События в Лексингтоне, Конкорде и на Банкер-Хилле заставили обе стороны опасаться, что надвигающаяся война будет долгой, разорительной и кровопролитной. Континентальный конгресс предпринял последнюю попытку примирения и 8 июля 1775 года обратился к Георгу III с петицией «Оливковая ветвь», рассчитывая, что король согласится на деэскалацию конфликта: «Милостивейший государь, мы, верные подданные Его Величества из колонии Нью-Гемпшир, колонии Массачусетского залива, колоний Род-Айленд и Провиденские плантации, Коннектикут, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, графств Ньюкасл, Кент и Сассекс в Делавэре, колоний Мэриленд, Виргиния, Северная и Южная Каролина, просим Его Величество от своего имени и от имени жителей этих колоний, которые поручили нам представлять их на конгрессе, благосклонно рассмотреть нашу просьбу». С оригинала петиции для надежности была сделана копия, которая была отправлена в Лондон на втором корабле. Но Георг III отклонил просьбу колонистов «о мирном и справедливом правительстве». Петиция также содержала просьбу колонистов отправить в отставку «коварных и жестоких министров». Большие потери британцев в битве при Банкер-Хилле лишь ожесточили Георга III. Он отказался вести переговоры с «незаконным конгрессом» и допустить его в парламент. Даже лорду Норту, который поддерживал жесткую политическую линию, но не приветствовал войну как очень дорогостоящее мероприятие, которое опустошит британскую казну, стало очевидно, что американское восстание переросло в «войну на чужой территории». До прибытия подкрепления британцы были вынуждены защищать свои позиции на Североамериканском континенте. Летом 1775 года британцы прислали в Бостон и Канаду еще десять тысяч солдат, но очевидно, что этого было совершенно недостаточно для ведения войны или хотя бы решающего удара.
26 октября 1775 года король Георг III открыл новый парламентский год в Вестминстерском дворце. В присутствии членов Палаты лордов и Палаты общин король выступил с тронной речью. Военная обстановка в Америке была самой злободневной темой. Георг III говорил громко и четко, сразу дав понять, что ему нужно: «Нынешняя ситуация в Америке и мое постоянное стремление получить ваш совет, одобрение и поддержку в каждом важном событии вынудили меня собрать вас всех здесь». Королю было совершенно ясно, что колонии устроили «отчаянный заговор» против Британского королевства и нет иного пути, кроме как положить конец заокеанскому мятежу. Королевская речь длилась не более двадцати минут, но ознаменовала собой поворотный момент в истории Америки. Георг III открыто признал, что в американских колониях началась вооруженная революция, которая через двенадцать лет после окончания Семилетней войны вовлекла британцев в очередной масштабный военный конфликт.
На скамьях Палаты общин то тут то там звучали встревоженные голоса. Мэр Лондона Джон Уилкс, например, пророчески высказался, что революция «приведет к тому, что они [американцы] будут нас считать своими самыми заклятыми врагами, последует окончательный разрыв, а величие Британской мировой империи померкнет». Иными словами, в результате войны британцев ожидала потеря целого континента и, как следствие, – политический и экономический раскол, который навсегда изменит этот мир. Колониальное восстание превратилось в революцию, в которой повстанцы боролись не только за независимость, но и за лучшее общество.
В своей речи Георг III также сообщил, что получил предложения «помощи англичанам от дружественных стран». Такая помощь была бы очень кстати, поскольку битва за Банкер-Хилл истощила войска. На самом же деле Георг III лично написал своим немецким кузенам и в результате сложных переговоров получил вспомогательные войска численностью около 18 тысяч солдат и офицеров – конечно, за счет налогоплательщиков. Британская казна платила, например, ландграфу Вильгельму Гессен-Кассельскому 374 тысячи фунтов в год на содержание в общей сложности 12 тысяч солдат, специально завербованных в сельской местности.
Немецкие монархи убедили Георга III, что предоставляют ему ветеранов. На самом же деле это были рабочие, лишившиеся работы, и бывшая прислуга, которым негде было набраться военного опыта. За время войны в Северную Америку из независимых немецких земель Брауншвейг-Вольфенбюттель, Мекленбург-Стрелиц, Гессен-Ханау, Ансбах, Вальдек и Анхальт было отправлено 30 тысяч солдат для сражения на стороне британцев. Таким образом, к 1781 году регулярная британская армия фактически на треть состояла из немецких солдат.
