Эти пули летят медленно, поэтому самые шустрые успевают увернуться. Поэтому немцы шли в атаку на недобитков при поддержке огня ПП – точно, как в кино. Когда оглушенных врагов уже мало, то подавить их таким образом нетрудно. А потом гранатами. А кто думает, что орднунг позволяет обходиться без зачисток вручную, тот ошибается. Наши ходили точно так же. Копари знают про немецкие каски с несколькими пробоинами от ППШ во лбу. И фрагментами черепа внутри.
В рейдах все это сложилось воедино – лучший танк, лучшие воины и опыт войны. И отличное взаимодействие родов войск.
Именно потому весь 1944-й и весь 1945-й наши били немцев без перерыва. Так, что и сейчас свои потери за тот период времени немцы назвать физически не могут. Но чтобы мы своими дедами не смели гордиться, на нас выгружают тонны фальсифицированного дерьма по заветам доктора Геббельса.
Объясняют же «истореги», что не было ничего у немцев. А та пара сотен разновидностей техники, что на фотках – так их было по одной штуке. А как же, против фотки не попрешь, а на большее документов нету. А еще говорят, немецкие пехотинцы отказывались носить каску, потому что на ней нет командирской башенки. Насилу уговорили пока потерпеть, а потом обещали приделать. А еще жаловались, что на винтовке рации нет. Тоже уговорили пока так пострелять. А еще говорят, что огромные запасы гондонов, захваченные во Франции, немцы не использовали, потому что на них свастика не нарисована. Только немножко в учебных борделях. Поэтому такой высокий уровень венерических заболеваний.
Но вы все же помните простую вещь: наши победили, и после разгрома Рейха одним молодецким пинком разгромили Квантунскую армию, перебросив часть войск через всю страну в сжатые сроки и используя стоявшее на Дальнем Востоке старье типа тех же БТ. А если бы «союзнички» сглупили и устроили свое «Немыслимое», то и они бы огребли величественно. И да – при всех рассказах, что РККА победила, завалив врага трупами, нет ни одного фото этих завалов из красноармейцев на поле боя.
Просто стоит об этом помнить. Уши не так устают от массы вешаемой на них разными «ихспердами» лапши.
Оберфельдфебель Поппендик, командир танкового взвода, по прозвищу «Колченогое недовольство»
«Кошка» сдохла, не доехав пары километров до ремонтников. Двигатель как обрезало, и завести не получилось никак, хотя отмотали руки шарманкой.
Последняя «Пантера» из его взвода. Да и сам взвод весь уместился на танке – все восемь еще живых, да старшина роты в придачу. Вымотанные, уставшие до предела, грязные и чумазые. Нет, все же не до такой степени, как презренные голодные пехотинцы, которые последнее время уже настолько опустились, что смотреть было противно. Особенно на тех, которые страдали расстройством желудка и в коловороте отступления и разгрома уже и штаны не снимали, безразлично и бесконтрольно гадя в портки несколько раз, а потом вытряхивая все разом.
Всех мучили вши, которые словно чуяли, когда людям совсем плохо, и особенно отчаянно и обильно плодились на самых несчастных. Старшина, оставшийся третьего дня без свиты и кухни, раздавленной советским танком, выскочившим черт его знает откуда, совсем сник и теперь напоминал помойного кота. Но пулемет в руках держал крепко и уверенно и, несмотря на самый жалкий вид, сверкал глазами зло и даже свирепо. И настроен был по-боевому.
– Дружище, нам никак нельзя пускать Иванов к себе домой! Если они устроят нам хотя бы треть того, что мы устроили им – мы исчезнем как страна! Как шумеры и прочие ассирияне! – так тихо, но горячо и убежденно шепнул он своему приятелю-взводному, который несколько удивился боевой прыти обычно меланхоличного тылового хомяка.
Оставлять танк было грустнее грустного. Ощущение было явное: выперли из родного, уютного жилья, и теперь все стали бездомными бродягами. Много чего полезного было брошено вместе с танком – просто не утащить все с собой. Одна надежда на ремонтников: по общему мнению, двигатель еще можно было оживить.
Поппендик, как взводный, послал к ремонтникам пару самых толковых подчиненных – своего заместителя, унтер-офицера, командовавшего сгоревшим вчера танком, да водителя с третьей взводной машины, потерянной еще неделю назад. Пара ускакала налегке. Остальные двинулись следом, сняв с орудия прицел.
Раньше оберфельдфебель устроился бы рядом с танком для его обороны и опоры на его броню, но теперь, понасмотревшись вдоволь на результаты такого героизма, решил не рисковать так глупо. Оставшаяся пара снарядов не позволила бы толком принять бой, а танк – слишком заметная мишень. Русские теперь шныряли в самых неожиданных местах, а для измотанных и обессиленных танкистов хватило бы и нескольких советских автоматчиков. Загнали бы стрельбой в танк, а потом безнаказанно подпалили его, пользуясь полной неподвижностью. Так сгорел с экипажем командир роты: его «котейка» застряла в грязи, и пока ждали помощи – попали в зубы наглым русским кавалеристам. Тягачи приехали, когда «Пантера» уже полыхала во всю мочь, а от казаков осталась только пара лошадиных трупов. Без седел и прочей конской упряжи, что показательно.
