Глаз у этого парня был точный, и стрелял он мастерски, но на днях состоялся неприятный разговор с начальством. Дело было в том, что артиллеристы ИПТАПов не зря носили на левом рукаве черный ромб с перекрещенными стволами старых пушек. Это были – без всякой лести – лучшие бойцы. Сильные, выносливые, стойкие – и одновременно умные, расчетливые и – храбрые. Без залихватской и чуток дурашливой лихости десантников, без показушной элитарной смелости разведчиков, без плакатной кинематографичности летчиков и моряков. Скромные, знающие себе цену боги войны.
А наводчик паниковал под бомбами и опять потерял голову при утреннем воздушном налете – пришлось его искать. Пришел, правда сам, но через шесть минут. И снова бомбежка – тут немцы бомбили почти безнаказанно, словно в начале войны. Наши чертовы соколы все никак не могли перебраться поближе, а с дальних аэродромов получался пшик, а не воздушное прикрытие.
Заняли позиции, толком не успев закопаться, еще и в бой не вступили, а раздолбали стервятники 4 пушки, и людей побило. Потому начальство очень остро восприняло беготню наводчика первого орудия и весьма настоятельно рекомендовало сменить этого пугливого на кого покрепче, а этот пусть замковым побудет!
Бондарь не согласился.
– Он, товарищ капитан, как моей мамани кот. Тот тоже, если внезапно напугать – паникует, а если есть время собраться – то храбрый. Всем соседним котам раздал по шеям и зашугал, а у нас в Сибири коты – звери серьезные, каждый по пол-рыси выходит!
– Какой еще, к чертовой бабушке, кот? Запаникует – и все, хана вам всем! – весьма компетентно возразило начальство.
– Я присмотрю. Танки пока не летают, внезапно не выскочат из-за леса. А менять коня на переправе…
– Ручаешься, Бондарь?
– Так точно, товарищ капитан, ручаюсь.
– Вот же хохол упрямый! Ладно, под твою ответственность!
И теперь сидел ВРИО комбата, подстраховывал. И не нравилось ему то, что слышно за туманом. Вот так бы сказал, что тяжелые машинки там урчат. И вроде как характерный свистящий гул. Вроде у «Пантер» такой. Но и еще что-то там такое, отличное от хорошего.
А потом рев стал приближаться. Глянул на наводчика – круглит спиной, к прицелу прилип. Вроде – не паникует. Уже хорошо. Ударили по нервам орудийные выстрелы, особо гулкие по туману сырому. Вспышки видно, даже без бинокля. За спиной грохот разрывов. Куда лупят? Там же вроде нет ничего? Наобум святых бьют, провоцируют?
Артиллеристы зарылись в неудобья, по довоенному уму пушки бы ставить надо было там, где сейчас снаряды рвались, но здесь из-за рельефа местности получалось, что и пушкарям неудобно, но и танкистам тоже трудно придется – ствол надо будет опускать на максимум, и не факт, что угла хватит. Штабники полковые и рассчитали, и побегали сами, да и огневики тоже проверяли.
ИПТАП молчал. Продолжая лупить в белый свет, как в копейку, танки приближались. Точно, «Пантеры»! Две штуки в пределах видимости, да и сбоку их же пушки лупят, значит – еще несколько штук. И это – хорошо: слабоваты у них осколочные снаряды, заточен танк под драку с такими же бронированными железяками. Эх, жаль, не вкопались как следует, ну да не впервой. Знакомый зверь, сейчас вот ему в борт и зад!
Батареи стояли опорными пунктами, рассчитаны были позиции на круговую оборону, и потому панцеры обязательно подставлялись бортами для соседних батарей. А землица здесь – чистый песочек, рыхлый грунт – значит, гусеницы будут проседать, и скорость у «кошаков» будет убогой.
Сбоку загрохотало – там уже начали молотить вовсю, а тут, кроме вспышек, и не видно толком ничего. Биноклем шарит по туману старлей, но только полосы вьются. И немцы лупят над головами старательно.
– Вижу, тащ стршлтнт! – скороговоркой наводчик заявляет. Ишь, Кот Сибирский, углядел. А он уже и сам увидел хоть и размытые, но силуэты.
– Ждем!
Точно – «Пантеры». Контуры характерные сейчас уже угадываются. Едут медленно, как вошь по струне. Беременная и мокрая. Но зато стреляют часто, придурки. Не на тех напали – нашли дураков на такой дистанции отвечать! Подъезжайте поближе, оглохните от своих бабахов, очумейте от всполохов своего огня… А мы – ответим, когда нам надо. Хрен вам огородный по колено, а не провокация.
– Ждем!
Странно, пехоты не видно. Прямо как на Курской дуге! Поморщился, вспомнив, как без пушек остался. Контуры уже четкие, вот уже сейчас… 500 метров! Справа часто зададанили все четыре орудия четвертой батареи.
– По танкам противника! Дистанция – 500 метров! Огонь!
Телефонист отрепетовал. И орудия врезали неровным, но залпом. Кот Сибирский явно попал первым же снарядом – угасла трасса в танке. Но едет, зараза! Толстолобый! Ничего, сейчас сбоку от пятой батареи полетит! Пушка снова дернула стволом, взметнув вокруг сухой песок и ударив громом по ушам. Опять то же.
