцессов» со стороны корпораций. Почти всегда проигравшими в борьбе против экономических агентств, как государственных, так и частных, были административные органы – гражданские и военные.
В то же время росла конкуренция между спонсируемыми государством корпорациями, посягавшими на права друг друга, и среди немецких государственных агентств, стремившихся за обладание правом надзора за экономическим развитием Востока. Здесь не место разбирать все подробности этой конкурентной борьбы. Что показательно, она вызвала эмоциональную реакцию обычно деликатного министра финансов Германии, графа Шверина фон Крозига, близкого к немецким предпринимательским кругам. Когда управление четырехлетнего плана и гражданская администрация попытались ограничить влияние министра финансов в области политики на Востоке до минимума, фон Крозиг открыто выступил против оккупационного режима. Обвинив чиновников в «рискованных девиантных действиях», ставших следствием «эгоистического подхода», он обличил новую бюрократию.
«Серьезные сомнения, – писал он, – возникают в отношении некоторых временно действующих организаций и компаний, что плодятся с невиданной скоростью… Даже немецкие чиновники не знают, как действовать в отдельных случаях, а население не способно понять, зачем нужны эти административные надстройки. Мне известно из надежных источников, что люди говорят: «Мы уже не знаем, кто представляет собой власть, а кто нет; кто облечен властью, а кто прикрывается ею; кто те жадные гиены, заполнившие поле битвы». После этого обращения (которое немедленно окрестили «письмом гиены») министр финансов продолжает: «Для решения задачи, с которой может прекрасно справиться специальный советник рейхскомиссара, создается компания, глава которой получает высокую зарплату даже по меркам Германии и просто заоблачную для жителя Востока… Во главе предприятий стоят высокооплачиваемые доверенные лица, а всю работу за них за скромную зарплату выполняют местные жители, которые лучше всех знают местные условия».
Министр финансов попытался хоть что-то изменить, по крайней мере в повседневной практике, если не в политике. Результат был отрицательным. После появления этого письма вся непосредственная переписка между оккупированными областями на Востоке и министром финансов была запрещена, а Кох и Борман предприняли попытку заставить Шверина фон Крозига уйти в отставку.
Экономические и гражданские агентства, как бы они ни враждовали между собой, были едины в одном – хозяйственные предприятия Востока не следует возвращать местному населению. Берлину было известно о последствиях этой политики, и Розенберг открыто заявил фюреру, что, поскольку «управление экономикой находится в немецких руках, это отрицательно сказывается на настроениях населения». Донесения из различных регионов оккупированных территорий содержали требования к германскому руководству, чтобы оно наконец-то приняло решение, какие права собственности получит местное население. Вопрос о судьбе крупных предприятий не затрагивался, шли разговоры только о мелкой розничной торговле и недвижимости. Вопрос неизбежно принял политическую окраску. Бройтигам в своем часто цитируемом октябрьском меморандуме 1942 г. заметил, что экспроприация собственности без выплаты какой-либо компенсации стоила большевикам их популярности. Молчание Германии в данном вопросе только на руку врагу, который может сделать из этого самые различные выводы. Представители военной администрации во время встречи в министерстве Розенберга в декабре обговорили масштабы возможных реформ. По их мнению, только «мелкие предприниматели» могли стать частными собственниками, отчасти по политическим, отчасти по экономическим причинам. В их рекомендациях говорилось: «Местным жителям следует передать небольшие промышленные предприятия, особенно те, которые были ими восстановлены. В промышленности, как и в сельском хозяйстве, понятие о частной собственности должно быть, до некоторой степени, возрождено». Министерство Розенберга решилось на необычный шаг: обратилось с просьбой к своим представителям на местах высказать свое мнение о необходимости передачи в частные руки «малых предприятий», особенно в торговле и ремесленном производстве. Все дело было лишь в том, перевесит ли политическая выгода от этого (равно как и ожидаемый рост производства) могущие возникнуть осложнения в контроле над поступлением сырья и притоком рабочей силы. Наконец-то вспомнили о политическом факторе, хотя и не было предпринято никаких действий.