Наглости Иванам было не занимать, они словно с цепи сорвались. Действовали бесшабашно, дерзко и бесстрашно. И очень результативно.
Хромые фельдфебели не прошли и половины пути, как им навстречу вынырнули из кустов посланные ранее. Вид у обоих был более чем печальный и озабоченный, очень говорящий был вид.
Потому торопливый доклад на этом чертовом швабском наречии оба хромых черта поняли сразу. Русские опередили незадачливую «кошку», и теперь рембазы нет. Никого из живых, полтора десятка трупов да поломанная техника. Если кто и уцелел, то удрал. Русские тоже торопились – с мертвых ремонтников даже сапоги не сняты. Но захватить самое ценное времени хватило – тягачей и ремонтных фургонов след простыл, и потому отремонтировать танк никак не выйдет. Видно, что базу громили технически подкованные враги – очень грамотно выведена из строя. Все, теперь это склад металлолома. Как и оставшаяся за спиной сломавшаяся машина.
– Ладно, были бы мы кавалеристами – пришлось бы еще хуже, – философически, но бодро заявил старшина разгромленной роты.
– С чего бы? – буркнул ежившийся под холодным дождиком Поппендик.
– Тогда бы нам пришлось еще и свои седла на загривке тащить. А седло весит много и неудобно для переноски на человеке, – рассудительно и точно, как и положено опытному воину, заявил бранденбуржец.
Стоявший рядом наводчик вдруг заржал весело и заразительно.
– Неожиданная ремарка! Бесы щекочут? Или вода по хребту потекла? – покосился на него взводный.
– Прошу прощения! Представил себе наш экипаж с танковыми креслами на горбу, а ля спешенные кавалеристы Шарнхорста! – еще улыбаясь, браво ответил наводчик. Хоть и шваб, а с командиром говорить умел на человеческом языке. Когда сам этого хотел и не волновался.
Командир кисло усмехнулся. Веселиться было не с чего. После прибытия на фронт стало ясно: время блистательных побед прошло безвозвратно. Весь год русские умело откусывали громадные территории вместе с оказавшимися там войсками Рейха. Как правило – безвозвратно. Поппендик не понимал высокой стратегии, но покойный командир роты в двух словах дал понять, что удары в разных местах заставляют спешно перебрасывать для закрытия проломов в линии фронта самые боеспособные части с других участков, ослабляя их оборону и давая возможность Иванам ударить в ослабленном месте.
– Научились, дикари, концентрировать силы и маневренно перебрасывать войска за сотни километров. Они теперь возвращают нам наш блицкриг, – сказал тогда ротный. И определенно испугался, захлопнул рот. Но оберфельдфебелю этого хватило. Он не был глуп.
Теперь от его дивизии остались ошметья, и только старая добрая немецкая привычка сколачивать из огрызков боеспособные команды не давала фронту рассыпаться окончательно.
– Эх, а я уже думал, что хуже не будет, – высморкался на мокрую землю старшина роты.
Передернул плечами, поудобнее пристраивая тяжеленный рюкзак, глянул на Поппендика. По должности и военному опыту он был старше, чем взводный командир, но все присутствующие были не его подчиненными. А это серьезный и важный нюанс, кто понимает.
– Быстро посмотрели, что тут может нам пригодиться! Пятнадцать минут на все! – понял его взгляд оберфельдфебель. И когда желторотые чесанули прочь, спросил приятеля:
– Что будем делать?
– Маршировать с песнями. Больше ничего не остается. Вряд ли русские проглядели мотоцикл или еще что полезное. Патронов надо набрать из подбитых танков, там точно еще оставались. И идти дальше. Командуй! – криво усмехнулся, тяжело опираясь на свою резную тросточку, старшина роты.
– По старшинству ты выше, – заметил взводный. Он не удосужился обзавестись палкой и потому теперь немного завидовал. Ну да, в отличие от своего приятеля, он большей частью ездил в танке.
– Если будет нужно, я тебе дам толковый совет. Но люди твои – вот ты и командуй этой кучкой тупых швабов. Глаза бы мои на них не смотрели, на дармоедов. За неделю от дивизии остались горелые железяки, тряпки и кучка оболтусов. Воины, чертей им триста в печень. Стой, надо глотнуть, а то простудиться на такой погоде – раз плюнуть.
Поппендик усмехнулся. Он прекрасно знал, что на фронте грамотный командир будет стараться хлебать из одного котелка со своими солдатами, чтобы поддерживать дух и не злить гусей. Но когда подчиненные не видят – можно и не ущемлять себя в порывах.
Сесть было некуда, стоя хлебнули по очереди из фляги, крякнули, закусили отломанными от круга колбасы кусками. Вкусная была у старшины закуска, офицерская колбаска-то. И вроде стало как-то веселее. Когда дохромали до рембазы, взводный только присвистнул – здесь словно стадо диких обезьян пронеслось.
Русские ничего не запалили – наверное, не хотели привлекать внимание к дымам, но попользоваться тут было нечем. Патронов, правда, нашлось несколько коробок, да пяток плащ-палаток. Пулеметные ленты – в самый раз. Тем более что в группе было аж три пулемета. Оба начальника знали полезность плотного огня в случае внезапного контакта. Причем на собственном опыте.