– Но для красного командира славных танковых войск обязанность думать корой головного мозга должна превозмогать даже лень, особенно для осознания приоритетных задач понимания поставленных целей! – подхватил пономарским голосом и Оськин.
Молодой помидорно покраснел.
– То, что надо наблюдать за полем боя, тебе сто раз говорили. А сейчас вот запомни, как конкретно глядеть на того, кто самый опасный. Понятно, что сперва они все тебе в лоб целят, так вот и опыт – это понять, кто уже да, а кто – пока нет. И увертываться от того, кто да, а другого в уме держать, время считать. Про стволы понятно?
– Понятно, товарищ гвардии младший лейтенант! А почему вы к ним вплотную кинулись подъезжать? Там же наши огонь вот-вот открыть должны были? Вы же чуть под свой огонь не попали!
– Это тебе так показалось только – я в мертвой зоне был и для своих, и для немцев. И та самая «чуть» никак не меньше пятидесяти метров была.
И легкомысленный вроде бы Оськин по-чапаевски наглядно изобразил на плащ-палатке из котелков, ложек и прочего военно-полевого обеденного сервиза кроки прошедшего боя, заодно отразив и свои эволюции, и движения немцев, и даже про Ивушкина и Т-70 не забыл. Ну, надо заметить, что капитан неназойливо и как бы походя помог, чуточку поправив ложку, что изображала батарею «Зверобоев» и еще по мелочи – он ведь тоже поле боя самым внимательным образом оценивал все время прошедшей драки.
В таком виде ситуация отлично на все вопросы ответила. И да. Получилось, что, прыгнув прямо в пасть врагу, Оськин, наоборот, себя обезопасил больше, чем если бы вертелся поодаль. Там шансы словить немецкий гостинец увеличивались. И результат боя правильность его действий подтвердил.
– А еще поле боя не только видеть – его и слушать надо. Ты вот что скажешь по стрельбе сейчас? – словно невзначай, спросил Ивушкин.
– Ну, перестрелка идет все время. Не шибко густо, – начал выдавать молодой.
– А кто стреляет? Вот, к примеру, сейчас что там бахает?
Круглолицый офицер завертел головой. Чуточку затравленно поглядел на экзаменатора.
– Не сечет, – грустно заметил Оськин.
Ивченко кивнул. Потом сам прислушался к далекой музыке боя.
– Вот наши тридцатьчетверки тявкают. У них звонкий такой звук, задорный. Не замечал? И у 85 мм. Тоже звук похож, только погромче. Опять 76! И вот. А это кто?
Молодой опять покраснел.
– А это немец огрызнулся. Тоже из 75 мм – только у него звук глуше и такое «пффф» в конце – из-за дульного тормоза. А вот сейчас кто вдул?
– Наверное, как раз кто-то из новеньких. Раньше не слыхал, – с видом записного меломана отозвался знаток партитуры танковых дудок Оськин.
– Тоже так думаю. О, а это точно ИС рявкнул своим жерлом! Ну, сам посуди – отличается же звук, точно говорю!
Молодой укоризненно шмыгнул носом. Не, так-то он понимал, что «старики» не разыгрывают, и да, далекий орудийный гул чуточку менялся раз от раза, только вот беда – сам он ни за что не сказал бы, кто и из чего там бахает. Ну, вот хоть тресни. Да и зачем слушать-то! Это вона где все тарахтит. Тут-то спокойно!
О чем и буркнул в сторону и тихонько.
– Эх, молодо-зелено, – грустно сказал двадцатичетырехлетний «старик» Оськин. А его друг, который был еще аж на два года старше, печально кивнул головой.
– Если слушать – понимаешь, что происходит, и можешь представить, что будет. Вот по стрельбе получается, что немцы тыркаются в нашу оборону, но осторожно прощупывают, не наглеют. Получили тут по башке – и охолонулись, а то после того, как вчера наших из Оглендува поперли и убедились, что ЗиСки им что горох об стенку – возгордились. Оттого и вляпались в мешок. И возятся они уже долгонько – эти их новые «Пантеры» то и дело стреляют. А теперь прикинь самостоятельно: с чего это все старослужащие дрыхнут без задних ног?
– Ну, так сами же говорите, что не выспаться всегда успеешь?
– Ага. А ты сам все же представь – немцы эти за новых громадинах весь день провоюют, бензин пожгут, снаряды израсходуют. Убедятся, что им тут только дорога проходима, а в других местах они в этом песочке тонут, как в болоте. Что они будут делать?
– Ну, заправляться. Что ж еще-то.
– Как думаешь, ночью они полезут драться?
– Вряд ли. Вон как вязли. А в темноте куда угодно можно заехать.
– Во-о-от! Значит, стянутся они обратно в Оглендув, заправятся, починятся и с утра снова полезут, но уже с опаской. А мы, значит, что? Учитывая, что даже Абубакир дрыхнет сейчас? – наводяще спросил Оськин.
– Так, ну я и раньше видал, как он спит, – недоуменно поглядел на сопящего поодаль наводчика молодой-конопатый.
– Спят они, потому что понимают: лоб в лоб нас эти железяки снесут. В лучшем случае, попятят, если не придумаем очередной мешок, но такое дважды подряд не работает. Потому – зуб даю – начальство немцам сюрприз ночью устроит, и поедем мы вместо здорового сна воевать. И потому, что немцы того не ждут, и потому, что мы ночью воевать уже умеем, а эти – новички на фронте. И давать им обучиться нам никак нельзя. Старые служаки, может, и не выразят это связно, но они такое спиной чуют – вот и дрыхнут про запас, чтоб ночью зевотой себе пасть не порвать.
