[259], пытались подняться по социальной лестнице, используя всевозможные способы, среди которых не было ни одного честного. Авантюристы зачастую были простолюдинами и лишь в редких случаях носили титул графа, барона, маркиза или chevalier[260]. Самой успешной авантюристкой была, конечно, Жанна Бекю – мадам Дюбарри. Но ее карьеру смело можно называть исключением, поскольку большинство авантюристов разоблачали как мошенников и судили.
Самой отъявленной мошенницей среди авантюристов тоже была женщина, Жанна де Валуа-Сен-Реми, самопровозглашенная графиня де Ламотт. В 1785 году она взбудоражила все королевство «скандалом с ожерельем королевы»: фальшивая графиня с помощью поддельных писем выдала себя за Марию-Антуанетту и организовала аферу, позволившую ей украсть чрезвычайно дорогое бриллиантовое колье. Еще один авантюрист, граф де Сен-Жермен, который также именовал себя графом Цароги или графом Вельдоном, за 30 лет до этого, щедро раздавая бриллианты, добрался до дома мадам Помпадур, поражая французский двор байками о своем древнем возрасте и таланте превращать простые металлы в золото.
Список «благородных мошенников с плохой репутацией» выглядит впечатляюще. Пьер де Тьерселен утверждал, что является внебрачным сыном графа де Тьерселена, на самом же деле был конным жандармом. Выдавая себя за графа де Тьерселена де ла Коллетри, он распространял слухи, что «обедает с королем три раза в неделю», и в 1762 году отдал свою шестнадцатилетнюю дочь, Луизу-Жанну де Тирселен, Людовику XV в качестве новой фаворитки. История, которая кажется знакомой, если вспомнить мадам Дюбарри. Луиза-Жанна настолько сблизилась с королем, что ей позволялось вслух называть его «уродливым» и безнаказанно выбрасывать из окна драгоценности и бриллианты, подаренные ей Людовиком XV. Однако ее счастье длилось недолго. Через три месяца после рождения королевского сына Луизу-Жанну изгнали из двора и заключили в Бастилию по приказу ее бывшего венценосного любовника.
Жак Рошетт де ла Морльер был сыном скромного судьи, но если отец добился некоторой известности благодаря написанию эротических романов, то сын приобрел дурную славу «одного из тех блестящих мужчин, которые обладают исключительным талантом губить и позорить всех женщин». Жак был полным неудачником. Не сумев состояться как мушкетер, он решил сделать карьеру в качестве chevalier de La Morlière[261], мастера мошенничества. Выдавая себя за немецкого барона, он не знал ни слова по-немецки. Он специализировался на том, что соблазнял и брюхатил дочерей богатых представителей среднего класса, после чего отправлял будущим свекрам анонимные письма, в которых обвинял себя же в обмане и предлагал расстроенному отцу откупиться от немецкого барона Морльера, чтобы избежать огласки. Кроме того, Морльер работал на некоторых драматургов, организуя по их заказу освистывание премьер конкурентов. Когда во время одной из таких премьер полиция попыталась предотвратить освистывание актеров на сцене, Морльер и его друзья устроили новую провокацию, начав громко зевать, отчего вся публика разразилась хохотом. Мошенник был заключен в тюрьму Сен-Лазар в 1785 году по просьбе собственных родственников.
Наконец, Гарио де Шулан утверждал, что представляет интересы одной немецкой принцессы и своей жизнью охраняет ее состояние, которое возит с собой в чемодане. Когда Шулан накопил кучу долгов и его арестовали, тайное содержимое его чемодана, согласно полицейскому протоколу, оказалось «рваным пальто, пером, деревянной мыльницей, альманахом, несколькими веревками, чулками, панталонами и парой старых домашних туфель». Так называемые маркиз де Флавакур, мадам де Монсамуа, графиня де Фалькенштейн, графиня де Брюль, барон де Бон, графиня де Горн и многие другие шумно роились вокруг версальского королевского улья. Лишь барону Жану Пьеру де Батцу, чье дворянское происхождение также вызывает сомнения, удалось сказочно разбогатеть за счет всевозможных спекуляций на фондовом рынке, получить официальный дворянский титул и стать делегатом Генеральных штатов в 1789 году.
В то время как непрерывная череда искателей приключений пыталась пробиться повыше по придворной лестнице, сельское дворянство дошло до предела. Разорившихся дворян преследовали кредиторы, вследствие чего многие из них избрали сомнительный путь промышленников или радостно примкнули к революционерам после взятия Бастилии в июле 1789 года. Дворян, совершивших преступления или изгнанных, подобно паршивым овцам, из дома, было мало, но их жизненные истории, связанные с реальными или выдуманными психическими расстройствами, продолжают захватывать воображение и не позволяют их именам кануть в Лету. Факты из жизни этих аристократических enfants terribles лишь укрепили среди французов XVIII века образ абсолютно невменяемого дворянства, предающегося всевозможным порокам.
