[203] и умолял проявлять больше ответственности. Но принцесса предпочитала многочасовые прогулки на ослике в компании фрейлин, которым разрешалось брести за ней пешком. Тем временем в Вене ее мать очень переживала из-за того, что дочь живет в обстановке, в которой, согласно донесениям Мерси-Аржанто, «король начинает все более сдержанно относиться к ней [принцессе], где сама она [Мария-Антуанетта] противостоит фаворитке [Дюбарри], а дофин, pire que jamais[204], проявляет полное безразличие к супруге». В отсутствие наследников Мария-Антуанетта, действительно не ориентировавшаяся в подводных течениях Версаля, рисковала стать неуправляемым снарядом и нанести непоправимый ущерб дому Габсбургов. Очаровательное сияние, которое принцесса излучала по прибытии, и энтузиазм, с которым ее встретил французский народ, постепенно сменились презрением.
В 1773 году Людовик XV достиг почтенного возраста – 65 лет. Французский монарх все еще держался в королевском седле, но поговаривали, что ему осталось недолго. Людовик XV сильно поправился, из-за чего слугам было крайне непросто помогать королю садиться в седло, когда он собирался на охоту. Кроме того, у него развилась импотенция, и он часто терял сознание. После того как один из лучших друзей короля маркиз де Шовелен замертво упал у его ног во время игры в вист, король впал в депрессию и стал предаваться мыслям о смерти.
По мнению придворных, момент, когда Людовик XV станет слишком стар для правления, был лишь вопросом времени. Весь Версаль гадал, готов ли его внук стать его преемником. По словам австрийского посла Мерси-Аржанто, последнее зависело в основном от Марии-Антуанетты: «Король стареет, и кажется, что он все больше и больше отходит от дел. Он живет одиноко, без поддержки и помощи со стороны потомков… без доверия толпы своих странных министров, окружающих или близких. […] Madame de dauphine[205] [Мария-Антуанетта] очень хорошо понимает все, что происходит [в Версале], но ее это очень пугает; она не может представить, что однажды сила и власть достанутся ей, и поэтому склонна занимать пассивную и зависимую позицию. […] Она боится говорить с королем и боится его министров. […] У самого дофина никогда не будет ни сил, ни желания править самостоятельно. Если мадам эрцгерцогиня [Мария-Антуанетта] не будет руководить им, то им будут руководить другие».
Марии Терезии было совершенно очевидно, что у ее дочери нет никакого политического веса: «Я должна признаться вам откровенно, что я не желаю какого-либо политического влияния для своей дочери. […] Мне известны ее юношеская опрометчивость и недостаточная целеустремленность».
Мария Терезия опасалась, что политическая роль, которую Мерси-Аржанто хотел отвести «легкомысленной и своенравной» Марии-Антуанетте, станет бумерангом и поставит под угрозу союз между Францией и Австрией. Она отчаянно нуждалась в поддержке Франции в тот момент, когда Польша была разделена между Пруссией, Россией и Австрией. Именно поэтому Мария Терезия стремилась уберечь дочь от политического пламени как можно дольше, пока та не попала в него, подобно мотыльку.
Весной 1774 года Людовик XV и мадам Дюбарри остановились в Трианоне – павильоне, который Людовик XV изначально приказал построить как любовное гнездышко для мадам Помпадур. Король устал, поскольку был слаб и плохо спал накануне. Когда вечером уставший после охоты король лег в постель, у него началась лихорадка. В ночь на 27 апреля 1774 года мадам Дюбарри срочно вызвала в Трианон своего лучшего врача – Луи Гийома Лемонье. Король серьезно заболел.
Сначала Лемонье решил, что король переел и страдает несварением желудка, но Людовика XV продолжало лихорадить и на следующий день. На помощь призвали первого королевского хирурга Жермена Пишо де ла Мартиньера. Лежа в постели, король обливался потом и жаловался на постоянные боли в пояснице. Ла Мартиньер мрачно ответил ему: «Ваше Величество, вы должны болеть именно в Версале». Людовика XV в плачевном состоянии перевезли во дворец, но его состояние продолжало ухудшаться. За здоровьем короля, которое стало делом государственной важности, следили не менее шести врачей, пять хирургов и три фармацевта.
В затемненных королевских покоях Людовику XV поставили примочку, от которой ему стало лишь хуже. Два кровопускания тоже не принесли облегчения. Когда король попросил стакан воды со своей походной кровати, стоявшей посреди комнаты, и лакей помог ему пить, врачам все стало ясно: лицо короля было покрыто язвами. Людовик XV заболел оспой, крайне заразной болезнью, которая обрекала его на смерть. Наряду с чумой, которая в 1720 году унесла в Марселе не менее 45 тысяч жизней, оспа была одной из главных причин смертности во Франции. Малая оспа, в отличие от большой – сифилиса, – не щадила никакие слои населения. В одной Франции от этой «болезни, перед которой все равны», умирало до 80 тысяч человек в год. К концу XVIII века только в Европе от оспы умерло более 400 тысяч человек.
