Поппендика удивляло, что по всем приметам, которые опытом нарабатывает матерый солдат, начальство определенно ждало врага с севера. Сам он был уверен, что тут русские не полезут, но держал свое мнение при себе, надувал щеки, пучил глаза и выражал неустрашимую готовность встретить врага грудью. Но внутренне — удивлялся, не раз усмехаясь в душе своей нынешней такой почти швабской недоверчивости к командованию.
Два внешних обвода обороны города (первый в 30 километрах, другой в 10) уже были разгромлены, красные подошли вплотную к окраинам города. Теперь, когда стало ясно, что Бреслау окружен, можно было ждать штурма. И, как находившимся на направлении ожидаемого удара Поппендику и другим командам по соседству улучшили питание и снабжение. И старшина выжал из этой ситуации все, что можно, тем более — было что выжимать.
Много лет в Силезии, или как ее называли «имперской кладовой», создавались колоссальные склады. Отсюда шло снабжение Восточного фронта. И безопасное «бомбоубежище Германии», теперь, когда началась осада, имело огромные запасы всего необходимого, особенно — продовольствия. Запасы были так велики, что зачастую командование даже и не знало, что хранится в подземных хранилищах и заводских ангарах. Спешно проводилась инвентаризация имеющегося, для чего привлекались военные специалисты.
Нередко выяснялось, что в этих сокровищницах Али-Бабы совершенно неожиданные находки. Так нашли две тысячи новеньких пулеметов МГ-42, в которых не хватало одной детальки. Попытки ее сделать на заводах не увенчались успехом. Потому мертвое железо использовали для создания фиктивных огневых точек. «Жилистый хомяк», однако, больше обращал внимание на склады со жратвой. Особенно — деликатесной. Имеющиеся там миллионы куриных яиц и десятки тысяч замороженных кроличьих тушек манили его и он всеми правдами и неправдами, добывал для команды разные вкусности. Лейтенант заметил, что после омлетов и яичниц его дыра в ляжке наконец-то затянулась!
— Тебя впору прозвать «Хитрым Лисом, находящим все курятники»! — заметил поощрительно приятелю командир участка обороны, тот в ответ гордо ухмыльнулся. И вот такая незадача — гауптфельдфебель выбыл из игры и непонятно, когда он сможет придти в себя. А еще чуял Поппендик, что скоро начнется. И потому постарался последние спокойные дни, словно мальчишка малолетний — побольше покататься на трамваях и походить по городу, который теперь производил странное впечатление — вроде еще живой, почти мирный, совершенно целый, но задницей своей чуткой лейтенант ощущал — все это скоро кончится.
Поводов поболтаться по городу было много, родная бюрократия с запутанным документооборотом и многоначалием позволяла из пустякового дела раздуть беготню по кабинетам на целый день. По кабинетам, расположенным в разных зданиях разных районов города. Из 10 городских трамвайных маршрутов осталось для гражданских 3, зато военные проложили новые — между своими учреждениями и это позволяло легкомысленному лейтенанту совершенно официально целыми днями развлекаться таким детским образом. Со стороны может и смешно, когда берлинец находит упоительное наслаждение, катаясь в трамвае, словно сельский житель, что впервые в город приехал. Но достаточно побыть недолго на фронте, чтобы радоваться такой поездке, хотя штатские шляпы этого не поймут, да и черт с ними!
Это очень разные вещи — вольготно сидеть на широкой удобной скамейке и любоваться в окошко лепниной фасадов и вывесками (и красивыми девушками, но — тсс!), или корячиться в промерзшей броне из которой видны клочки рваной земли и задымленного неба!
А еще прекрасно понимал битый вояка, что измененные маршруты позволяли перебрасывать трамваями войска на угрожаемые участки, совершая быстрый маневр силами и средствами. тут в городе хватало путей и для трамваев и для паровозов, что работали на территориях заводов. Потому, увидев буксирующий противотанковую пушку трамвай, в вагоне которого чинно сидел расчет — не удивился.
Единственно, что еще портило настроение — заклеенные яркими плакатами стены зданий. Это раздражало, да и тексты были в массе неприятные — кого еще расстреляли и как накажут всяких паникеров. Судя по всему, там написанному и по слухам, теперь могли расстрелять за любую ерунду, а у чиновников получалось, что если выехал из своего постоянного места жительства со своей резиденции даже в соседний городишко — уже достаточно для обвинения в дезертирстве. С печальным и быстрым концом.
Военным глазом отмечал всякие детали, штатскому непонятные — связисты с их далеко видной лимонно — желтой окантовкой погон, корячились с бетонированными каналами для электрических и телефонных кабелей, а то, что мельком увидал и саперов, которые везли газовые баллоны в нелепом количестве — дало понять — фугасы готовят. Хотя, может и не только — вся телефонная городская связь ставилась на военную службу тоже, случаи, когда из уже занятых русскими поселков и городков и даже городских районов граждане сообщали важную информацию про войска красных — были привычны и уже не удивляли. Ясно, зачем возятся саперы и связники. И не они одни копошились.
