Париж тем временем вытеснял Версаль в сердцах и мыслях. Большая часть придворных каждый вечер выезжала в столицу, ночная жизнь которой задавала ритм, столь привлекательный для бомонда. Никто не желал прозябать в Версале вечера напролет, если можно было отправиться в Пале-Рояль, «храм разврата», где днем и ночью собирались распутники и гуляки, заезжие беспринципные авантюристы, бедные философы и знаменитые писатели, проститутки и придворные дамы, богатые банкиры и искатели приключений без гроша в кармане.
По словам баронессы д’Оберкирх, всем не терпелось сбежать в столицу Франции: «Мы вернулись в Париж в три часа ночи. Образовалась огромная пробка из карет… […] Там было столько горящих факелов, что все это напоминало шествие призраков, восставших из могил». Граф де Сегюр также отмечал, что Версальский дворец стал унылым местом. Древний режим Бурбонов достиг переломного момента: «Внешне мы отдавали дань уважения остаткам устаревшей системы. Снаружи здание еще выглядело нетронутым, и мы не подозревали, что фундамент уже покосился. Мы радовались недовольству старого двора и духовенства, их громкому неприятию духа нового времени. Мы аплодировали каждой республиканской постановке в наших театрах, приветствовали философские речи наших ученых и дерзкие стихи наших поэтов. […] В высшей степени забавно было преклоняться перед чем-то, будучи уверенным, что можно в любой момент подняться и уйти. И вот, ни разу не заглянув в будущее, мы одновременно наслаждались благами нашей аристократии и удовольствиями плебейской философии».
3Изношенный до дыр
Машина замолкает. – Калонн пытается переломить ситуацию. – Недовольство французов. – От Генеральных штатов до Национального собрания. – Дворянство в трудном положении
После отставки Жака Неккера министры финансов сменяли друг друга с головокружительной скоростью. Жан-Франсуа Жоли де Флёри сумел только углубить долговую яму, оформив кредиты еще на 273 миллиона фунтов стерлингов. В октябре 1782 года Флёри дважды подавал в отставку. С третьего раза ему это удалось, и на замену ему пришел маркиз Анри Лёфевр д’Ормессон, но и он оказался не в состоянии потушить финансовый пожар. Маркиза уволили всего через семь месяцев. После него на должность назначают Шарля Александра де Калонна, графа д’Аннонвиля.
Калонн рассчитывал снизить непомерное долговое бремя за счет уравнивания налогов, но непредвиденные расходы никак не уменьшались. Например, в совершенно неподходящий момент вскрылось, что два младших брата короля пребывают в крайне плачевном финансовом положении. Граф де Прованс и граф д’Артуа совместными стараниями составили отчет о расходах на 27 миллионов фунтов стерлингов. Людовик XVI пошел на хитрость, выкупив и дворец Рамбуйе, и дворец Шуази, но казне не пошло на пользу, что общая их стоимость более чем вдвое превысила сумму, ежегодно выделяемую королевством на заботу о бедных.
Калонн прибегнул к проверенному предшественниками методу – кредитам. Но и это ничего не спасло: за три года Калонн занял 650 миллионов фунтов, сумма долга достигла почти тех же значений, что и во время войны с Британским королевством. Королевская машина грозила вот-вот остановиться. Избавляться от займов становилось все труднее, урожай 1785 года не сулил ничего хорошего. Но и о том, чтобы раскрыть информацию о финансовых проблемах королевства, речи не шло: Калонн убежден, что доверие финансистов можно вернуть, только если Версаль покажет, что Франция – процветающая страна. Поэтому министр старался оставаться оптимистом и мечтал модернизировать Францию. Он верил в индустриализацию и международную торговлю. Ему даже удалось убедить богатые дворянские семьи инвестировать в шахты и хлопчатобумажную промышленность. В связи с его политикой возникла огромная волна спекуляций, и Калонн не гнушался сам влиять на котировки фондового рынка.
26 августа 1786 года министр представил королю чудодейственное средство в виде двенадцатистраничного трактата «План финансового оздоровления» (Précis d’un plan d’amélioration des finances). По оценкам Калонна, в 1786 году дефицит бюджета составлял 80 миллионов фунтов стерлингов, и ожидаемых доходов совершенно точно не хватало для погашения кредитов. Калонн почти по традиции предлагал ввести новые налоги, но как! Идея министра была, по сути, шоковой терапией: покончить с политическими постами и неограниченными привилегиями! В расчете на оживление экономики он настаивал на введении пропорционального налогообложения, свободных цен на зерно, на создании национального банка и отмене таможенных пошлин. В надежде спасти королевство от банкротства он предлагал провести revolution royale[334], чтобы сохранить страну: «Государь, как нам покончить с огромными долгами нашей страны? Это возможно, только прекратив издевательство. А состоит это издевательство в том, что бремя ложится только на рабочий класс. Привилегированные [представители первого и второго классов] наслаждаются преимуществами своего положения. Это порождает огромное неравенство в нашей стране».