Особенно актуальным был вопрос о собственности для Прибалтики. Именно она была выбрана для проведения эксперимента. В других местах прошли уже многие годы после проведения национализации, что снизило остроту проблемы. Только в «Остланде» этот вопрос настойчиво поднимали как немцы, так и местное население. Лозе, как об этом было сказано раньше, был, в сущности, «государственником», и он настаивал на жестком правительственном регулировании экономики вплоть до ее огосударствления. Он осуждал все попытки реприватизации. В обращении к своим соратникам в Риге он подчеркивал, что, «хотя мы и слышим нескончаемые призывы провести реприватизацию, особенно доносящиеся из рейха, и если там говорят, что мы, в «Остланде», станем владельцами созданных нами монополий, я могу только повторить: мы не хотим говорить об этом сегодня. Этот вопрос будет решен после войны. Я выступаю против желания немецких концернов и крупных предпринимателей получить предприятия в «Остланде» в свои руки. Потому что в случае, если передача предприятий все же состоится, преимущество должны получить те, кто ежедневно проливает кровь ради нации на полях сражений…». Опираясь на «патриотические» аргументы, Лозе поддерживал государственное управление собственностью и отвергал любые планы реприватизации, предлагавшиеся как немецкими компаниями, так и бывшими местными владельцами.
Бройтигам был по-своему прав, говоря об отношении Лозе к вопросу о собственности и осуждая немецкую политику: «К безмерному удивлению населения, немецкая администрация «Остланда» предпочла играть роль распорядителя материальных ценностей, украденных большевиками… Даже после того, как управление по четырехлетнему плану отказалось от своих первоначальных возражений, поняв, что затягивание вопроса реприватизации вредно для экономических интересов Германии, люди так и не получили признания прав собственности, что было вопросом принципиальным, существовавшим до прихода к власти большевиков. Это противоречило политическому здравому смыслу и было результатом необоснованных протестов рейхскомиссара Лозе».
Потребовались долгие и сложные «переговоры», чтобы принять в феврале 1943 г. всеобщую директиву о «восстановлении частной собственности в генеральных комиссариатах Эстонии, Латвии и Литвы». При ее реализации было необходимо соблюсти ряд условий; и хотя и произошла частичная реституция, ее практическое значение осталось ограниченным. На реформу в Прибалтике решились прежде всего по политическим причинам – в будущей «Новой Европе» страны этого региона должны были иметь некий привилегированный статус.
Частичный отказ от политики «этатизма», который имел место в 1942–1943 гг., объяснялся отчасти экономическими причинами, отчасти политическими, был скорее благом для немецкого частного предпринимательства, чем для местного населения. Вскоре в Прибалтике начали действовать самые разные компании; объявления в местной прессе сообщали об открытии филиалов немецких концернов. Однако их продвижение было замедленным и сдерживалось различными официальными ограничениями и сложностями в области снабжения и транспорта. В итоге роль немецких фирм в экономике Востока продолжала оставаться незначительной.
Вопрос о собственности так и не был решен. Немецкие фирмы конкурировали друг с другом в экономике, но решительно объединялись против местных предпринимателей, своих соперников в экономике и политике, прибегая к испытанному средству – частной собственности.
В поисках дохода
Осуществляя поставку товаров и предоставляя необходимые услуги, оккупированные территории должны были брать на себя так называемые «внутренние оккупационные расходы», то есть возмещать то, что тратил на их содержание рейх. Это было основополагающим принципом в деятельности министерства оккупированных восточных территорий – «расходы на содержание администрации должна нести сама оккупированная страна».
К тому же Берлин был заинтересован не только в том, чтобы содержать войска за счет завоеванной страны, но и чтобы рейх получал от нее прибыль. Это было одной из целей при создании государственных монополий, которые должны были получать денежную прибыль от эксплуатации природных ресурсов Востока. Если на войну шли миллиарды, как однажды заявил Гитлер, только ресурсы Востока могли покрыть значительную часть расходов.
«Нашей целью, – заявил Гитлер, – является сократить военный долг на 10 или 20 миллиардов марок в год и стать единственной воюющей стороной в этой войне, которая сможет погасить этот долг в течение десяти лет, а затем сосредоточить свои усилия на колонизации завоеванных территорий… Конечные бенефициары этой войны – мы сами».
Из этого утверждения следовал, несомненно, тот вывод, что «на русский народ нужно возложить такое бремя военных расходов, какое он только способен вынести». Необходимо было поддерживать условия его существования на самом низком уровне; это касалось и стоимости производства. Геринг уверял: «Мы откроем новый источник доходов для рейха, который поможет нам избавиться довольно скоро от значительной части нашего долга, возникшего по причине финансирования военных действий, что станет большим облегчением для немецкого налогоплательщика».
