Будь тут у фрицев только средние панцеры – возможно, и не был бы уверен комбриг, что пойдут они по дорожке, но ударной силой были тяжеленные «Пантеры». А они по полю пройти не смогли бы – им и дорога проселочная жидка, как для Т-34 верховое болотце. И троице танков под командой Ивушкина надо было, на манер артиллеристов ИПТАПов, привлечь внимание фрицев к себе, позаигрывать. И развернуть бронированные крупповские избушки к себе передом, а задом – к засаде, в которую комбриг собрал все, что мог, да и начальство пособило, подогнав усиление. К тому же местечко было пристреляно и артиллерией из тяжелых.
Весь вопрос был – продержаться ту малую толику времени, пока немцы будут разворачиваться и выцеливать открывших по ним огонь наглецов.
Самым подходящим было поле у дороги со здоровенными, не по-нашему собранными копнами соломы. Под копны танки и замаскировали: Оськин с краю, остальные двое – чуть поодаль. Договорились, что первый выстрел за Оськиным, остальные поддержат. Создавая – чего уж тут миндальничать – видимость присутствия крупных сил. К тому же трудно разобраться сразу, что за орудие пуляет, поднимая столбом пыль и дым с летящей соломой. Если замельтешат как следует – поверят фрицы, что их с фланга атаковали. И когда начнут поворачиваться – амба!
Так-то Оськину лафа! В новой машине и наводчик у него есть, и заряжающий. Снаряды, правда, потяжелее. Зато и убойнее: и по пехоте, и по дзоту, и по броняшкам куда как достойно влепить можно. И что немало – места в новой башне куда больше. А тут в старой машине Ивушкин сам командует и сам наводит, а заряжает командир башни. И тесно же.
Правда, привыкли уже к своей «Татьянке», как называл экипаж машину. И везло пока с нею. А это на войне дорогого стоит. Был у Ивушкина раньше «невезучий» танк – вот же гадская была машина! Словно в нее ведьма вселилась – не одно сломается, так другое откажет, и все в самое неподходящее время! Опытные ремонтники только головами крутили – если в батальоне и случалась крайне редкая по статистике и вредности поломка, то понятно, на какой машине. С чертыханием и массой неприятностей доездили до момента, когда двигателю, наконец, капремонт понадобился – так и то не убыла на ремонт таратайка, а прилетел издалека один-единственный снаряд, не пойми кем пущенный, и полыхнула «Зараза» свечкой. Даже никакие детали толком снять не вышло, чтоб поставить на другие машины. Еще и обгорели все, пока пытались потушить, хорошо хоть – не тяжело. А пришедшая на замену «Танька» была совсем другого складу – горя с ней не знали. Паинька, а не танк! И вроде серийные машины, одинаковые с виду. Вот поди ж ты!
Комбриг неожиданно приехал, посмотрел, остался доволен. Приказал без разрешения Ивушкина огня не открывать. Оськин поморщился: любил самостоятельность и тут был уверен, что виднее ему на месте будет. Одно слово – ухарь, в хорошем смысле этого слова. Действовал дерзко и неожиданно, танк знал, как свои пять пальцев, и экипаж у него подобран из мастеров. Оно и понятно: начал войну командиром танка Т-26, горел семь раз и дважды был тяжело ранен, да раз контужен, когда взрывом авиабомбы его отшвырнуло и засыпало так, что товарищи были уверены – убит. Выкопали для похорон, а оказалось – дышит! Медики повозились в госпитале – и снова танкист в бою. А за битого – двух небитых дают. Хотя за такого и десяти небитых не жаль. Мастер боя!
Все специальности экипажа сам знал отлично. И, к слову, уже к «Золотой звезде» представлен – за форсирование Вислы. Первым на берег спрыгнула его машина, успев за секунды до того, как разбитый снарядом понтон утонул. Прямо цирковой фокус – рывок такой с места. Танк на берег, отброшенный гусеницами понтон на грунт ушел, а Оськин головоломно провел танк наискось по крутизне берега, рискуя вверх тормашками опрокинуться со склона, но проскочил, вылетев на гребень, откуда его не ждали, и потом вывел свой танк сзади-сбоку на немецкую батарею, что этот участок берега прикрывала. Расчеты орудий перестрелял, пушки раздавил и переправу обеспечил, потом еще и окопы отутюжив, отчего и пулеметы заткнулись. Многие танкисты считали, что просто везет Сашке, но Ивушкин точно знал, что все эти на неопытный взгляд гусарские эскапады не с бухты-барахты, а выверяет свои действия гвардии младший лейтенант досконально, и абы куда не сунется просто так.
Ивушкин и сам был таким – сначала подумать, потом сделать, и потому выходки Оськина понимал лучше многих. Не зря оба учились до войны в финансово-экономических техникумах. Потому точность в расчетах была понятной. И лишний раз убеждался в том, когда потом место боя осматривал, делая выводы. В городишке Сташув танк Оськина угробил немецкий бронепоезд. И по следам было видно: встали где нужно – в мертвой зоне немецких пушек, – и первым же снарядом башкир-наводчик выпустил весь пар из паровоза, обездвижив состав намертво, а потом аккуратно вынес все орудийные башни бронепоезда, благо танк стоял в недосягаемой для них зоне. Красивая, точная, да что там – виртуозная работа. Глаз – алмаз!
