Ветераны соглашались со мной, Павел Иванович подхватил:
— Да, да, саботажники, а чуть что — Россию на помощь зовут! Вывалился откуда-то царь Дарий — русские себя подставляй в боях! Появилось корсиканское чудовище Наполеон — где русские?.. Вылез Гитлер — где Сталин с его Красной армией?.. Сами заразу порождают, потом с ней справиться не могут, а русский Ваня их спасай… на своих шеях выноси…
Максимыч, делая двуслойные бутерброды, с ним соглашался кивками и звуками: «Ну… Ясно… Как нехуй делать», — а Павел Иванович горячился:
— И саботаж этот не вчера начался, уже с татар идёт — давай русских под татар подставим, чтоб вроде фильтра были между нами, Европой, и татарами! Что мы за несчастный народ! Откуда только зараза к нам ни лезла!
После пятой, за здоровье внука Митяши — («Митяша, Мишаня… — умилился я про себя. — Ну где еще такое услышишь? Одни звуки уже успокаивают, расслабляют — шшш-шшшш… шаня… яша…»), ветераны начали меня спрашивать, почему я так уверен, что меня уже ищут — «чтоб в розыск поставить, факты нужны, время, санкции всякие, эта процедура не быстрая», — и мне пришлось кратко изложить плакучую и тягучую историю проклятой регистрации, сказать о полковнике, о том, что я уже раньше попал в поле их зерния…ну да, где зерна много…
Они тоже знали, что это очень плохо и лучше от этого поля быть подальше.
— Раз уже раньше разборки были — кто его знает… Может, и в розыске… Говорите, в подвале милиции сидели?
— Да, час, два часа… — (О ресторане и предложениях полковника я запретил себе говорить, хотя уже прыгало на языке.)
Тут раздался звонок моего мобильника. Я в панике посмотрел — Алка! Брать или взять?.. Вдруг она… А!..
— Фредя слушает.
— Привет, котик. Как дела?
— В порядке. — Я хотел обрадоваться её голосу, но вспомнил о деньгах: — Но… это…
Она перебила меня:
— Слушай, чего я звоню. Ты когда отбываешь?
— Кого я отбиваю? Никого!
— Ну, уезжаешь когда?
— Я? Еще не сейчас. Не быстро. Здесь пока, — решил сказать я.
— Что, визу продлил?
— Да, вроде такого…
— Ну и отлично! Давай завтра с Наташей увидимся, я, ты и она…
— Давай, только без кабанчиков…
— Не вопрос. Фредя, я чего еще хочу сказать. — Алкин голос посерьезнел, что меня настрожило: «Что? Что ещё такое?» — Тут я обнаружила у этого бычка, Стояна, когда он на обед заявился, 500-евровую… Ту-дым-сюдым, в общем, он признался, что увёл у тебя штуку из пиджака и половину уже успел спустить в казино… За это я ему приятного не сделала, скандал устроила, хоть он и кричал, что у него стоймя стоит… Он вообще того, играет… Игрок. Но пятьсот я отобрала, завтра отдам при встрече. Или оттуда с Наташкой расплачусь. Она же не обязана с тобой за здорово живешь кувыркаться?
— О да, конечно! Здорово живу, спасибо, что правду сказала, — выскочило откуда-то само собой: меня так обрадовали её слова, как будто я уже за границу перебрался и в Мюнхене сижу. Какая благородная девушка! Конечно, её обязательно надо взять горничной! Она такая видная, красивая… — (И пружинистая змейка где-то в глубинах приподняла сонную головку и огляделась, маятник затиликал.) — Ты где сейчас? Может, это…
Она замялась:
— Сейчас я… занята, в общем… Подожди, миленький, до завтра!
— Да, спасибо, хорошо, не вопрос!
И я, счастливый, щелкнул кнопкой. Я, конечно, оставлю ей эти деньги. Я так и знал, что этот кабанок… бычатка слямзирил!.. Игрок! Этим всё сказано. У этого Стояна стоймя стоит, а что мне от того? Ну его к туркам!
Максимыч спрятал за батарею пустую бутылку, а с полки вытащил новую:
— Вы, это, колбаску берите, сырочек… Может, оливьешку принести?
О да, оливье, сказочный салат!
— Принесите, да, пожалуйста! Оливьерушка крутой!
Максимыч позвал, на зов просунулась голова и, получив заказ, исчезла. Павел Иванович отвинтил бутылке головку:
— Так. Когда амуниция прибудет — дальше чего? Сегодня он уже в Питер не ездок, пусть здесь ночует. Или у тебя, или у меня, милости просим. А завтра мы отвезем его на вокзал и отправим в Питер…
«Отправим» мне не понравилось: сразу вспомнился учебник фрау Фриш, где жители столицы отправляют письма, посылки и бандероли с Главпочтамта во все уголки необъятной Родины.
— Что я, бандерулька? А вы сами? Не едем? — Мне вдруг так захотелось, чтобы старики поехали бы со мной, и довели бы до самолета, и посадили бы в кресло…
— Это больших денег стоит, откуда у нас? Бедность, конечно, не порок, но паскудное паскудство и свинство.
— А у меня есть, — сказал я. — Сколько надо? Сколько билет до Питера?
— Долларов сто, кажется.
— Гостиница на сутки-две?
— Ну, по-разному, от 50 и выше.
— Ну, скажем, тоже 200–300. А у меня есть полторы тысячи, евро. Чего, не хватает?
— Да как не хватает? За глаза! Еще и на пол-литру с закусью останется, — оживился Максимыч, потирая клешни.
