Людей все время люто не хватало, и предложение оставить себе пару трофейных машинок было принято. Да такое повсеместно было: положено все трофеи сдавать, но этот приказ исполняли спустя рукава. Еще и потому, что силенок мало, а приказы исполнять надо, словно в роте народу штатно. Хоть тресни, хоть сдохни – но выполни, и тут всякое лыко в строку шло.
Много ручных пулеметов в руках у Сидорова побывало, а этот понравился больше других. После того, как несколько раз жизнь ему спасало именно то, что вместо винтовки в руках был ручник, уважал сержант эти машинки. И этот последний, взятый у валявшегося в неглубоком окопе расчета, оказался самым удачным. Стоял аккуратно на стрелковой полке, а все прошлые его хозяева валялись неряшливой кучей, из которой торчали окостенелые руки и ноги. Пришлось повозиться, пока нашел под трупами и запасные стволы в футлярах, и ЗиП, и нужные инструменты. Полный комплект! Одна беда: патроны жрал совершенно свирепо, зато давал невиданную мощь огня, поражая ум цифрами выпускаемых за минуту пуль – аж больше тысячи получилось при проверке. А еще дырчатым кожухом был на ППШ похож, что тоже приятно.
При том несложный оказался. Были во второй роте ребята, знакомые с ним, за магарыч малый все обстоятельно показали и рассказали – ну да и у них тоже была неучтенка именно такая. И отдельно предупредили, что могут и свои сгоряча влепить, посчитав по звуку стрельбы, что это враг сидит, потому – учесть и это надо.
Теперь вражеская цепь, на редкую удачу пулеметчика, бежала к нему боком, и крайний к пулемету зольдат был метрах в пятидесяти. Такое выпадает немногим – устроить чистый кулисный огонь, крести – козыри с фланга…
– Давай, сержант! – азартно просипел рябой паренек, взятый Сидоровым в подручные за редкую удачливость. Сам замкомвзвода считал, что и удачливость – и неудачливость – понятия физические, существенные и даже передаются, если находишься рядом. Потому удачливых привечал, а от неудачников старался сторониться.
Отвечать было некогда, фигурки выстроились плотной – не промажешь – мишенью, неровной по верху (одни дальше, другие ближе), но сплошняковой. И пока не рассыпались – даванул на тугой спуск. Пулемет взревел, жадно втягивая в себя суставчатую металлическую ленту, зубастую от пуль. Бил, не жалея патронов, пока враг не успел сообразить. Вояки эти пятнистые были опытными, ушлыми и толковыми, поняли мгновенно, что попали в засаду, но в бою и под пулеметной струей это самое «мгновенно» нередко становится для многих вечностью и решает все.
Как косой секанул, срубив цепь на ходу. Сколько искалечил пулями, а сколько успели залечь – было непонятно, но атака провалилась. Придавил лежащих, как кот лапой давит пойманную мышь, не давая головы поднять. Лупил теперь короткими, но частыми очередями, опасаясь перегреть ствол. Чуток не доглядел, когда раскаленный выщелкнули из пулемета – упустили его в жижу, и он зашипел паром. Чертыхнулся рябой боец, схвативший сталь неловко и обжегший себе руку. Обругал балбеса. Тут же об этом забыл, как только холодный запасной ствол на место встал, и продолжил поливать поле перед собой.
Ротный воспользовался, поднял такую же жидкую цепь своих – только бы не вылезли вчерашние немецкие артштурмы, явно они этих пятнистых поддерживали ранее. Но не вылезли, потому и рота, и чуток позже – весь батальон (хотя, если по штату судить, то состава на половину нормального батальона не хватило бы) продвинулся на пару километров, позволив сматывать весьма хлипкую оборону в стороны от образовавшейся прорехи. Первые успешные прорывы этой операции уже кончились, войска вымотались, откусив здоровенный кусок территории и наломав врагу техники и публики. Силы были на исходе, и врага еще теснили только потому, что не успели немцы свеженины подбросить. А те ошметья, что сейчас противостояли – слишком огребли в самом начале. И далее продолжали огребать, отступая. Главное было – гнать, не давая зацепиться и окопаться, как это умели делать немцы. Зарывались в землю они, как кроты. Привыкли, еще с той – Великой войны. У наших такой привычки не было, и вставало это дорого.
Сидоров был твердо уверен, что и копание спасло ему жизнь самое малое трижды. Но у него был толковый комвзвода на срочке. В том взводе, где он был, собрали в основном сельских славян. В соседнем были более городские и не совсем славяне. В том, где служил Сидоров, комвзвода учил копать и ползать. В соседнем комвзвода читал политинформации. И даже писал доносы за классовое угнетение копанием и ползанием, как потом выяснилось. И тут война. На третий день боёв соседнего взвода не стало. А Сидоров сделал для себя правильные выводы.
Потому, как только заняли новый рубеж, перестал быть пулеметчиком, а принялся за свои обязанности замкомвзвода.
Эта довольно странная должность нравилась своей многогранностью. Как-то на досуге посчитал, что 134 обязанности у замка. Все должен знать лучше командира взвода и старшины роты, во все вникать и всем заниматься. И воспитанием, и порядком, и дисциплиной, и всем остальным, делающим взвод не просто кучей парней и мужиков, а боевой пехотной единицей.