Самым важным инструментом в деле повышения благосостояния рейха, по мнению Гитлера, являлась торговля: была поставлена задача продавать на Востоке немецкие товары по высокой цене, а покупать местную продукцию по низкой. «Мы будем поставлять хлопчатобумажные ткани, предметы домашнего обихода, всевозможные виды потребительских товаров… Мой план таков, что мы должны пользоваться всем, что идет нам в руки… Все поставки машин, если они сделаны за рубежом, должны осуществляться через немецкого посредника, так что Россия будет снабжаться только самым необходимым, не больше того». Такова была точка зрения фюрера, когда началось вторжение. Год спустя его мнение не изменилось и в отношении восточного рынка. «Мы будем скупать все зерно и фрукты, а продавать товары более низкого качества нашего производства. Таким образом, мы получим за них более высокую прибыль, по цене превышающую их внутреннюю стоимость. Доходы рейх будет использовать для покрытия издержек военной кампании».
Было принято следующее правило. Если, например, единица русского зерна стоила в оккупированной России 75 марок, а в Германии цена на нее была 180 марок, то разница после продажи шла на нужды рейха. Это стало основополагающим правилом предпринимательства – покупать дешево и продавать дорого, что вполне устраивало экстремистов, подобных Борману.
Однако планы нацистов не были реализованы в полной мере. Разница в ценах принесла только несколько сотен миллионов марок. Более того, чтобы население на Востоке могло покупать сельскохозяйственные машины, поставляемые из рейха, стоимость их компенсировалась за счет ранее полученной разницы в цене товаров. Как могла такая система работать в течение длительного времени, остается загадкой. Сама идея как нельзя лучше характеризовала германское колониальное мышление, примитивное и оторванное от жизни.
Актуальным вопросам торговли с Востоком уделялось мало внимания. Существовало лишь твердое правило, что оккупационные власти должны контролировать поступление товаров, но так и не было решено, в каких формах это должно осуществляться. На практике на оккупированных территориях существовало четыре вида торговой деятельности. Три из них немцы планировали и контролировали; четвертый возник спонтанно на местной почве.
Вначале большая часть торговых сделок приходилась на армию и ее квартирмейстеров. В случаях, когда не проводилось конфискации имущества, военные покупали товары у населения и питались за счет этого. Позднее хозяйственные инспекторы взяли на вооружение многие функции бывших советских торговых агентств. Сложная система директив регулировала их деятельность. Само собой разумеется, что они не всегда их придерживались. Самовольные «приобретения» и чистый грабеж был довольно частым явлением.
Второй вид торговой организации представлял собой вариант вездесущих восточных сообществ. Начиная с огромной ZHO, производившей сельхозпродукцию, и вплоть до небольших компаний в отдельных отраслях экономики комиссариата эти государственные монополии находились под контролем головного учреждения в Берлине, рейхсгруппы «Хандель». В их задачи также входило поставлять товары немцам, находившимся на оккупированных территориях, и продавать некоторые потребительские товары местному населению.
Третьей разновидностью организаций была частная компания, которая проявляла большую активность в торговле, чем в иных отраслях хозяйства. Большие коммерческие дома, в основном занимавшиеся иностранной торговлей, формировали сеть своего рода колониальных факторий, в которых шел прямой обмен промышленных товаров на продукты местного производства. Целый ряд немецких компаний воспользовались подобной возможностью.
В дополнение к этим официально разрешенным торговым институтам, расположенным за пределами страны, по инициативе и при поддержке местного населения возникли рынки. Берлин не ожидал, что люди смогут играть заметную роль в торговой деятельности, и потому был удивлен подобной торговой активностью повсюду на оккупированных территориях. Розничная торговля осуществлялась в основном посредством бартера. В условиях нехватки потребительских товаров у крестьян и широких возможностей их обогащения никакие немецкие ограничения торговли в виде декретов, контроля за ценами и блокпостов на дорогах между городами не могли остановить возрождения «свободного» рынка и бартерного обмена, когда городские жители меняли у крестьян промышленные товары на яйца и муку.
В итоге немецкая администрация признала бесполезность борьбы с черным рынком. Перед лицом значительно более важных проблем власти пришли к заключению, что будет рациональней примириться с этой формой торговли. Она освобождала немцев от ответственности заботиться о пропитании голодавших горожан и помогала товарообороту, и ее можно было подавить с помощью полиции только силой, а власти не располагали достаточным количеством полицаев. Поэтому министерство Розенберга отдало распоряжение своим представителям на местах не препятствовать деятельности черного рынка и мелкой розничной торговле. Берлин согласился принять подобную уступку, поскольку альтернативы данному решению не было, но при этом он не отступил от основных принципов. Ответом ему было презрение к немецкой власти и неисполнение немецких декретов.