Наконец-то трассеры от пятой батареи! А, не нравится! Огонь танки ведут беспрерывно, но все не туда куда-то – то ли не видят, откуда по ним летит, то ли сами себя ослепили частым огнем, то ли еще что. Но попятились и задом откатываются чуть ли не быстрее, чем передом ехали. Прямо итальянцы какие-то: у тех, говорят, в танках одна скорость вперед и четыре – для заднего хода…
Перевели дух, наводчик зубы скалит: отлично отстрелялись, хоть и не запалили никого, но – атаку отбили. Сам Бондарь ответно ухмыльнулся, похвалил, но ухом улавливалось, что рев странно меняется. Вроде как и удаляется, а вроде и нет. Вот показалось, что и ближе ревет кто-то.
Деловая суета, пустые гильзы и укупорку – долой, новые снаряды поближе – тоже слышат ребята, что не конец веселью. И посерьезнели.
Танк увидели сразу, в один момент и комбат, и наводчик, и шустрый правильный, который аж присвистнул испуганным сусликом, тут же пригибаясь.
– Тащ комбатр!
– Вижу. Что это за?!
– Непонятно. Не было таких силуэтов в руководстве! – уверенно заявил наводчик, вовсю крутя рукояти. Ствол орудия пополз по горизонтали, опускаясь.
Здоровенный, словно деревенская изба крепкого хозяина, танк пер не там, где шли до того «Пантеры». И – как с некоторым ужасом понял Бондарь – работать по этой громаде не может ни пятая, ни четвертая батарея, да и свои орудия смогут дать огня, когда эта бронированная тварь вылезет из лощинки метрах в ста от этого орудия. Так что только одна пушечка с убогим для такого громилы калибром.
Кот Сибирский напрягся, но с виду был совершенно спокоен.
– Огонь по готовности, дистанция та же, – приказал то, что и так очевидно.
– Есть, – и голос спокойный, словно не бегал час назад от бомберов, как заяц очумелый. А самому старлею очень захотелось оказаться подальше от этой обреченной, (чего уж самому себе врать) пушечки с расчетом, которому жить осталось минуты две – как огонь откроют, так и все. Люто захотелось уйти ко второму орудию, да и повод есть – распорядиться выкатить на прямую наводку чуть вперед, чтоб в бочину врезать, когда первое орудие первой батареи танк будет давить гусеницами. Но – не смог. Понимал, что пора драпать, а гонор не дал. Глупость мальчишеская – а не мог свалить в туман. Сам себя обругал за дурь такую и остался сидеть, сжимая побелевшими пальцами уже ненужный бинокль.
Танк взревел победно и злобно, дернулся вперед, добавил ходу, широченные гусеницы забликовали стремительнее. И здоровенный же! И орудие не в пример ЗиСке третьей – и длиннее, и толще. Что еще за чудо-юдо на наши головы свалилось?
– Беглым – огонь! – сказал самому себе и вроде как даже чуточку опоздал – пушечка противотанковая рявкнула раньше. Трассер воткнулся в тушу танка и пропал там бесследно. А танк пер. Неудержимо. Сейчас поведет бревном ствола и плюнет ответно – и все. Вообще – все! Всем сразу и навсегда! А тех, кто еще будет булькать кровью, пытаясь уползти с перебитыми конечностями из-под накатывающих гусениц – размажет, вомнет в землю. Холод по спине, и язык онемел. Еще трассер в тушу. Едет, сволочь.
Кто – то угрюмо матернулся. Сейчас должен засечь и дать обратку ответную. Еще трассер впился в танк. И еще. И еще. Тренированный расчет выдал такую скорость стрельбы, что и на соревнованиях не покажешь. Всем беглым огням беглый. Пока танк пер триста метров, полтора десятка снарядов получил и принял своим толстенным лбом. И ни один не пошел в рикошет – все там остались, вбитые в броню.
А танк пер равнодушный к этим комариным укусам. Хоть вой! Еще трасса в лоб башни! И тут артиллеристы хором выдали восторженный ворох матюков – не удержались, прорвалось дикое напряжение этих самых длиннющих в их жизни минут – громадина в паре сотен метров перед орудием вдруг стала разворачиваться, показав себя сбоку во всем устрашающем великолепии. И наводчик влепил бронебойным в моторный отсек. Как в аптеке! Стальная громадина встала, как вкопанная, тяжело качнув телеграфным столбом орудия. И показалось Бондарю, что видит он оранжевый блеск в круглой дырочке. Точно – светится, словно в фонаре!
– Отставить огонь! – посчитал про себя и ужаснулся тому, сколько снарядов осталось на позиции. Гулькин нос и понюх табаку!
– Лезут, заразы! Из люков лезут! – восторженно рявкнул наводчик и, глянув вопросительно на командира, рванул со спины ППШ. Брякнул об верх щита, застрочил короткими. И Бондарь видел, как выскакивали черные фигурки, прыгая за танк. Тут запоздал с пальбой Кот Сибирский – успели немцы удрать, но и черт с ними, а танк уверенно и быстро разгорался, словно громадный костер.
И это было самое прекрасное зрелище за все время короткой еще жизни старшего лейтенанта, самое великолепное! Да каждый бы день любовался по три раза, и на сон грядущий – тоже! Ведь и не надоело бы!
Опомнился, тряхнул головой, орлом глянул на расчет, который, забыв обо всем, таращился восторженно, говоря разное.
– Осколочными, парой – чтоб за танком рвануло! – не по-уставному скомандовал, но поняли правильно. Убедился, что все вышло, как хотел, и если немецкие панцерманы не успели унести ноги подальше – должно было их зацепить, не порвать – так контузить. Сам бегом к телефону, телефонист – и тот, как на именинах, радостный сидит – тоже, небось, ждал, что его будут утюжить в никудышном песочном окопчике, от которого защиты шиш да ни шиша.