– Да, Саттер, прекрасное было время, – говорит он, и я спрашиваю себя, а не звучат ли в его голосе слабые нотки сожаления. Однако его улыбка опять становится сияющей. – А знаешь что? Здесь в музыкальном автомате тоже есть Джимми Баффетт. Мы можем прослушать весь CD.
Запустив музыкальный автомат, он возвращается к столу и тянет руки к миссис Гейтс.
– Ты надела свои танцевальные туфельки? – говорит он, лукаво глядя на нее, и миссис Гейтс отвечает:
– А как же, приятель?
– Давай, Саттер, – говорит мне отец. – Посмотрим, получится ли у вас с Эйми перетанцевать нас, старичков.
Сейчас, когда звучит правильная музыка, со мной мало кто может сравниться, но папа и миссис Гейтс танцуют техасский свинг, который совсем не в ритме звучащей музыки и совсем не мой конек. Но меня это не останавливает ни на секунду. Я готов танцевать под что угодно.
И, как это ни удивительно, Эйми тоже. Кто эта девчонка, думаю я. Куда делась та, которую на балу мне пришлось силой тащить на танцпол? Похоже, только то, что я серьезно отнесся к ее предложению найти моего отца, подстегнуло ее самооценку до небывалых высот.
И вот мы вчетвером танцуем на крохотном пятачке. Мы с Эйми подпрыгиваем и дергаемся, демонстрируя плохую координацию, а папа и миссис Гейтс кружатся, как шестеренки в часах. Миссис Гейтс совсем бухая, однако это ей не мешает.
Сжалившись над нами, они решают дать нам урок. На следующую мелодию мы меняемся партнерами, и Эйми в паре с отцом начинает крутиться так, будто она только что вернулась с «Гранд ол опри»[44]. Я же едва не бросаю миссис Гейтс на колени какому-то чуваку с ременной пряжкой величиной с сырное блюдо. Миссис Гейтс это не смущает.
– Ты змчательно танцуш, – говорит она мне. – Змчательно.
Звучит медленная мелодия, и миссис Гейтс прижимает меня к своей внушительной груди и сует руки в задние карманы моих джинсов. Отец тоже прижимает к себе Эйми и плавно ведет ее по границе танцпола. Мы с ней обмениваемся озадаченными улыбками, но я точно знаю, что мой отец ей нравится.
Я обещаю себе, что не буду спрашивать у отца, что произошло между ним и мамой. Гораздо лучше отдаться на волю ласкового бриза и посмотреть, куда он тебя принесет. Не надо торопить события. Сегодня день воссоединения, а не разгадывания тайн.
Но когда мы возвращаемся за стол, чтобы освежиться пивом, Эйми набирается смелости и задает вопрос, который выворачивает всю нашу вечеринку наизнанку. Ее нельзя винить за то, что случилось потом. Вопрос, который она задала, был вполне разумным. Она не могла знать, что, сидя в уютном заведении Ларри, она поджигает запал у шутихи.
Глава 60
– Мистер Кили, – говорит она, разрумянившись от своих героических подвигов на танцполе, – а чем вы занимались с тех пор, как уехали из Оклахомы?
Видите? Абсолютно невинный вопрос задан из благих намерений.
Отец начинает немного расплывчато.
– Много путешествовал, – говорит он. – Везде побывал. Наверное, я всегда был неугомонным. – Затем в его глазах появляется блеск, и становится ясно, что у него всплыли приятные воспоминания. – Одним из моих любимых мест был Ки-Уэст, Флорида. Ох, ребята, вы бы видели, какие там закаты! Как будто огромный шар мороженого, облитого сливочным маслом со жженым сахаром, плавает в клубничной мякоти и медленно тает в океан. Тогда время текло по-другому, медленнее, что ли, спокойнее. Останься я там, я бы сейчас был лет на пять моложе. – Он смеется, но мне кажется, что он сам верит в это.
– А почему вы уехали? – спрашивает Эйми. Весь вечер она внимательно слушала каждое его слово, будто ждала, что он случайно откроет ей смысл жизни.
– Почему уехал? – Он делает глоток пива. – Знаешь, это хороший вопрос. Думаю, все сводится к старой американской дилемме – к зарплате. Или отсутствию таковой. Властьимущие рассчитывают, что ты будешь получать ее, если захочешь есть, пить и иметь жилье. Это одиннадцатая заповедь. И ты оплатишь долги своевременно. – Он допивает свое пиво и наливает себе еще. – Но, уверен, Саттеру интересно, почему я уехал не из Ки-Уэста, а из Оклахомы. Я прав? – Он смотрит на меня, выгнув бровь. Я признаюсь, что такой вопрос приходил мне в голову.
– И это справедливый вопрос, – говорит он. – Без всяких сомнений. Позволь мне начать вот с чего: я действительно хотел жить там ради тебя и Холли. Ты не представляешь, как мне этого хотелось. Вы двое были для меня важнее всего на свете. Но, как оказалось, я не был скроен для семейной жизни. Во всяком случае, в общепринятом смысле. Твоя мама тоже так считала. Наши с ней отношения пошли вразнос, и исправить их могло, кажется, одно: если меня не будет рядом. Хотя бы какое-то время. Иногда проблема состоит в том, что ты и не замечаешь, как «некоторое время» превращается в вечность.
Меня такой ответ не устраивает, но я не даю ему возможности отравлять мне душу. Пока.