Субъекты и объекты
Гигантские масштабы черного рынка свидетельствовали об отсутствии правильно функционировавшего механизма обмена и серьезном недостатке потребительских товаров. Дефицит продовольствия и других элементарных товаров вскоре стал столь острым, что отразился на лояльности населения.
Чувство разочарования объединяло две властные группы в рейхе, чьи интересы совпадали. Нацистские экстремисты в принципе не видели нужды в удовлетворении потребностей населения в потребительских товарах. Если говорить о военных, занимавшихся эксплуатацией экономических ресурсов для обеспечения всем необходимым вооруженных сил, то они также следовали максиме, провозглашенной экономическим штабом «Ост» еще в ноябре 1941 г.: «На время проведения военных действий основные потребности армии имеют абсолютный приоритет перед требованиями населения».
Даже в Германии если и признавалась важность уделять большее внимание выпуску потребительских товаров, выпуску товаров массового потребления мешали бесконечные споры, строить или нет промышленные предприятия для их выпуска. Кроме того, на начальной стадии Восточной кампании совсем не принимались в расчет потребности местного населения. Не стремилась к улучшению положения и военная администрация, от которой можно было бы ожидать предложения о реформах. На армейской конференции в декабре 1942 г. было заявлено, что «в распоряжение населения может быть предоставлен только самый ограниченный и совершенно недостаточный ассортимент потребительских товаров. До принятия очередного решения в этом отношении нельзя ожидать никаких кардинальных изменений». Те коменданты, которые с большей долей ответственности относились к требованиям населения, не были выслушаны.
Подобное заявление отражало типичный подход к городскому населению на Востоке, что было довольно удивительно, тем более по отношению к рабочей силе. В самом деле, изменение во взглядах на роль на оккупированных территориях на Востоке не коснулось трудовых ресурсов. В областях, занятых немцами, доля рабочих в населении была небольшой. В значительно большей степени, чем представителей иных социальных групп (за исключением высшей администрации), рабочих при отступлении советских войск эвакуировали первыми. Те, которые оставались, были обречены на материальные лишения и полуголодное существование. Особенно трудной была первая зима, когда действия администрации сковывались рудиментами прежней политики «деиндустриализации». Значительное количество рабочих вместе с семьями вернулись обратно на село, где были хоть какая-то работа и средства пропитания. Рабочие организации, даже номинальные профсоюзы, и сеть потребительских кооперативов прекратили свое существование. Рабочая сила, как социальный фактор, в немецких расчетах почти отсутствовала.
Не была предпринята попытка ни до вторжения, ни во время оккупации выработать системный подход при изучении вопроса советских трудовых ресурсов. Отчасти это могло быть вызвано тем, что, несмотря на нацистскую пропаганду, в глазах немцев «пролетариат» более тесно ассоциировался с советским режимом, чем другие классы. Отчасти отсутствие продуманной политики по отношению к рабочей силе объяснялось потрясением основ всей промышленной матрицы Востока. Видимо, отсутствие большого количества рабочих делало ненужным выработку комплексного подхода. Наконец, конфликт между необходимостью реконструкции промышленности и потребностью в рабочей силе в рейхе обесценивал все пропагандистские лозунги, предназначенные для рабочих на оккупированных территориях.
Немецкие агентства на Востоке постоянно сталкивались с проблемой нехватки рабочей силы. Обычно ее рассматривали как объект эксплуатации, как ресурс. В декабре 1942 г., когда прошло уже более полугода после начала массовой депортации рабочей силы в рейх, высшее военное руководство заявило, что имеет место позорное соревнование среди немецких агентств за источники рабочей силы. Несколько месяцев спустя в немецкой прессе прошло сообщение, что комендант Запорожья с большой долей уверенности говорил о том, что заводы города можно было бы восстановить, если бы не массовые депортации рабочих по приказу Заукеля, в результате чего область обезлюдела. В то же время армия рекрутировала местных жителей себе в помощь в качестве информаторов.
Таким образом, Германия имела дело с крестьянством, признавая его как социальную группу, а вопрос о рабочем классе продолжал оставаться в тени. Принимая во внимание те трудности, с которыми он сталкивался в борьбе за выживание, вряд ли было удивительным, что рабочий класс оказался в рядах противников Германии с самого начала. Ведущие немецкие пропагандисты после посещения Донбасса и других оккупированных территорий были вынуждены признать, что «мы до сих пор не предприняли фундаментальных усилий, чтобы обратиться к рабочим. В настоящее время… рабочие видят только заоблачные цены, плохо питаются, социальные службы, которыми ни пользовались, поставлены на службу армии, и нет ни малейшей надежды на улучшение положения».