Наиболее печальной известностью и поныне пользуется Донасьен Альфонс Франсуа маркиз де Сад. Фактически ему принадлежал титул графа, маркизом же он предпочитал называться во избежание путаницы с отцом, с которым он был в отвратительных отношениях. Донасьен родился в июне 1740 года в известной и богатой семье. Юность его была, мягко выражаясь, бурной, что привело к закономерному итогу: отец лишил его какого бы то ни было наследства – что не помешало ему оставить сыну после смерти 86 тысяч ливров долгов. Во время учебы в военной академии маркиза де Сада характеризовали как «совершенно сумасшедшего, но очень храброго»: позже эта фраза стала названием его биографии. И наконец, половину жизни, 27 лет, Донасьен де Сад провел, пусть и с перерывами, в тюрьмах и психиатрических лечебницах.
Впервые маркиза арестовали в 1763 году: ему как раз исполнилось 23 года, и он между делом успел жениться. Обвинение заявляло, что он удерживал и избивал молодую проститутку. В результате он приобрел репутацию débauché[263], а все парижские бордели закрыли для него двери. Скандалы продолжали преследовать его и его кредиторов. Маркиза последовательно обвиняли в содомии, изнасиловании, отравлении, убийстве, пытках и вымогательстве и раз за разом приговаривали к наказанию. Сам же маркиз де Сад упорно настаивал на том, что он «распутник, но не преступник и не убийца».
В 1772 году, отбывая очередное тюремное заключение, де Сад начал писать пьесы, а пять лет спустя переключился на романы. Эти романы находят отклик и сегодня, на каждой странице представляя читателю все возможные и невозможные формы соития, истязания или унижения. Романы маркиза де Сада сочетают извращенную философию с откровенной порнографией, а похоть завуалированно говорит об убийстве и разрушении.
Благодаря таким произведениям, как «Жюстина» или посмертно опубликованные «120 дней Содома», маркиз де Сад приобрел репутацию автора совершенно безжалостного, от которого не застрахованы ни государство, ни церковь. Когда в апреле 1790 года де Сада выпустили из приюта для умалишенных в Шарантоне, вокруг вовсю бушевала Французская революция. Маркиз не просто сумел избежать гильотины, но даже был назначен, помимо прочего, судьей революционного суда в Париже. Французский лексикограф Пьер-Клод Виктуар превратил маркиза в имя нарицательное: в его «Универсальный словарь французского языка» (Dictionnaire universel de la langue française), опубликованный в 1834 году, была включена новая словарная статья: «Садизм: ужасное отклонение морального поведения; чудовищная, асоциальная и противоестественная система (де Сад, имя собственное). Мало распространен».
В 1777 году маркиз де Сад некоторое время сидел в венсенской тюрьме с графом де Мирабо. Эти два человека приходились друг другу троюродными братьями, но дружбы с будущим «голосом Франции» у маркиза так и не сложилось, поскольку они люто ненавидели друг друга. Граф де Мирабо называл маркиза де Сада «мерзким чудовищем», а маркиз своего благородного соперника – «самозванцем». Но одна общая черта у них была: оба выросли изгоями в своих семьях.
Отец ненавидел Оноре Габриэля де Мирабо из-за его «врожденного уродства». Де Мирабо-старший вообще был склонен к ненависти и даже свою супругу, Марию Женевьеву, описывал как «уродливую, горькую и смешную… с обвисшей грудью и руками как у борца, ничем не интересующуюся и пьющую, словно губка». Впоследствии он бросил ее с 11 детьми, из которых лишь пятеро не умерли в младенчестве. Когда Оноре в трехлетнем возрасте заразился оспой, мать приобрела у шарлатана некую чудодейственную мазь и намазала сыну лицо, а когда струпья отвалились, лицо осталось навсегда изуродовано шрамами. За это он получил сомнительную честь называться «самым уродливым человеком во всей Франции». Сам Оноре описывал себя как «еще более уродливого, чем готтентот или орангутан». Свое уродство он компенсировал столь заразительным обаянием, что его постоянно преследовали кредиторы и ревнивые мужья.
Так, в 1775 году граф познакомился с Софи де Монье, которой исполнился 21 год и которая четырьмя годами ранее была выдана замуж за маркиза де Монье. Супруг был старше на 49 лет. Между Мирабо и Софи вспыхнула любовь с первого взгляда, и они вместе бежали в Амстердам. Спустя семь месяцев эту безумно влюбленную пару арестовала полиция. Мирабо признали виновным в похищении и отправили на три года в венсенскую тюрьму, где он и познакомился со своим троюродным братом, маркизом де Садом. Софи сослали в монастырь. После освобождения Мирабо поселился в Париже, где своими зажигательными речами завоевал репутацию l’ami des hommes[264]. Он стал одним из главных политических голосов Французской революции, но после внезапной смерти в 1791 году его обвинили в «предательстве революционного дела».
Александр Бальтазар Лоран Гримо де ла Рейньер был сыном богатого fermier général