– Вот дают ребята! Прям как рядовой Рабинович, который уничтожил с помощью пулемета тридцать врагов. И дико удивился, когда узнал, что пулемет еще и стреляет! Надо вытаскивать ребят, засиделись уже, наверное!
Доложил Катукову – не без опасения, что сильно болеющий в тот момент командир может сорваться: обстановка тяжелейшая, да и почки больные измучили, но тот немедленно отдал приказание саперам рассчитать, какие силы выделить для инженерной спасательной экспедиции, и танк вытянуть для дальнейших свершений. Оказалось, что даже матерущим инженерам эвакуировать бегемота из стали было непросто – создали сложную систему со всякими полиспастами и прочими ухищрениями и чуть ли не с дистанции полкилометра принялись тянуть федоровский танк. Не сразу и не просто, но вытянули к вящей радости экипажа и спасателей, а пехота при этом пригорюнилась – привыкли уже к соседям, не раз выручавшим. Осталось их утешить тем, что тут уже немцы не сунутся, силенки у них вышли, скоро опять их попятят!
Хотя бригада – и батальон Бочковского, естественно – тоже из боев не вылезала, но возвращение блудного экипажа отметили с размахом, что растрогало прибывших, осунувшихся на пехотном харче.
А Темник после встречи и отмечания таковой не без намека напомнил, что все хорошо в меру.
– Наши, говорят, в «Шерманах» в каморе пушки виски находили. Подарки от американских пролетариев. Причем самые опытные – не по одному разу. Самый удивительный случай был зафиксирован на Белорусском фронте в декабре 1944 года, когда наводчик Койнахер нашел в каморе орудия «Шермана» уже шестую бутылку виски, спустя полгода после присылки танка в СССР. Боевая машина к тому времени прошла с боями более полутысячи километров и имела на своем счету уничтоженные самоходку и противотанковое орудие, а также несколько раздавленных грузовиков.
Еще более удивительным оказалось то, что под воздействием холодного климата американский виски за это время превратился в ядреный польский самогон. Это удивительное явление было зафиксировано командиром роты, изъявшим бутылку для изучения в Особом отделе, но, к сожалению, уникальная бутылка полностью и безвозвратно погибла при налете вражеских пикировщиков на штаб полка. С тех пор необычный «Шерман» регулярно тщательно проверялся командиром роты, но более таких удивительных находок ему сделать не удалось.
Это я к чему? К тому, что летом у тебя бойцы вообще не пьют, знаю. Но сейчас не лето, потому – присматривай. И так поводов для празднования каждый день в газетах по десятку. Но нам воевать надо! Потому – поглядывай.
Бочковский кивнул. Прекрасно понимал, что сейчас – гремучая смесь в настроении у танкистов: и Победа уже близка, и потери серьезные, и особенно сильно сейчас жить хочется, да еще и весна на носу. Потому не стал спорить и доказывать, что его ребята не такие, как все. Просто кивнул, улыбнувшись услышанному.
Танки теперь звенели гусеницами по мерзлой германской земле. Война вернулась к тем, кто ее начал. И шла эта война совсем не так, как ее предполагали вести арийцы.
Померанская операция малоизвестна – как и большинство потрясающих победных успехов 1945 года – больно уж лихая была задача, да еще блестяще выполненная. Сейчас это не модно, надо все больше про наши неудачи песни петь. Потому в который раз жуется мочалка про немецкий блицкриг 1941 года, а про ответный советский, 1945 года – молчок.
Группа армий «Висла», которая должна была разгромить наступающие орды Советов, сама была рассечена на куски, прижата к Балтике и разгромлена по частям – больше двадцати немецких дивизий с массой разных отдельных и специальных частей были выпотрошены и остались без техники, тяжелого оружия и с мизерными огрызками личного состава, которые успели эвакуировать. Вместо дранга и штурма – разгром и уничтожение.
Дрались немцы на своей земле свирепо, укрепрайонов и линий обороны в виде того же Померанского вала было создано множество, да вся Померания была сплошным укрепрайоном с городами-крепостями. Но устроить советским войскам изматывающую позиционную войну, как под Верденом или в Пашендейле, вермахт не смог. Не тот противник перед ними был. Не помогла и помощь Кригсмарине, гитлеровского флота, который активно пытался подражать успешным действиям тех же балтийцев. Удержать хотя бы подобные Ораниенбаумскому плацдарму территории не получилось. Немцев били, гнали и не давали опомниться.
Темп наступления был прежним – по 20 километров в сутки.
После выхода на берег Балтийского моря, где немцы, не успевая сжечь технику, загоняли ее в воду и топили, первая гвардейская танковая армия была развернута и наступала – совсем непривычно – на восток, помогая соседнему фронту. Встретились с соседями под Гдыней, где пришлось брать сильно укрепленную высоту 165,0. Осложнялась ситуация еще и тем, что на этой господствующей высоте, набитой инфантерией и артиллерией немцев, был и центр, корректирующий огонь немецких боевых кораблей. А точно падающие морские дальнобойные «чемоданы» совсем не способствовали продвижению.