Людовик XVI с открытым ртом слушает предложения своего министра: «Mais c’est du Necker que vous m’apportez?!»[335] И действительно, предложения Калонна очень похожи на программу, предложенную Жаком Неккером десятью годами ранее.
Калонн понимал, что король не может сам ввести новые налоги, что сначала придется провести законопроект через парламент. Чтобы этого избежать, Людовик XVI и Калонн попытались сдуть пыль с Собрания нотаблей – совещательного органа, который последний раз собирался в 1626 году. Калонн лично выбрал 144 его члена. Семь princes de sang[336], членов королевской семьи, включая двух братьев короля, возглавляют семь отдельных совещательных бюро, в которых заседают семь архиепископов, семь наследных герцогов, восемь маршалов, шесть маркизов, девять графов, один барон, председатели 13 парламентов и целый ряд высокопоставленных чиновников. Торжественное заседание состоялось 22 февраля 1787 года. Калонн взял слово и в ходе часовой речи перед членами Собрания обрисовал, в какой безрадостной ситуации оказалась страна. Франция задолжала 220 миллионов фунтов стерлингов за военные расходы в дополнение к 80 миллионам общего государственного долга. По мнению Калонна, Францию могла спасти только радикальная реформа государственного устройства. Министр призывал к справедливому распределению бюджетных средств, к введению нового земельного налога, который распределялся бы пропорционально, и к расширению экономической свободы, которая могла объединить французский рынок. Он, как и его предшественник Тюрго, хотел заменить corvée royale[337] налогом и отменить пошлины, которые, по его мнению, только провоцировали контрабанду. Одновременно Калонн пытался успокоить членов Собрания: он не собирается вмешиваться в структуру общества, дворянам не придется платить персональные налоги, и все почетные привилегии останутся на месте. Калонн был убежден, что его программа разгонит темные тучи над Французским королевством: «Кто-то вспомнит фундаментальный принцип нашей монархии: si veut le roi, si veut la loi – как пожелает король, так и будет по закону.
Но основной принцип Его Величества теперь гласит: si veut le bonheur du peuple, si veut le roi – чего хочет народ, того хочет король». Но реформы снова не прошли.
Административный аппарат Бурбонов был изношен до дыр. Абсолютная монархия застряла в собственных рамках, которые уже много веков не знали никакой новизны, с особенной силой отвергая экономические новшества. Также и архаичная аристократия не желала уступать надвигающимся реформам ни пяди. Эдемский договор, торговое соглашение, которое французы заключили с Британским королевством и с помощью которого Калонн пытался оживить торговую экономику, щедро досыпало во французскую казну, резко снизило таможенные пошлины на английские товары… и заодно привело к тому, что местные товары начали уступать более дешевым импортным, таким как хлопок и шерсть. В итоге каждый месяц без работы оставались десятки тысяч французов. Из-за этого договора производство в Лилле и Рубе сократилось вдвое. Кроме того, Калонн разрешил торговцам экспортировать зерно, а внутренний спрос на него отнюдь не упал. Тем самым Калонн подставил себя под удар. Экспорт зерновых создал дефицит на внутреннем французском рынке, и правительству пришлось ввозить иностранное зерно по гораздо более высоким ценам. Критика зазвучала крайне резко: «Мы подписали торговую сделку с британцами, которая, может, и принесет пользу нашим правнукам, но сейчас лишает хлеба полмиллиона рабочих и разоряет 10 тысяч предприятий!»
Тем временем король осознал, что ему противостоит собственная семья. И действительно, дворянскую оппозицию возглавил его племянник, Луи-Филипп Жозеф, герцог Орлеанский – правнук регента. Он предлагал изменить абсолютную монархию на конституционную по британскому образцу, ограничив власть короля и сохранив права дворянства и духовенства. Не было секретом и то, что могущественная семья герцога Орлеанского, прозванного в закулисье «Королем Парижа», претендует на королевский трон, принадлежащий Бурбонам последние два столетия. В столице же герцогу принадлежал огромный дворец с парком – Пале-Рояль, ставший политическим убежищем в центре города, un lieux privilégié[338], благодаря тому, что герцог входил в королевскую семью.
Государственный долг при правлении Людовика XVI вырос втрое. Народ роптал, дворянство отказывалось допускать реформы, а крупная буржуазия выжидала. Король попросил Калонна удалиться. 8 апреля 1787 года Калонн отбыл в свои владения, а Людовик XVI, следуя поговорке «лучший лесник – бывший браконьер», назначил новым министром финансов священнослужителя Этьен-Шарля де Ломени де Бриенна, председателя Собрания нотаблей. Бриенн всегда был яростным противником Калонна. Но и его планы по реформированию налоговой системы разнесли в пух и прах. Парламенты оставались непреклонны, даже когда парламентариев выслали из Парижа в Труа. По мнению магистратов, только Генеральные штаты были уполномочены принимать решения о новых налогах. Как дворянство мантии, так и потомственное дворянство хотели сохранить за собой все привилегии и права.