– Знаю, конечно. У нас в роте под Курском потом водители чего только не чудили – переели этого добра. Приказ забыли отменить, и лопали его неделю, потом скисли и спеклись. Хотя первые три дня – очень неплохо идет дело, – кивнул Поппендик.
– Да, зато потом столько же времени ноги за собой волочишь и между веками надо вставлять спички, чтобы глаза не захлопывались. Коварная штучка. А еще на болтовню людей прошибает – хлещет из них, как из дырявой бочки все, что ни спроси. Правда, и фантазируют нередко. Нам тогда надо было получить информацию про очередную банду, взяли подозрительных сукиных сынов и несколько их семей. Упрямые попались – мы их обрабатываем так, что руки заломило, у них уже кровавые слюни из ушей – а не говорят. И их опарышей били перед родителями, и наоборот – что ни делали, а они молчат, чертовы дикари.
Тут мне в голову и пришло, как ангел в темечко подул. Достал кусочек шоколада из сумки (а я на него уже смотреть не мог – очень уж потом похмелье тяжелое, да и почти перестал он меня заводить) и угостил эту визгучую сволочь – отобрал пару, брата с сестрой, отвел в избу. И они отлично все выложили. Мы немножко ошиблись – это была не та деревня, потому они ничего и не могли рассказать. Там у этих дикарей деревни часто называются одинаково – не мудрено, что ротный немного ошибся. Ну, знаешь, как у нас есть три деревни Мюниц, вот тут тоже так же.
Спалили эту и перешли туда, где точно были бандитские связные. Там уже бить никого не стали, потому что устали как собаки, а взводный мне сразу приказал с шоколадкой пройтись. И прекрасно сработало: у трех опарышей развязались языки, и мы отлично все узнали. Ротному доложили, он меня похвалил и представил к чину ефрейтора, а потом – видишь, и знак получил. Золотая душа был наш ротный, погиб потом через полгода. Так что вот такой шоколад оказался полезный. Пошли? Давай по последней, чтобы ноги веселее шли, – и возвращаемся.
Темнело. Двое хромых чертей не без труда нашли место своей стоянки – все же старшина дал крюка с пьяных глаз. Прооперированный наводчик дрых младенческим сном, переливисто сопя носом.
– Детские ясли для грудничков! Даже не проснулся, паршивец! – буркнул Поппендик.
– Черт с ним, пусть дрыхнет, будет караулить в третью смену, – сблагодушничал обычно свирепый старшина. Взялся дежурить первым. Поппендик с радостью прижался спиной к теплой спине своего наводчика, и его тут же сморило.
А проснулся уже утром – прохиндей гауптфельдфебель сам угрелся и продрых всю ночь без задних ног, разумеется, не разбудив поэтому сменщиков. Караульщик из соломы! Впрочем, оба оберфельдфебеля, переглянувшись, по одному только взгляду авгуров решили занять позицию добрых стариков, пожалевших мальчугана.
Что ему и сообщили, растолкав кулаками под бока. Позавтракали сытно и нагрузили на сопляка весь почти груз, кроме оружия и пары сумок с самым ценным. Впрочем, шваб и впрямь почувствовал себя лучше и явно был благодарен и за лечение, и за то, что дали, наконец, выспаться.
– Вот, сегодня ты уже не такой теплый труп, как вчера. Давай, надежда немецкого народа, тащи наше добро во славу германского оружия!
И все трое пошкандыбали через сырой неприветливый лес. Исцеленный все же прихрамывал, но легко обгонял этих двоих беременных тараканов, хоть и пер большую часть груза.
– Глядя на нашего героического ефрейтора, я понимаю, почему в Древнем Риме легионеров называли мулами! И со спины наш бравый храбрец чем-то напоминает не то римского солдата, не то все-таки мула! – негромко заявил Поппендику старшина. Тот хмыкнул, кивнул.
– Да, до грузового опеля он все же не дорос, что тебе как ротному старшине прямой упрек и вызов!
– Мне придется исправляться! Может, добавить ему пяток бревен, чтобы он смог перейти на ступень индийского слона?
– Слон много ест. А у нас небогато с провизией!
Наводчик под шинелями, плащ-палатками и всем прочим, чем обросли путешественники по лесам и полям, слушал эту беседу и зло думал про себя:
– Старые пердуны! Задирают нос, словно они из герцогских родов, а на деле – член с ногами да жопа с сапогами!
Вслух, конечно, не сказал – он был разумный человек, но показал себе свою несгибаемость и самостоятельность. Тем более что скоро все силы уходили на то, чтобы идти по этому чертовому бурелому по возможности тихо, а то старшина злился. Все же леса здесь дерьмовые, неряшливые, не как в милой Германии.
Так и двигались: впереди ковылял навьюченный наводчик, сзади оба хромца. Поппендик не стал больше переживать, что перед ним идет этот шваб, после того как хитромудрый спутник намекнул, что не стоит забывать про такую гадость, как мины, да и если напорются на кого нехорошего – все же первая очередь в сопляка.