– А мы чего не спим тогда? – удивился молодой.
– Ведь надо же было своего товарища вразумить? Вот мы это и сделали. А теперь как раз самое время храпака задавить!
Старики как в воду смотрели. Отдохнули, привели себя в порядок и тут же получили приказ к 22:00 быть готовыми к атаке. Как раз поужинать успели. Вместе с комбатом и начштаба прикинули маршруты движения, возможные очаги сопротивления немцев в деревне, средства усиления, варианты связи и прочие рутинные моменты. Комбат Коробов взял на себя левый фланг, Ивушкину достался правый.
Разведка уже с вечера пасла немцев, и сведения получались интересные. Окопаться немцы то ли не удосужились, то ли понадеялись на мощь своих танков, а наблюдатели засекли четыре штуки тех самых, новых. И укрылись зверь-машины где-то в глубине села, то есть явно будут сюрпризы.
Получалось, что силенок у атакующих будет поменьше, чем у обороняющихся, но это уже никого не пугало – привыкли. И да, драться накоротке на улицах означало свести на нет чудовищную дальнобойность новых немецких орудий.
Темнота обвалилась быстро. Хорошая ночь – хоть глаз коли. Танки и десанты тихо поползли за вожатыми, шедшими пеше и с полотенцами на спине – белое и в темноте мехводы видели. Вышли на рубеж атаки вовремя и без осложнений. А потом вместо артобстрела разведчики из нескольких ракетниц запузырили в деревню осветительные ракеты, залившие местность мертвенным слепящим светом и поделившие все на белое и черное.
Такое было уже принято в ночных атаках – близкий свет слепил немецких наводчиков и позволял своим издалека разносить оборону. Подсветка была полезна и применялась при любом удобном случае.
Танки с десантом на броне ревнули двигателями и рванули в деревню. Навстречу хлестнули пулеметные очереди, яркие трассы весело запрыгали по полю, устраивая рикошетами подобие праздничного фейерверка. По обнаружившим себя пулеметам заработали орудия, что калибром были поменее – и тут молодой с семидесятки лупил на пределе скорострельности. Сам Ивушкин ожидал, что вот из-за угла дома выпрется туша чужого танка, и тогда надо будет рвать врагу гусеницы и уворачиваться от ответного выстрела, что было не очень просто сделать. Село незнакомое, не все в точности соответствует карте, а построенный в прошлом году и потому отсутствующий на карте каменный сарай может оказаться крайне неприятным сюрпризом, если уж очень хорошо карту изучишь и понадеешься на ее точность. И еще надо бы малому потом поставить на вид частую стрельбу – капитан достаточно разбирался в танках, чтобы понять: азарт мешает сейчас сослуживцу прицеливаться, а без точности – как правило, снаряды на ветер!
Ожидаемо немцы зацепились за церковку или что это было за здание – из тридцати шести каменных строений самое крупное и стоящее практически в центре. Там явно был шверпункт, но что-то танков немецких и след простыл. Перед боем, естественно, прикинули, что как только фрицы себя обнаружат первым же выстрелом из новых панцеров, всем давить обнаруженных, заходя сбоку и сзади. Но пока работали только свои танковые пушки, а от немцев – только молотьба автоматического оружия. Стрелковое. Непонятно.
Оглендув вытянулся вдоль дороги, дома и сараи, считай, в одну линию – длинное, но худое село. Хоть и осторожничали, а не попались резерву Ивушкина немецкие громады.
И это было непонятно – куда делись? В селе они точно были, провалиться сквозь землю не могли, так что получалось – сразу же, в начале атаки смотались. Нельзя сказать, что это хорошо. Пару раз выскакивал из башни, смотрел, щурясь от ракетного света, мертвенного и неприятного, на следы от гусениц, которые танкодесантники нашли.
Да, немцы откатились. Не приняли боя. Бросили свою пехоту, которую теперь, аккуратно и не подставляясь, добивали совместно танкисты (снарядами в окна, откуда взблескивали выстрелы) и пехота – гранатами и ответной стрельбой. К утру вычистили всех. А комбат радостно похвастал: захватили немецкий танк в полной сохранности, только гусеницы чуток побиты, но двигатель завелся с полтыка и видно, что все исправно, просто экипаж задал стрекача.
Ивушкин, естественно, искренне этому порадовался, но так как малой ухитрился в пылу победы застрять в канаве, то возня с вытаскиванием отвлекла от восторгов. Даже не успел толком молодому внушение сделать, как вздрогнул – совсем недалеко, наконец, ахнуло немецкое орудиеще. И еще! И, опять же, танковые пушки загрохали – и наши, и немецкие средние. Но как-то очень быстро пальба сошла на нет. Связался с Оськиным. Тот огорошил известием, что неподалеку от села сидит в бомбовой воронке еще один немецкий тяж. Однако, судя по всему (в первую очередь доклад от пехоты ситуацию разъяснил), танк был пустой, и туда залезли несколько наших автоматчиков, пара из которых смогла разобраться в технике, и как только фрицы затеяли контратаку – начали пальбу, отчего немцы от гре