У заразившегося оспой человека шанс выживания составлял 20 %, при этом он рисковал на всю жизнь остаться изуродованным. Королевские дома Англии и Австрии начали делать прививки от оспы. Об этом методе в 1717 году, будучи в Константинополе, узнала британская путешественница, писательница и защитница прав женщин леди Мэри Уортли Монтегю и впоследствии привезла узнанное в Англию. Во второй половине XVIII века оспопрививание попало и во Францию – благодаря Вольтеру, который высоко оценил его эффективность во время поездки в Лондон.
Сама процедура была очень простой: в трех или четырех местах на коже делались небольшие надрезы, и в ранки вносился гной из оспенной язвы, чтобы организм мог выработать иммунитет к инфекции. Это было небезопасно, двое из каждых ста пациентов в результате умирали. Французская королевская семья, помимо религиозных соображений, отказалась прививаться именно по этой причине. Для церкви же прививка была равнозначна «преступлению перед Богом», и каждый прививавшийся «бросал вызов могуществу Господа». Сомнения отчасти утихли лишь после того, как британский врач Эдвард Дженнер в 1796 году успешно испытал на нескольких людях прививку коровьей оспой, после которой у них выработался полноценный иммунитет. Метод Дженнера получил название «вакцинация» от латинского vacca – «корова».
Людовик XV был твердо убежден, что не сможет заразиться оспой повторно, так как переболел ею в детстве. Как выяснилось впоследствии, это было фатальное заблуждение. Врачи ничего ему не говорили, но в кулуарах Версаля пошли слухи о «страшной болезни» короля. Придворные политические фракции активизировались не на шутку. Сторонники опального герцога де Шуазеля надеялись на благосклонность наследника престола после смерти Людовика XV. Сам Шуазель был готов по малейшему сигналу примчаться в Версаль. Мерси-Аржанто тем временем тайно готовился к престолонаследию, в котором решающую роль отводил Марии-Антуанетте.
Теперь будущего короля и его братьев держали на безопасном расстоянии. Дочерей же Людовика XV, Аделаиду, Викторию и Софию, несмотря на то что они не были привиты, вызвали к смертному одру отца в соответствии с королевской традицией, согласно которой члены семьи женского пола должны были ухаживать за больным супругом или отцом. Не присутствовала лишь младшая, Луиза, которая за несколько лет до того объявила, что «не желает ничего иного, кроме воли Иисуса Христа», и вступила в кармелитский орден. Мадам Дюбарри, понимая, что после смерти короля лишится всех милостей и будет изгнана из дворца, ни на минуту не покидала своего покровителя, несмотря на риск заражения.
До Людовика XV слухи все же дошли, и он осознал, что находится при смерти. В Париже были приостановлены все публичные мероприятия, балы и иные торжества. Так, вечером в субботу 30 апреля 1774 года в театре Комеди Франсез, нашедшем временное пристанище в Зале машин дворца Тюильри в Париже, произошло нечто неожиданное. Актеры труппы были готовы к показу заключительной части трагикомедии «Венцеслав» Жана де Ротру, когда на сцену внезапно вышел исполнитель главной роли Жан-Батист Бритар и прервал своих коллег. Он получил из Версальского дворца приказ срочно прекратить спектакль. Выйдя к зрителям, актер громко объявил, что Людовик XV Бурбонский, король Франции, слухи о тяжелой болезни которого ходили по столице уже несколько дней, находится при смерти.
Людовик XV с трудом мог говорить. В попытках облегчить ему головную боль его лоб постоянно смазывали опиумом. Его тело было все в гнойных язвах, а лицо казалось черным из-за струпьев. Несмотря на приоткрытые окна, гнойный смрад был настолько нестерпим, что все, кроме его дочерей и любовницы, избегали входить в спальню короля.
Людовик XV принял последние таинства и исповедовался в последний раз. За несколько часов до смерти он велел мадам Дюбарри отправляться в замок герцога д’Эгийона, где она должна была быть в безопасности от дворцовых интриг. Мадам Дюбарри было не суждено вернуться в Версаль. Все ее сторонники спешно покинули дворец. Граф Жан Дюбарри, повеса и сутенер, который привел Жанну Бекю в спальню Людовика XV, бежал из страны, опасаясь расправы.
10 мая 1774 года четверть третьего пополудни зажженная свеча в окне одного из дворцовых коридоров была потушена в знак кончины Людовика XV, правившего Францией 52 года. За это время по королевскому двору распространилась оспа. Согласно воспоминаниям мадам Кампан, одной из свидетелей этих событий, «более 50 человек, которые просто проходили через дворцовые коридоры, заразились, а десять из них умерли». В Версале начали опасаться эпидемии. Было решено срочно захоронить тело короля даже без бальзамирования. На фоне всеобщей паники речи об официальной траурной церемонии быть не могло. Свинцовый гроб с телом короля запаяли и в ночи спешно перевезли в аббатство Сен-Дени. По словам Луи Пети де Башомона, описавшего лучшие и худшие моменты французского двора в своих «Тайных мемуарах», последнее путешествие Людовика XV было не самым приятным зрелищем: «Придорожные трактиры были полны пьяными посетителями, распевающими песни в тот момент, когда мимо них шествовал траурный кортеж». Один из них, которому отказали налить последний стакан, воскликнул: «Этот бастард морил нас голодом, пока был жив. Так пусть же он теперь мается от жажды после смерти!»