Пока окапывались, пока устраивались на новом месте – секунды свободной не было. Назначил караулы, раздал наряды, все и вся проверил (благо взвод сильно неполный), похвалил кого надо и отругал – тоже по принадлежности, вздохнул с облегчением. Доложился по команде – по количеству штыков, наличию боеприпасов, отметив особо, что к его агрегату патронов осталось совсем чуть, а к двум оставшимся штатным Дегтярям – полБК.
Отпросился у взводного: пока пятнистых гнали – видел в одном местечке что – то уж очень похожее на чужой ротный обоз. Понятно, что там уже батальонное начальство лапу наложило на трофеи, но может и нам что обломиться. На грузовики всяко рот разевать не резон, а вот что попроще – глядишь, и сгодится. Взводный, который, как ни странно, давно уже командовал, ухитряясь оставаться целым и здоровым, согласился безо всяких. Разрешил в тыл сходить, да еще санинструктор пошел и пару бойцов – санитаров прихватили. Погибло в этом бою двое, да раненых четверо осталось, пока вперед перли. Вот их и надо было до батальонного «гнезда сбора» доставить. Прикинули, как идти, чтоб пользы было побольше. Покурили – и двинули.
При пулемете своем оставил белобрысого серьезного вологодца, который был надежен, как гранитный надолб. И особо напомнил, что ежели какое начальство появится, пулеметик чтоб на виду не торчал. Надежный был парень-северянин, но простоватый и ко всяким ушлым хитростям не годный. Потому и остался на позиции, что врать не умел физически, а когда дело касается трофеев – тут честность прямодушная не годится. Потому еще, что это во время боя публика не спешит набегом помогать, а когда после боя трофеи делить – тут желающих всегда масса, и начальники разные толпой нагрянуть могут тоже.
Отправились вдвоем с рябым удачником. Тот ехидно хихикал себе под нос – оказалось, что позабавила его зависть дегтяревского расчета. Обидно им, видишь, что они сидели в неглубоком окопчике, фронт держали, а на фланг отправился за медалью, конечно, сам замкомвзвод. Всего-то делов – одной очередью цепь скосить, любой бы мог! Любому могло так повезти!
Сидоров не любил, когда ему завидуют – считал, что так и сглазить могут, потому веселья своего второго номера не разделил, буркнул хмуро:
– Кому повезет, тому и петух яйцо снесет. Я полдня место выбирал, где мы будем в жиже прятаться! И пулемет не светил специально, хотя пару раз и казалось, что – пора, иначе то сшибут и погонят, а этим дурням – все просто. Чужими руками жар загребать – всегда проще некуда.
– В чужих руках и хрен длиннее, – согласился рябой. Но про себя еще похихикивал.
У чужих телег с лошадками уже возился ротный старшина – поспел раньше, понятное дело. А грузовики и вовсе начальство забрало.
Поживиться ничем толком не удалось, хоть договорился, что патроны к пулемету оставят. И то – хлеб. Еще помогли – двоих раненых дотащили до дороги, где ждала трофейная телега. С ней и отправили в тыл. Оставшихся двоих санинструктор с носильщиками утянули – те поодаль лежали.
Не удержался, пошел глянуть на свои результаты. Насчитал 19 срубленных сбоку фрицев, да четверых, которых достал уже залегшими – у них ранения были в головы и плечи. Ожидаемо и тут опоздали – тыловые поспели прежде, валялись убитые гансы расхристанными и обобранными, сапоги остались только те, что уже драные были. И автоматы помылили, и пистолеты с ремнями. Ну, как обычно, не удивительно. По старой привычке собрал старший сержант зольдатбухи, да пока лазал – рябой на заплатки пару кителей забрал. Рвалась одежда в наступлении стремительно, и заплатки ставить – материала всегда не хватало, а тут сукно хоть и паршивое (дерюжкой, реденькое и без ворсу – не то, что в первый год войны было у немцев – плотное и с ворсом), но вполне годное для портняжьего дела. Опять же, из чистой жадности прибрали пяток карабинов валявшихся: не по-крестьянски это было – порожним идти.
Вышли на проселок, встали, поджидая телегу, что должна была вернуться, сдав раненых – ну и дождались, конечно. Вывернули из-за поворота пара форсистых легковушек и бронетранспортер американский с автоматчиками. Начальство! Притом – из дивизии, если не выше! Вот уж совсем ни к чему, но не в кусты же шнырять!
Тормознули рядом, подняв пыль. Из броника сыпанули отработанно автоматчики (одного узнал – земляк из комендантской роты), привычно заняли оборону круговую на всякий случай. Повылезала из легковушек куча офицеров – при параде, словно и не на фронте. Узнал одного – замполита дивизионного. Вот не было печали – черти накачали! Въедливый и занудный подполковник тут же грозно вытаращился:
– Оба – ко мне!
Хороший такой голос, командный.
– Товарищ подполковник старший сержант Сидоров по вашему прика…
– Эт-то что за шмотки? Барахольничаете?
И не успел ответить – из-за плотного полкана легко вывинтился чернявый майор в щегольской, хотя и полевой, но явно пошитой по индзаказу форме и чертом сидящей на кудрявой голове фуражке.