Дважды удачно разминулись с Иванами, которые вели себя шумно и беспечно, да еще разок чудом успели залечь – мимо по еле заметной тропе прошли какие-то непонятные хамы в полувоенной форме, вооруженные самым разным оружием. Держались они нагло и не производили впечатления вымуштрованных солдат, но точно были не немцами, и потому встреча с ними не сулила ничего хорошего. Говорили они на каком-то непонятном языке – не то польский, не то еще что, но точно – не русские.
– Развелось всякой дряни, бандиты чертовы, – облегченно заявил старшина, когда дали кругаля, стараясь уйти подалее от возможной новой встречи с этой шпаной.
– Кто это был?
– Черт их разберет, сорта говна. Они тут все друг друга режут, одно слово – славяне безмозглые. Лучше держаться от них подальше, сатана их разберет, что на уме держат.
Тем не менее ангелы-хранители всей троицы сработали дружно и на совесть. Ушлый гауптфельдфебель целый день наблюдал за маленькой деревней, даже скорее – хутором, после чего уверенно заявил, что вот тут они купят жратву и наймут проводника. Что уж он там углядел – Поппендик бы не сказал, но оказалось – все верно. За солидную пачку оккупационных марок и еды добыли, и пожилой мазур честно вел их два дня по каким-то тропам, и утром командир третьего взвода угробленной танковой роты снова услышал странный боевой клич своего приятеля:
– Йепи каней, дружище! Мы выбрались! Да еще этот прохвост ухитрился провести нас через передовые позиции! Мы уже в нашем тылу! – радостно заявил ухмыляющийся бранденбуржец.
С этим было не поспорить – по хорошо просматриваемой из кустов проселочной дороге тащилось несколько пустых телег с унылыми лошадками и такими же мешковатыми возничими – только вот форма на обозниках была самая что ни на есть своя, великогерманская.
Поляку дали денег, выбрались поспешно на дорогу перед удивленными тыловиками и доехали до штаба пехотной части с максимальным комфортом. Оказалось, что такие окруженцы здесь не новость, но танкисты безлошадные залезли куда глубже остальных, хотя и хромые.
Проверку прошли достаточно легко – да, впрочем, и так все было ясно, тем более, что вышли с документами и говорили одно и то же.
Деньги оберфельдфебели поделили более-менее честно, насколько мог судить Поппендик, и старшина убыл в лазарет с обострением сразу целого букета разных болезней после того, как в узком кругу отпраздновали успех.
Действительно ли ушлый прохвост расхворался или это было обострением хитрости, но вид у больного был довольный, как у обожравшегося сметаной кота. А танкистов – командира взвода и его наводчика – направили тоже в тыл, но на переформирование. Экипажей для «Пантер» не хватало катастрофически.
Простились тепло, напоследок Поппендик спросил у бывалого приятеля:
– А что это за боевой индейский клич ты периодически издавал?
– Служил у нас русский из эмигрантов, фольксдойч из казаков. Бравый и удачливый был сукин сын. Вот это – от него осталось. Может, он и сейчас жив – там, где все свернули себе шеи и остались на льду, он ухитрился выбраться один-единственный; правда, руки-ноги отморозил. Но мне его возглас понравился, – рассмеялся старшина.
– А что он значит?
– Да пес его знает! Разве это важно? – пожал плечами веселый бранденбуржец.
– И верно! Бывай, может, и увидимся, дружище!
– Ты тоже не сопливься. И за молокососом присматривай – как наводчик он пока ерунда на постном масле, но как тягловая сила – очень полезен!
На том расстались.
А вот бравый лейтенант со всей группой пропал без вести, и больше ни о ком из той группы Поппендик не слышал ничего.
Капитан Ивушкин, командир резерва гвардейской танковой бригады
Наличных сил было не густо. Очень не густо. Бригада, продираясь с боями, поистрепалась – немцы дрались остервенело. И теперь он, замкомбата, имел под рукой всего три танка: свой собственный Т-34 – старого типа, не раз уже отремонтированный, второй – легкий Т-70, тоже сильно изношенный, и единственной серьезной силой был танк Оськина – новехонькая тридцатьчетверка с отличной, хорошего калибра пушкой в 85 миллиметров.
То, что встречать надо будет уже знакомые толстолобые «Пантеры», не шибко радовало. Слабоваты были и его пушка, и свистелка легкого танка. Не, так-то по бравым плакатам, показывающим, куда бить эту злую «кошку», получалось все куда как просто, и даже Т-70 с двухсот метров мог продырявить зверя из стали наповал, только вот нюанс: попадать надо было очень и очень метко в маленькие уязвимые места. Размером с посылочный ящик.
Точно, как с тем греческим воякой по имени Ахиллес, у которого только пятка и была небронированной. Конечно, бравые журналисты размашисто воспевали случаи такого везения, но бумага-то все стерпит, а своими глазами Ивушкин такого не видел, зато отлично знал, что немецкие танки хорошо бронированы, и танкисты не ловят ртом мух и за просто так корму и зад не подставят.
Задачку командир бригады поставил достаточно головоломную – устроить засаду у села Оглендув, но сделать это уже не успели – немцы вышибли оттуда таранным ударом артиллеристов и пехоту, а свои танки на подмогу пехтуре не поспели. Теперь комбриг решил устроить немцам огневой мешок, перехватив проселочную дорогу из села Оглендува в городишко Сташув. Ну и названия же здесь нелепые!