Только одна группа работников физического труда была объектом особого и благосклонного внимания немцев – ремесленники. Такое отношение к ним полностью согласовывалось с нацистской теорией, превозносившей достоинства профессии ремесленника. Более того, в условиях политики децентрализации те отрасли народного хозяйства, которые не находились под непосредственным управлением рейха, переходили к наименее организованным формам хозяйственного производства – труду ремесленника на дому и крестьянским промыслам. По мнению Розенберга, ремесленный труд способствовал также укреплению национального самосознания украинцев и белорусов, подчеркивая своеобразие их культур. Наконец, советская власть чаще эвакуировала только крупные предприятия, оставляя более мелкие. В этих обстоятельствах можно было быстрее и с меньшими усилиями восстановить местное производство. Ремесленники продолжали работать на одном месте, и на возобновление их производства требовались небольшие средства.
Переход к ремесленному труду был в той или иной степени вызван хозяйственной разрухой. Поскольку потребительские товары из рейха не поступали, а промышленное производство на Востоке было довольно «скромным», единственной альтернативой было развитие на оккупированных территориях кустарного производства. Как утверждала Коричневая тетрадь, труду ремесленников «должно придаваться большее значение». Все же, из-за боязни противоречить общей доктрине, была добавлена фраза: «Имеются в виду только простейшие товары».
В «Остланде» ремесленные мастерские начали работать уже в октябре 1941 г. Основной указ, регулировавший их деятельность при «новом порядке», был опубликован министерством оккупированных восточных территорий в январе 1942 г. Несмотря на то что продолжали существовать артели, немецкая пропаганда подчеркивала, что «вскоре» ремесленники будут работать индивидуально, а в случае необходимости в кооперации друг с другом. Были приняты необходимые директивы, регулирующие правила организации своего дела. В апреле 1942 г. подобные директивы, поощрявшие частную инициативу и предусматривавшие вознаграждения за производительный труд, начали действовать на Украине.
Несмотря на значительную нехватку ремесленников, Берлин излучал оптимизм. Обучение ремесленному труду имело согласно традициям три ступени: подмастерье, ученик и мастер. Существовала необходимость подбора соответствующих кадров, так как «независимые ремесленники должны были заложить основы нового поколения мастеров». Планировалось даже приглашать специалистов из Германии, чтобы покрыть нехватку местных работников и для обучения, а также для организации образцовых ремесленных кооперативов и мастерских, хотя мало что было выполнено. Даже не учитывая этого фактора, ремесленное производство во время краткого господства немцев возродилось в значительной степени.
Транспорт
Еще одной отраслью советской экономики, которой немцы уделяли особое внимание, был транспорт. Имевшиеся планы приватизации не касались железных и шоссейных дорог, а также водных путей. В то же время улучшение работы транспорта напрямую влияло на успех военных операций и выполнение мирных задач. Еще до вторжения в СССР разработчики экономических и политических планов прекрасно отдавали себе в этом отчет, и, когда началась война, Гитлер постоянно указывал на необходимость бесперебойной работы железнодорожного и автомобильного транспорта на Востоке.
Затянувшаяся война требовала перевозок на фронт значительных объемов военных материалов и большого числа войск. В обратном направлении в рейх шли эшелоны с рабочей силой. К тому же необходимо было помнить о тысячах километрах разбитых проселочных и шоссейных дорог. Во время отступления Красная армия разрушала речные плотины, взрывала мосты, минировала дороги и угоняла скот. Транспорт, создававший проблемы и в мирное время, теперь стал обнаженным нервом немецких планов и находился под постоянной угрозой партизанских рейдов.
Продовольственный вопрос в рейхе все больше обострялся, и немецкие должностные лица все чаще обращали внимание на проблему поставок продовольствия из восточных областей. В представлении Гитлера это было рутинным делом; он утверждал, что «имеется только чисто транспортная проблема, которую требуется решить». Фюрер заявлял, что «именно средства транспорта обеспечивают доступ в страну и являются одной из важнейших предпосылок для овладения ею и дальнейшей эксплуатации ее ресурсов… Это та область, в которой мы выступаем «учителями» для местного населения». В соответствии с этой основной точкой зрения, что «каждая культура начинается со строительства дорог», Гитлер намечал большую программу их строительства. Он говорил своим соратникам: «Я думаю, что потребуется построить от 1200 до 1600 километров дорожных магистралей только по военным соображениям. До тех пор пока у нас не будет превосходных дорог, мы не сможем овладеть российскими просторами и сделать их окончательно безопасными».