Спали тревожно, хотя и ночь неожиданно теплая, и соломы хоть завались – мягко лежать в кои-то веки. Но просыпался капитан каждый час. Пусть дежурные караулили у каждого танка, а не спалось толком, хотя на фронте сон – первое дело. Как стало светать, сели по местам. В тылу грохот какой-то, потом над головой знакомое до тошноты «везу-везу-везу» – немецкие бомбардировщики к себе потянулись. Что они там долбили? Все силы тут собраны, на огневой мешок. Где в стогах припрятан резерв бригады под его, капитанским управлением. В виде приманки.
Утро серенькое, с туманом, но выход из лощины уже просматривается, и дорога под прицелом видна. Тарахтенье из тумана – мотоциклы едут. Пара, с колясками, седоки только касками покачивают. Разведдозор немецкий.
– Пропускаем! – сказал капитан. Оськин-то и сам понимает, а молодого командира Т-70 надо на всякий случай предупредить. Неопытный, может погорячиться.
Следом по дороге мимо засады еще пара мотоциклов, броневичок маленький со здоровенной антенной – понятно, рация мощная, и гроб бронетранспортера с пехотой.
– И этих пропускаем.
Проскочили и эти.
И вот тут-то рев тяжелый и мощный.
– Танки пошли. Не вижу, но слышу. Идут лощиной! – сказал, и на душе полегчало. Немцы прут в ловушку. Сильно опасался Ивушкин, что пустят первой авиаразведку и та засаду вскроет – и его – из трех танков и ту, что по другую сторону дороги, где и танки и зверобои САУ, хоть и замаскированы старательно, но опытный летчик если и не увидит сами машины – то уж следы от гусениц найдет и выводы сделает. Хоть и попытались от следов избавиться – но то такое – все не разметелишь. А сверху видно все куда лучше. Видно, из – за тумана не полетели. И ладно.
– Вижу танк! – сообщил Ивушкин.
– Вижу – отозвался комбат Коробов.
– Не спешите, бить с четырехсот метров, – охолонул комбриг. Значит – тоже уже видит.
Из тумана, снизу из лощины темная громада. Орудие – как телеграфный столб, и вообще не понять, что за зверь! То ли туман мешает и изменяет размер, то ли эта махина не знакома – силуэты немецких панцеров Ивушкин знал отлично. Точно не «Тигр» с его угловатыми квадратными очертаниями, но и не «Пантера». Так, что-то похожее вроде есть: углы наклона брони, лоб скошенный, но этот куда больше. Непонятно.
Заряжающий рядом сопит, нянькает на руках бронебойный унитар.
Огромный танк, пробуксовывая в рыхлом для такой тяжеленной туши песке, дергаясь рывками, медленно вылезал на дорогу. Вылез, надсадно ревя мотором, и пополз вперед. Следом с такой же натугой выполз второй – такой же. Сейчас уже точно видно – не «Пантера»! А дистанция у них между машинами больше, чем обычно, растянулись.
Третий вылезает, вылупень, а первый уже дальше Оськина проехал.
– Бить?
– Бей! – голос комбрига.
– Огонь! – приказал Ивушкин.
– Огонь! – Оськин скомандовал.
Гром орудийных выстрелов, звонких в танковой броне.
Ожидаемо – рикошет, трасса визганула от серой брони в сторону. Чавкнул замок. Выстрел! Рикошет! Махина замедленно стала поворачиваться лбом. Ручки наводки свиристят под пальцами, ствол опускается вниз – тут при такой броне – только по ходовой! И широченные же у него гусеницы!
Выстрел!
Дыра чужого ствола медленно накатывает прямо в душу.
Выстрел!
– Танцуем! – мехводу по переговорному устройству. Рывком танк выскакивает вперед, пальба пошла вовсю! Слышно рявканье Оськинской пушки, сзади бумкает сорокапятка легкого танка, ответно грохочут здоровенные орудия немецких машин.
– Стой!
Выстрел!
– Танцуем!
Выстрел!
– 307–305, – голос комбрига. И условный сигнал для засады общей – немцы подставились как надо.
Небо рухнуло! Залп из трех десятков засадных стволов! Гулкий и тяжкий звон попаданий снарядов в толстенную броню. Не колокола, но есть что-то величественное! Трассеры в разные стороны! Рикошетов масса, но что-то наверное и прилетело как надо. Мотануло в башне – мехвод заложил крутой вираж, но – умница, так встал, что серая туша аккурат в прицеле.
– Выстрел!
Блестящая лента гусеницы как-то очень уж быстро мелькнула траками – и распалась! Непонятного вида панцер грузно завалился на бок, впившись намертво голыми узкими катками в песок, с натугой стал доворачиваться – немец не допер, что гусянку потерял, придурень! Все, встал мертво!
Тонкий свист показался – нет, не показался – песок фонтанами в небо, дымина всю лощину окутала. Гаубицы накрыли дорогу!
– За скирду! Осмотреться надо!
Высунулся аккуратно из башни, люком прикрываясь.
На дороге два костра громадных. И Оськинская машина там – еще ближе подскочил, чертяка, к немцам! Не успел в звуке выразить – Абубакир влепил с кинжальной дистанции в застрявший танк снаряд – третий костер! Ух, полыхнуло, аж искры снопом.
Остальные немцы из лощины уже не лезут, даданят оттуда, но что-то без толку. И явно отходят! И гаубицы туда лупят, корректировщик на отлично работает!