– Так что произошло у вас с твоей женой? – встревает миссис Гейтс. Ее вмешательство удивляет меня. По тому, как она сидела, уставившись в скатерть, я решил, что она уже в отключке.
– Старая история, – говорит он. – Непримиримые противоречия. Дело в том, что она всегда хотела какого-то будущего, а не мог дать ей никакого.
– Ха! – восклицает миссис Гейтс. Она откидывает голову, но ее голова, как у китайского болванчика, тут же падает вниз. – По моему опыту, непримиримые противоречия означают, что у мужа и жены несогласие только в одном: она считает, что изменять нельзя, а он – что можно!
Отец спокойно говорит на это:
– Для мужчин всегда тайна, что думают женщины. И тут у меня с языка слетают, будто сами по себе, слова:
– Мама говорила нам, что ты ей изменял. – Мне странно слышать эти слова из собственных уст, но они произнесены, и я вынужден продолжать. – Она все время пыталась свалить всю вину на тебя. Только я никогда ей не верил. Я считал, что она делает это для того, чтобы перетянуть нас на свою сторону.
Секунду отец водит пальцем по краю пивной кружки, размышляя.
– Ну? – говорит миссис Гейтс. – Изменял? Не поднимая глаз, отец отвечает:
– Может быть. Немножко.
Думаю, это как раз тот случай, когда тайное стало явным и ты уже не можешь лгать. Понимаю, это звучит по-идиотски, но я все еще пытаюсь убедить себя в том, что это мама с ним плохо обращалась, и поэтому ему пришлось искать утешения на стороне.
– Проклятье! – восклицает миссис Гейтс. – Вот ответ в типично мужском духе! Как можно изменять немножко?
Отец снова надевает улыбку, только она уже не настоящая.
– Ты знаешь, как это бывает, – говорит он. – Идешь куда-нибудь выпить и приятно провести время, а потом одно цепляется за другое. Эти девицы ничего не значат. Некоторые из них потом не даже запоминаются.
– Некоторые? – говорю я. – А сколько их было? У отца такой вид, будто он и в самом деле мысленно пытается пересчитать их, но сдается.
– У меня не было при себе счетчика.
– Все. С меня достаточно того, что я услышала. – Миссис Гейтс хлопает ладонью по столу. – Не знала, что связалась с серийным насильником!
– О, черт. – Отец сконфуженно смотрит на меня. – Опять она преувеличивает. Я надеялся, что сегодня мы обойдемся без таких вещей.
Миссис Гейтс наклоняется вперед.
– Я не вещь.
– Я сказал совсем другое, что ты иногда… скажем… все излишне драматизируешь.
– Я не дра… дра… драмазирую. А чего ты ожидал от меня? Что я буду спокойно сидеть и слушать, как ты трахал баб, которых даже не любил?
– Эй, я не говорил, что не любил их. Я любил их всех, даже тех, с кем был всего сорок пять минут.
– Ого! Сорок пять минут, да? Тогда скажи мне, когда закончатся мои сорок пять минут?
Отец склоняет голову набок.
– Откуда мне знать? Я же не ношу часы. Даже я понимаю, что такое говорить не надо. Нарисованные брови миссис Гейтс взлетают вверх так быстро, что кажется, будто они сорвутся с ее лба и улетят.
– Теперь я услышала все! Ты – подлый кобель. Ты заставил меня поверить, что я нужна тебе, и я ради тебя бросила мужа и двоих детей.
– Детей? Да твоим детям уже за двадцать! Кроме того, я никогда не просил, чтобы ты кого-то бросала.
Она краснеет до корней крашеных волос.
– По-твоему, можно вот так выбросить меня, как старую, обглоданную кость? Ну, сейчас ты узнаешь, что я думаю об этом. – Она берет блюдо с отборными жареными ребрышками и швыряет их в отца.
Десятицентовики на его рубашке скрываются под потеками соуса.
– Какого черта! – восклицает он, глядя на темные пятна.
Это могло бы стать звездным часом миссис Гейтс, и она могла бы с триумфом покинуть сцену, но она еще не закончила:
– Посмотрим, понравишься ли ты дамочкам в таком виде. – Она взмахивает рукой, и пивная кружка летит на плиточный пол и разбивается на мелкие осколки.
Отец говорит:
– Господи, да успокойся ты, – но тут подходит хозяин заведения и заявляет:
– Черт побери, Томми, – Томми – так зовут моего отца, – я же просил тебя не приводить сюда эту психопатку, когда она напьется. Быстро уводи ее, пока она тут все не переломала.
– Но ко мне приехал сын, – говорит отец.
– Плевать. Люди приходят сюда отдохнуть, а не смотреть на все это дерьмо.
– Да я за любые деньги тут не останусь, – заявляет миссис Гейтс. Она вскакивает и тут же валится на стол, и кружка отца падает на пол вслед за ее.
– Угомонись, – говорит ей отец. Он встает, бросает на стол двадцатку и говорит: – Саттер, расплатись по счету. Я ей помогу.
Я отвечаю:
– Конечно. – Естественно, двадцатки мало, чтобы рассчитаться за ребрышки и пиво, поэтому нам с Эйми приходится добавлять свои деньги. Наконец все вопросы улажены, и мы уходим из заведения.
Моросит дождик, и фонарь на дальнем конце парковки освещает орущую миссис Гейтс:
– Пошел прочь, ты, козел в волчьей шкуре!
– Прекрати, – говорит ей отец. – Успокойся. Ты все неправильно поняла.