Снова непосредственные и будущие вопросы смешивались в планах фюрера. Наиболее практичные немецкие экономисты настаивали на том, что основная ось север – юг русской транспортной системы должна быть развернута в направлении запад-восток, чтобы облегчить доставку грузов в рейх и обратно. Гитлер предложил провести автобаны в Ригу, Таллин и Новгород на севере и на Украину и Кавказ на юге. Его настолько увлек этот проект, что он уже планировал ширину дорожного полотна и правила движения на этих новых высочайшего класса шоссе. СС, имея план переселения, с энтузиазмом поддержали эту программу.
Различные организации на Востоке придавали тем временем дорогам более непосредственное военное значение. Ремонтом и строительством дорог, бывших крупными транспортными артериями, связывавшими Запад и фронт, занимались «Организация Тодта», Немецкая служба труда, местные батальоны из бывших советских граждан, военнопленные и союзники по оси.
Несмотря на то что внимание также уделялось развитию портов и водных транспортных путей, судоходство играло лишь вспомогательную роль. Многие портовые сооружения на Балтике и Черном море были разрушены. В то время как рейхскомиссар Лозе наметил план обширной реконструкции портов Риги, Либавы (Лиепаи) и Виндавы (Вентспилса), Кох принял план экспорта украинских товаров через порты Восточной Пруссии и прокладки каналов, которые будут проходить через его рейхскомиссариат, что больше отвечало его амбициям, чем реальным планам экономики. Сам Гитлер высказал не менее наивное предположение, что «упорядоченная система внутренних водных путей невозможна» в России по причине того, что в ней «семь месяцев в году здесь длится зима».
С другой стороны, наличие системы железнодорожных путей для экономики было жизненно важным. Требовалось, во-первых, провести ремонт всего путевого хозяйства, затем проложить вторую дублирующую линию железных дорог и решить проблему постепенного перехода с широкой советской колеи на европейскую узкую. Было принято множество директив о строительстве и управлении железных дорог, за выполнение которых несли ответственность Германская имперская железная дорога и армейские структуры. Значительные усилия предпринимались для решения множества технических проблем, которые еще больше усугублялись действиями партизан, систематически выводивших из строя отдельные участки главных коммуникаций. Тем временем фюрер продолжал развивать бредовые планы организации курьерских служб в Москву, Донбасс и на Кавказ, о двухэтажных пассажирских поездах и грузовых вагонах, легко переходивших с колеи на колею, и о правилах проезда первым или вторым классом.
Транспортная система начала действовать, но только не в интересах местного населения. Оптимистичным планам ее будущего развития противостояли мрачные реалии настоящего.
Финансы, цены и зарплаты
Финансовые и денежные проблемы, хотя и рассматривались в немецких планах по освоению Востока, не всегда ставились во главу угла. Как указывал один немецкий эксперт, одно из «преимуществ» тоталитарной экономики заключается в том, что отдельные вопросы, такие как финансирование военных действий, не рассматриваются публично. На оккупированных восточных территориях вели деятельность различные структуры, часто выполняя схожие функции, но бюджет предусматривал составление только одного бухгалтерского баланса.
Финансовые поступления в оккупированных областях складывались в основном из подоходных и корпоративных налогов, налога с оборота и на потребительские товары; таможенного и других сборов. Значительный дефицит должен был покрываться за счет двух добавочных источников: прямых денежных поступлений от правительства рейха и долгосрочных облигаций. Расходы включали в себя: содержание немецкого административного аппарата, финансирование низших административных подразделений и здравоохранения, других государственных учреждений; выплаты для покрытия разницы в цене импортируемых товаров и местного производства; выплаты на содержание «восточных добровольцев», служивших в немецкой армии. Самые большие суммы выделялись, однако, на поддержание всей оккупационной структуры.
Немцы намеревались и дальше собирать советские налоги, до полного пересмотра всей существовавшей налоговой системы. Значительные изменения произошли пока только в Прибалтике; в частности, был отменен налог с оборота. Налог с заработной платы и подоходный продолжали оставаться основным источником дохода администрации наряду с различными дополнительными сборами. Также важным было полученное немецкой и местной администрациями разрешение самостоятельно вводить дополнительные налоги. На содержание административного аппарата шли не только штрафы, но и другие поступления, например дорожные сборы и другие мелкие налоги (включая налог на собак и оконный налог), достигающие 50 процентов с цены товара. На практике широкие полномочия оккупационной власти, включая право на реквизиции, позволяли добиться максимального объема поставок товаров с Востока.