Тем временем на Втором Континентальном конгрессе, который продолжал заседать в Филадельфии, разгорелись яростные дебаты. Умеренно настроенные депутаты отнюдь не стремились к расколу с метрополией и провозглашению независимости. Многие из них выступали против британских налогов, но по-прежнему отказывались верить в военную риторику повстанцев, стремились сохранить верность британской короне и надеялись на политическое решение путем переговоров. Британский король продолжал быть для многих колонистов ключевой фигурой, жертвой лжи собственного парламента. Этим отчасти можно объяснить, почему конгресс 6 декабря 1775 года принял новую декларацию, в которой подтверждал свою лояльность британской короне: «О какой верности мы забыли? О верности парламенту? Мы никогда не присягали ему на верность и не обещали этого. О верности королю? Мы подтвердили ее словом и делом».
Тем временем Континентальная армия под руководством Джорджа Вашингтона добилась серьезных успехов. Несмотря на то что зима 1775 года была исключительно суровой, Джордж Вашингтон отдал приказ о наступлении на канадские провинции из форта Тикондерога. При этом обстановка уже переросла стадию walk in the park[79]. Британцы начали изнурительную борьбу за Бостон. Удерживать его было трудно, в первую очередь из-за того, что войска постоянно обстреливала артиллерия, по приказу Вашингтона перевезенная из форта Тикондерога. К этому времени вся территория Канады, за исключением Квебека, несмотря на большие потери, перешла в руки американцев.
Удача была на стороне повстанцев, а 10 января 1776 года радикальное движение получило новый толчок к развитию благодаря публикации анонимной сорокасемистраничной брошюры «Common Sense»[80], «написанной неким англичанином». Этот памфлет имел колоссальный успех. Всего за несколько месяцев было продано 120 тысяч экземпляров, а в общей сложности «Здравый смысл» переиздавался пятьдесят раз общим тиражом три миллиона экземпляров – невиданное явление для XVIII века. Автором этого философского бестселлера был действительно англичанин, тридцатидевятилетний Томас Пейн. Своими рассуждениями он, бесспорно, создал один из важнейших прецедентов в мировой политической истории. Пейн родился в бедной квакерской семье, и ему хронически не везло во всем. В Англии он работал в канатной мастерской, учителем, бакалейщиком и акцизным чиновником и на каждой работе терпел бесславный провал. В результате он разочаровался и озлобился, за что прослыл «несимпатичным, эгоцентричным, вспыльчивым, тщеславным и сварливым» человеком. Все изменилось, когда в Лондоне он познакомился с американским посланником Бенджамином Франклином и произвел на него такое впечатление, что тот предоставил ему свое покровительство. Франклин посоветовал своему тридцатилетнему протеже, обладателю блестящего пера, отправиться в Америку и попытать там счастья на литературном поприще.
В ноябре 1774 года Пейн с рекомендательным письмом от Франклина прибыл в порт Филадельфии – самого крупного города Америки с численностью 25 тысяч жителей. Его приняли на должность главного редактора в The Pennsylvania Magazine[81]. Три месяца спустя он опубликовал свою первую резонансную статью под заголовком «Африканское рабство в Америке» (African Slavery in America), сделавшую его одним из первых сторонников отмены рабства. Его громогласная проповедь нашла отклик у пенсильванских квакеров и привела к учреждению организации Pennsylvania Society for the Relief of Negroes Unlawfully held in Bondage[82].
Пейн выступал и с критическими статьями об отношении британцев к американским колониям. В январе 1776 года при участии врача и одного из отцов-основателей Бенджамина Раша он излил свой гнев и ярость в пронзительном и местами весьма эмоциональном памфлете, в котором обращался к широкой аудитории. Никакой напыщенной литературы, никаких латинских имен или ссылок на Античность. Пейн писал для простых американцев – фермеров, сапожников, столяров и трактирщиков, которые никогда не слышали о людях с именами Джон Локк, Томас Прайс, Руссо или Монтескье. Свой переезд в Америку Пейн назвал «возрождением», которое привело к созданию «Здравого смысла» и вызвало ударную волну мировой мощности.
Пейн не просто изложил свои мысли, а проехался по British empire[83] в тяжелой повозке, нагруженной взрывчаткой. Свою основную идею он четко сформулировал с самого начала. Будучи радикально настроенным философом, он был убежден, что все люди равны, и, говоря о наследственной монархии, язвительно заявлял, что «никто не может лишь по праву рождения навсегда поставить свою семью выше всех остальных». Георга III, которого он называл His Mad-jesty[84], он поставил в один ряд с «пьяными, глупыми, упрямыми, лишенными ценностей, жестокими» убийцами, разбойниками и грабителями: «Поскольку они ощущают себя избранными по сравнению с остальным человечеством, их разум рано отравляется самообманом. […] Когда же они приходят к власти, они зачастую оказываются наиболее невежественными и неумелыми во всем королевстве». Для Пейна «один честный человек имеет большую ценность для общества и в глазах Божьих, чем все коронованные разбойники, которые когда-либо жили».