Павел Иванович покачал лицом, но не возразил, а Максимыч, разрезая огурчик и подавая мне половинку, добавил:
— А чего, сила есть, времени — воз и маленькая тележка…
— Зачем тележка? — испугался я (может, они хотят по-партизански по сёльным дорогам ехать?) — Поедем на поезде!
— Ясный пень, не на лошадях… Ты в Питере когда был? — обратился Максимыч к другу.
Тот пожевал губами, насупился:
— Да и не помню. Лет 25 назад.
— Ну, посмотрим город. Говорят, красивый стал…
А я обрадовался такому развороту — хотя бы они согласились поехать, решили бы все эти проблемы, усадили бы в самолет… И мне показалось, что чем больше «бы» я напихаю во фразу, тем вернее всё сбудется. Я начал хвалить Петерсбург:
— Да, очень прекрасивый город… наипрекрасивейший…
Вошла пожилая женщина с тарелкой оливье, в другой руке — водка. Она поставила салат на стол, увидела, что из бутылки отпито совсем мало, и растерянно удивилась:
— Вы чё, не пьете, гостя не угощаете?.. А я вам вторую принесла…
Максимыч сделал строгое лицо:
— Да мы тут… тёрли… Дела, обмозговать надо… Давай, запас костей не ломит, — взял он бутылку и поставил на стол.
«Мозгование» плавно переливалось в рюмки, оттуда — на язык, с языка — обратно в мозги, где основательно полоскалось и сушилось. Ветераны вернулись к важному вопросу, который они обсуждали до моего прихода, и я, взяв себе, как дикий хищняра, полтарелки оливье, начал есть и слушать, что было бы, если бы Гитлер победил и мог ли Гитлер сделать такой сильной и крепкой свою армию, если бы ему не помогал Сталин?..
По первому вопросу решили, что, если бы Германия победила во Второй мировой, Гитлер был бы возведен в ранг святого, евреев бы безнаказанно травили по всему свету, а немцы с удовольствием превратились бы в хозяев мира, без всяких там забот. По второму вопросу Павел Иванович напомнил, что по версальскому договору немцам всё было запрещено — иметь армию, вооружаться, лить сталь, делать оружие. И сталь лили для них в России, а танки и самолёты собирали на Украине и в Белоруссии и тайно отправляли в Германию:
— Без нас вы бы фиг что сделали! Сам Геринг в наших лётных частях учился на Украине! И Денниц! И Розенберг! Даже свастику мы вам дали! — разгорячился Павел Иванович, что было для меня неожиданностью:
— Как это вы так?
— А вот так. Вы про Гурджиева слышали? — Он уставился мне в переносицу.
— Нет… или кажется да… Это каннибал?
— Без Гурджиева не было бы вашего Туле…
— Какая Тула? — вначале не понял я, потом дошло — это же он о «Thulle-Gesellschaft»[85] говорит!.. — Да, Туле, знаю, общество. А Гурджиева — нет. Кто это?
Павел Иванович взял половинку огурчика.
— А это грузин один, дружок Сталина… — Это меня удивило: как, еще один грузин?
Максимыч тоже внимательно слушал, только заметил, что по-бусурмански «Грузия» будет «Гюрджистан».
— Стан? Гурджи? — Сколько же названий у этой мифической страны? Полковник говорил, что настоящее имя — вообще другое, что-то типа Карт… Вело…
А Павел Иванович тряхнул жировой мотнёй:
— Ну а я что говорю? — и рассказал, что настоящую фамилию этого великого человека никто не знает, но знают, что он родился в деревне Гурджаани: — Вот, еще вино было, помнишь?
— Как не помнить, сухарь, белое, мы его на море всегда пили, — отозвался Максимыч.
— Правильно. Поэтому и назвали его Гурджиев. А учил ся он вместе со Сталиным в Тифлисской духовной семинарии, жил в одной комнате и даже, говорят, со Сталиным вместе экипажи грабил…
Я удивился:
— Сталин? Грабила? Цап-царап?
Павел Иванович охотно объяснил:
— Сталин вначале разбойником был, абреком, деньги для большевиков доставал… Банки, почты, инкассаторов брал… Ну, и этот, Гурджиев, с ним… А потом Сталин в революцию подался, стал генсеком, а Гурджиев ушёл в Тибет, стал дервишем…
— Откуда вам это знать? — спросил я.
— А передача недавно по «РТР-Планете» была — «Загадки Третьего рейха», там всё и говорилось. И про Туле, и про Гурджиева.
Всё знают эти люди! Ну кто сейчас помнит об этом обществе? А именно оттуда вышел весь нацизм, и Аненербе тоже, о котором так хорошо рассказывал Максимыч в прошлый раз… палка Иоанна Крестителя… бельё мешать… А тут, оказывается, Грузия вертит миром! Один из Кремля, другой — из Тибета… В одной комнате жили, грабили…
А Павел Иванович обстоятельно пересказывал слышанную по ТВ любимую притчу Гурджиева о том, как один богатый и жадный чародей имел большие стада и не желал тратиться на огораживание пастбищ, отчего баранта терялась и разбегалась, опасаясь за свои шкуры и мясо. Тогда чародей внушил баранам, что они бессмертны, а сдирание шкуры полезно для их здоровья, вожакам же внушил, что они — львы и орлы, и после этого настало беззаботное время: бараны шли туда, куда их вели вожаки, и не представляли себе другой жизни, кроме как в стаде, спокойно ожидая, когда чародей острижет или перережет их.
— Вот и доигрались. У Геббельса в поместье было кресло из человеческих костей! И Библия в переплете из человеческой кожи… Безобразие!