Официальный обменный курс немецкой и местной валюты был установлен в отношении 10 рублей за одну марку. Розенберг вначале намеревался сохранить рубль в качестве денежной единицы в «Московии», но ввести немецкую марку в «Остланде» и учредить новую «национальную» валюту на Украине и Кавказе. Однако это удалось сделать только на Украине: был введен в оборот карбованец, стоимостью десятая часть марки. По признанию Розенберга, вся валютная проблема была скорее вопросом политики, а не экономики.
На оккупированной территории действовала установленная немцами система расписок, которые можно было получить в особых кредитных кассах рейха. Отчасти ее целью было не дать немецкой валюте попасть в руки местных жителей. Сказались и жалобы людей на введение немецкой марки, которое, как они считали, повлияло на ухудшение их материального положения. Кредитные кассы, имевшие филиалы в некоторых населенных пунктах оккупированных областей (подобно тому как это было устроено и в других странах при немцах), были открыты вначале только для выдачи зарплат немецкому персоналу, но вскоре им было дано разрешение выдавать кредиты местным властям, но при условии, что это будет в интересах Германии. Позднее было заявлено, что образование сети немецких кредитных банков является «решением временным». После того как окончательно сложились комиссариаты под управлением Коха и Лозе, им было дано разрешение учреждать в них банки. Так, в 1942 г. на Украине и в «Остланде» появился Нотенбанк [Notenbank], аналог Рейхсбанка в Германии. Он имел право эмитировать местную валюту и участвовать в различных трансакциях, от предоставления краткосрочных займов до приобретения золота. Сложилась также сеть экономических банков [Wirtschaftsbanken], основной целью которых было финансирование экономической деятельности на Востоке, накопление сбережений и оказание помощи немецкому капиталу при инвестициях в экономику Востока.
За исключением Прибалтики, наличные деньги не имели в жизни людей большого значения. Опасаясь обесценивания новых оккупационных денежных знаков, население предпочитало деньгам осязаемые товары. Из-за низкой покупательной способности и ограниченного предложения товаров большинство торговых сделок заключалось в форме бартера. Ожидалось, что финансирование экономики Востока станет проблемой для Германии только в будущем после окончания войны.
«Цены и зарплаты на Востоке, – говорилось в заключение к основным директивам в Зеленой тетради, – должны поддерживаться на максимально низком уровне, чтобы рейх мог и дальше получать с оккупированных восточных территорий дешевое зерно и другие, жизненно необходимые для него продукты, а низкие зарплаты ограничивали бы потребление местных жителей».
Немецкая политика в области ценообразования имела две цели: установление максимального уровня цен и стабилизацию уровня цен. За любое отклонение при проведении этой политики должно было следовать «безжалостное наказание». Первоначально цены были зафиксированы на довоенном советском уровне. Однако вскоре появились трудности, потребовавшие изменить структуру цен. Минимальная цена, как полагали немецкие экономисты, должна была «обеспечить работоспособность на основе минимального обеспечения». Вследствие того что себестоимость продукции (часто изменявшаяся более чем на 100 процентов в течение недели) не могла выступать адекватным мерилом при определении цены, была введена сложная система «расчетных цен», повлекшая за собой их ревизию в сторону повышения во многих отраслях. Где это было возможно, структуру цены оставляли на более низком уровне в сравнении с рейхом, то есть соотношение цен на различные товары должно было соответствовать таковому в Германии, в то время как абсолютные цифры должны были быть значительно более низкими, чем в рейхе.
При рассмотрении ситуации на оккупированных территориях вряд ли можно было ожидать, что она повсюду будет одинаковой. За нарушения взимались штрафы, но с операциями на черном рынке и его высокими ценами приходилось мириться. «Меры по ценообразованию, – отмечали в Берлине, – формально принимаются везде. Однако их реальное применение ограничено областью сбора и распределения продукции».