Так называемая «гарнизонная рота технического содействия», растолстевшая до величины даже не батальона, а уже и полка по количеству специалистов, занималась водоснабжением и канализацией — опять же на свой лад. Поппендик не был охотник лазать по вонючим и мрачным подземельям, но в своем участке нос сунул — убедившись, что в Бреслау все эти говнопроводы лежат на четырехметровой глубине и по ним не то, что ловкие разведчики пролезут, а вполне можно усиленную роту провести без особой напряги.
Потому, когда часть ходов замуровали, а часть затопили, чтобы русским было не пролезть — обрадовался. То, что эти враги все время выделывают совершенно неожиданные выходки, лейтенант отлично знал на своей шкуре. Радовало, что в городе полно артиллерии и по мнению старого окопника Поппендика — ставили ее грамотно, как и другие войска — то, что малоподвижно — в виде гарнизонов подвалов и опорных пунктов, в засады, то, что можно было легко перебросить — в виде мобильных резервов и групп быстрого реагирования на осложнения. Участок, где мелким начальником был лейтенант — как раз прикрывали подразделения выставленного тут пехотного полка.
Теперь, когда из города по трем направлениям уже не было смысла вылезать — перекапывались улицы, делались замаскированные ловушки, ставились мины, которые хитроумно маскировали под куски разбитой кирпичной кладки, обклеивая кусками дерева и кирпичной пылью — так они не бросались в глаза, как если бы их выставили без маскировки — в городскую мостовую не очень-то спрячешь теллермину, разве что там, где не асфальт, а брусчатка.
Все время сообщали, что вот-вот кольцо русских будет прорвано, Шернер обещал это сделать буквально если не вчера, то — завтра. Пообщавшись со старшиной лейтенант пришел к неутешительному выводу — это все вранье и нечем прорываться. Хотя войск в самом Бреслау много, но русские прут к Берлину, потому германскому командованию уже не до столицы Силезии.
Лейтенант должен был признать — крепость Бреслау хорошо подготовили к бою. Капитальных домов и строений с толстыми — до метра — стенами было тут много, оборону подготовили многослойную и самое главное — большая часть защитников была горожанами. И дрались они за свои дома. Хотя — как печально заметил гауптфельдфебель — всем им от этого будет только хуже. Он определенно не верил в то, что рейх еще как-то сможет выкарабкаться из той ямы, в которой уже сидел глубоко. И даже как-то ляпнул, что лучше бы не бесить этих русских. Правда, тут же заткнулся, за такие речи по нынешним временам он «подлежал». Другое дело, что сам Поппендик не мог понять — что делать-то? К его родному городу сейчас с двух сторон перли лавиной и русские и ами. Рейх сейчас сжупился до смешных размеров. А для защиты его сил уже не было. Даже несмотря на тотальную мобилизацию, сейчас уже подлежали призыву все немцы от 14 до 70 лет. И гребли всех — лейтенант только присвистнул, когда узнал, что в Фольксштурме официально есть 4 категории военнослужащих — и последняя — четвертая — состоит из лиц, имеющих сложности с передвижением. Нетранспортабельные самостоятельно! То ли дряхлые старперы, с уже высыпавшимся песком, то ли калеки с отсутствием трех конечностей. С такими навоюешь!
И что лучше — все же сдаться на милость диких и беспощадных азиатов, или драться до последнего — было вопросом вопросов и каждый решал его сам. Понятно, что всех немцев русские обязательно убьют и сошлют в жуткую Сибирь, но старшина как-то сказал, что и в Сибири люди живут, а быть мертвым — это уже точно не жить. Хотя, если в Сибири еще холоднее, чем в России, где морозов и Поппендик хватанул до верхнего люка своей души, то черт их разберет, тех, кто живет там во льду.
Но то, что после такой обороны от города останутся горелые каменные скелеты — это как раз сомнения не вызывало. Хоть Поппендик гнал от себя навязчивые, словно навозные мухи, мысли — а все примеривалось на себя — каково это, когда у тебя нет ни родных, ни дома и даже знакомых и соседей уже тоже нет. И все что на тебе — это твой дом и более — ничего. Вспоминало невольно всякие ценные для души вещички, становилось тошно.
Русские шли на Берлин! И уже стояли на пороге Бреслау! И поговорить не с кем, так старшина не вовремя запил.
А скоро и загремело на том конце города, на юге.
На севере, вопреки ожиданиям руководства было тихо — постреливали чуток, да разведгруппы шарились по ночам, но все, что тут предпринималось русскими — было впору не для крупного города, а для ничтожной деревни. Мелкая возня силами до роты и без танков. Ну да, ломиться тут танками невозможно, потому ясно, что русские сами здесь делают оборонительный рубеж. Фестунги ведь не только для перемолачивания сил врага, еще и в тыл ему можно врезать многотысячным гарнизоном, коммуникации порезать, сорвать наступление вглубь Рейха! Вот и запечатали русские северную сторону, сев на немецкие же укрепления, которые тут делались еще с Большой (ну да, в сравнение с этой ВОЙНОЙ та, прошедшая, уже казалась пустяковиной, потом в период обострения отношений с Польшей добавили бетона с 1936 года, ну и нынче усилили. Все это красные захватили и теперь переделывали под себя, меняя направление стрельбы вовнутрь).