Бочковский послал роту Духова, старого своего товарища, в обход. Рота танков проломилась через лес и вылезла там, где ее не ждали. Опять немецким артиллеристам смешали карты, не вписавшись в рассчитанные сектора обстрела. Пока танки Духова лезли с фланга на горку, их дважды яростно контратаковали, и оба раза – безуспешно. Оборонявшие высоту растерялись: по лесу танки не могли пройти! Противник опять воевал не оттуда! Это не было запланировано, на это не рассчитывали, опять русские нарушают правила ведения войны и наступают неправильно! Потому спешно и не очень организованно атаковавшие фрицы легли под огнем зря. Экспромт всегда был слабым местом арийцев.
Заваленные немецкими трупами окопы, горящая техника – три немецких танка и здоровенная самоходка с длиннющим стволом – вот что увидел Бочковский, когда основные силы бригады ломанулись на подмогу атакующей роте и добили остатки сопротивления на высоте. Судя по тому, что морские снаряды теперь падали хаотично и не туда, куда было бы им надо – ясно стало, что корректировщики приказали долго жить, и больше у немецкого флота глаз тут нет. Привычный пейзаж после очередного разгрома: добротно сделанные окопы с обшивкой крутостей досками, осыпавшиеся под крутившимися на них тяжеленными танками, раздавленный пулемет, длинный багряный след, напечатанный танковой гусеницей и оторванная нога – голая, но в сапоге с коротким голенищем, снег, закиданный землей из воронок, рваные тряпки, гильзы, бумажки, запах гари, крови и взрывчатки…
Ждал доклада ротного командира, но танк Духова не отвечал на радиовызов. Забеспокоился, и оказалось – не зря. После такого успеха в бочку меда ливанули дегтя. Хотя и совсем не так, как можно бы ожидать.
Духов вышел из боя целехоньким, только слегка оглох, когда немецкий панцер обменялся с ним выстрелом почти в упор. Серая крестоносная громада полыхнула бензиновым костром, а машина ротного командира тяжело загудела, когда немецкий снаряд грохнулся в наклонный бронелист тридцатьчетверки, уподобив ее причудливому колоколу. При таких попаданиях сталь вибрировала, и с танка мигом стряхивались и вся пыль, и грязь со снегом. И внутри тоже взметывалось все, что вроде было незаметно. А в ленд-лизовских машинах еще и заклепки рвало, и в салоне машины. В общем – удар не был безразличен ни многотонным стальным громадинам, ни живым людям, что в них находились.
По танку вдарила болванка, как пелось в песне, но, не пробив – с визгом отрикошетила, тряханув стальную махину. От этого удара что-то в рации попортилось, и хотя, как твердо знал радист, в этом говорящем ящике может быть только две неполадки: «либо контачит там, где не надо, либо не контачит там, где надо», но исправить сразу не получилось.
Духов решил сбегать к командиру батальона пеше. Бой практически закончился. Не раз такое делал, тут и бежать – всего ничего. Выскочил из онемевшего танка, рванул, как на стадионе – и дернулся, сбился с шага, завалился в подвернувшийся окоп. Как лошадь лягнула в грудь, и рука повисла плетью…
Подловил офицера немецкий снайпер, влепил разрывную пулю и попал точно – прямо в ордена.
От автора: Разрывная пуля – просторечное название пули пристрелочной, как деликатно называют это штуковину военные люди. Предполагается, что таковыми стрелять будут только для определения дальности и точности стрельбы, однако давным-давно всеми европейскими армиями этот боеприпас применялся против живой силы противника. Немецкая пристрелочная пуля была типовой – в полом носике заряд взрывчатки, в перегородке – капсюль-воспламенитель, в задней части – боек, который при ударе пули о препятствие бьет по капсюлю, а тот поджигает взрывчатку, разносящую пулю на куски. Этакий артиллерийский мини-снарядик получается. Подобный боеприпас немцы использовали широко – как в авиации, так и в пехоте. Наша медицина такое применение фиксировала часто, на рентгене отлично видны мелкие металлические осколки от головной части пули и целая задняя часть. Другое дело, что гитлеровцы нарушили все правила войны, так что это нарушение уже не очень выделялось, например, на фоне массового геноцида мирного населения и военнопленных.
Как всегда в подобных случаях, трудно сказать, что Духову повезло. Какое уж тут везение… Хотя, воюй он хуже – не был бы награжден, и взрыв пули был бы у него в легком. А это, как правило, смерть практически на месте. Ордена – теперь смятые и раскуроченные, с осыпавшейся эмалью – приняли основной удар, спасли жизнь, но задняя часть пули, отлетев, перебила плечевую кость. Когда ротного увозили в медсанбат, ясно было, что если он и вернется в армию, то очень нескоро. И сам раненый понимал, что не брать ему Берлин, оттого был печален. И с рукой беда, кость задета всерьез…
Бочковский ходил мрачный, как туча. Еще одного сослуживца потерял, с кем на Курской дуге вместе дрался. Потери бригада несла тяжелые, и то, что немцев погибало вдесятеро больше, никак не утешало. Долг платежом страшен, им теперь возвращали во всей красе тот блицкриг, с которым они приперлись в Советский Союз жарким летом 1941 года. Теперь их беженцы бежали толпами по дорогам, а бросаемые в огонь войска, дурно слепленные на скорую руку из кого попало, сгорали мигом под бомбежками, градом артиллерийских снарядов и под гусеницами танков. Все повторялось в деталях. Во всех деталях.