Регулирование зарплат тоже имело свои сложности. Целью планирующих органов было установление минимальной зарплаты; только отдельным категориям трудящихся поднимали выплаты. Например, шахтерам, чтобы увеличить добычу угля, или «фольксдойче» и прибалтийским народам для поддержания их привилегированного статуса (в отличие от славян). Низкие зарплаты для жителей восточных территорий были «оправданы расовыми различиями между ними и немцами и различием в уровне культуры и образования». Вследствие большого количества накопившихся проблем не предпринималось попыток добиться единообразия в зарплатах. Вместо этого укоренилась система, предусматривавшая скользящую шкалу зарплат для представителей различных профессий и изменявшуюся от района к району. В целом она была более эффективной, чем система регулирования цен. Однако, несмотря на все варианты, общий подход был прежним: постоянное занижение цен на продукцию, сохранение низких зарплат и снижение уровня жизни.
Подводя итоги
Германская экономическая политика в оккупированной России служила перспективным планам колонизации. Говорилось также о важности германского доминирования при заселении завоеванных территорий. Из планов следовало, что «местное население должно потреблять только часть производимой им продукции. Большая ее часть предназначена для господствующей в государстве нации (то есть немцев) в качестве компенсации за ее руководящую роль». Не случайны слова Гитлера, что завоевание России освободит рейх от необходимости иметь колонии за морем.
Трудностей в реализации этих планов было множество. Для тех немцев, кто отправился на Восток только в интересах собственного обогащения, были характерны некомпетентность в работе, эгоизм и продажность. Вместо того чтобы проявить больше понимания в своем деле, они создали систему управления, преследуя только свои личные интересы. Возможно, наиболее существенным препятствием для воплощения в жизнь планов Берлина был ход войны и положение оккупационного режима. Целый ряд непредвиденных обстоятельств потребовал отказа от фантастических проектов будущего и возвращения к повседневным реалиям.
По мере продолжения войны и разрушения промышленности Германии тотальная война делала необходимым использовать каждый ресурс, которым еще располагал рейх. Одерживая победы, Берлин мог позволить себе отказаться от помощи завоеванного народа. Терпя поражения, необходимо было отбросить догматические предписания и взглянуть в лицо реальности, руководствуясь только эгоистическими интересами. Побочный продукт всех этих нелегких изменений тактики – вынужденные «уступки» уже враждебному населению оккупированного Востока.
На вопрос, привела бы экономическая политика Берлина к ожидаемым им результатам, не проиграй он войну, трудно дать однозначный ответ. Немецкая оккупация продолжалась слишком краткое время, чтобы можно было успеть выполнить нацистскую программу; к тому же военные условия вынуждали значительно отклоняться от намеченных целей. Невозможно также рассматривать немецкий опыт в качестве пробной альтернативы советским экономическим институтам: аномальные условия, которые породила советская эвакуация и ее политика выжженной земли, привели к складыванию совершенно нетипичной ситуации.
Однако Берлин так и не достиг своей самой главной цели: обеспечить существенный вклад Востока в дело экономической помощи воюющей Германии. Согласно имеющимся немецким статистическим данным, поставки несельскохозяйственного сырья в Германию оценивались приблизительно в 725 млн немецких марок. В то же время стоимость импортируемого в восточные области оборудования и угля (без учета поставок вермахту, воевавшему на Востоке) составляла 535 млн марок. Таким образом, чистый доход равнялся всего лишь 190 млн марок. Правда, к этому следует добавить не только стоимость постоя солдат в домах местного населения и транспорта, не учитываемую статистикой, но использование в качестве рабочей силы для нужд армии местных жителей, что оценивалось в 500 млн марок. Но даже с учетом поставок сельскохозяйственной продукции (чистый импорт 3 млн 500 тысяч марок) результат не впечатляет.
Несмотря на то что эти официальные показатели довольно низкие, они свидетельствуют о вполне реальных результатах. Вклад в экономику рейха оккупированного Востока, несмотря на варварскую эксплуатацию его обширных ресурсов и большую территорию, составлял только седьмую часть от того, что рейх получил из Франции!
Если вклад завоеванной России, Украины, Крыма и Белоруссии был меньше, чем ожидало руководство Германии и западные аналитики, то политика эксплуатации, как по своим целям, так и методам, привела к отчуждению подавляющей части коренного населения на оккупированных территориях. К тому времени, когда Германия, в свою очередь, перешла к политике «выжженной земли», большинство населения уже находилось в оппозиции. Начав отступление, немцы уже не сдерживали себя ни в чем, и были предприняты запоздалые попытки эвакуировать или разрушить все, что только было возможно. 60 миллионов советских людей, живших в немецкой оккупации, оказались в преддверии окончания Второй мировой войны на разграбленной и обездоленной территории.