— Нам позволяют инициативу проявлять. Поставили бы в линию обороны — и стой насмерть, безо всяких — проворчал шрамоносец.
— Потому и позволяют, что мы справимся и с такой задачей. Стоять-то проще, от сих до сих, думать не надо, все уже за тебя решили… А так разница невелика между нами или теми же пехотинцами — только для пехтуры каждый бугорок малый важен, а у нас масштаб пошире. Но тоже все учитывать надо. И обращать себе на пользу… — задумчиво сказал капитан.
— А как идея пришла насчет деревьев между станин? — полюбопытствовал Бондарь, внутренне согласившийся со сказанным — довелось за время службы и танкистом быть и в пехоте колобродить и да — толковый танковый командир учтет все складочки местности, ровно как и грамотный пехотинец, любая пустяковая ложбинка может ход боя поменять кардинально.
— Поговори с Лупповым, спроси его, как они мост защищали вдвоем на остове старого танка. Глядишь и тебе тоже что в голову придет полезное. Главное — мотать все на ус и делать правильные выводы… А воздух какой чистый сегодня — вдруг удивился капитан.
— Воздух, как воздух — удивился парень со шрамом.
Бондарь чуть не ляпнул, что вообще — то дымком тянет с кухни, потом чуть не ляпнул, что второй комвзвода со своим покуроченным носом не чует запахов, наверное. Вовремя успел понять, что сослуживца просто обидит, он же не сам себе нос крутил, а воздух — впервые за последние дни — без порохового угара, без толового горького привкуса, висящей пыли и выхлопных газов.
— Вот был я до войны в Сухумском ботаническом саду — вот там деревья… И воздух. После войны надо будет съездить, красиво там — неожиданно заявил Афанасьев. Командиры взводов удивленно посмотрели на размечтавшееся начальство и промолчали. Зато Бондарь увидел наводчика Васю, поспешавшего мыть котелки и приказал ему вызвать красноармейца Луппова.
Тот появился аккурат, когда уже офицеры собрались из тенька вылезать. Очень аккуратный, всегда спокойный и какой-то весь надежный, как и полагается главе семьи с тремя детьми, настрогал перед войной еще. Взрослый боец, солидный.
— Товарищ капитан, рядовой Луппов по вашему приказанию явился — хоть и по уставу, но как-то очень по-домашнему отрапортовал. Видно было, что боец сыт, немножко осоловел от еды и жары, но службу знает, свое состояние не показывает, да и доложился старшему из сидящих.
— Располагайтесь, товарищ Луппов. Расскажите взводным, как мост обороняли, ну — то, что мне рассказывали. И протянул севшему перед ними свой серебряный портсигар, полученный на майские праздники 1941 года за отличную стрельбу. Рядовой не чинясь выбрал себе папиросу, но курить не стал, устроил ее за ухом, чтоб не помять. Если боец и удивился этой просьбе, то никак не показал, а не спеша доложил:
— Так ничего особого и не было. На следующий день после начала войны нас — меня и сержанта Гвоздева, назначили расчетом бронированной огневой точки. Задача — прикрывать мост через речку Друть. Притащили туда доставленный для УРа древний танк, в котором единственная ценность — нормальная сорокопятка, да пулемет авиационный с мешком под гильзы. Снарядов и патронов, правду сказать, можно было забрать сколько влезет, мы и забрали, карман не трет.
— Какой танк? — уточнил Бондарь, который как бы войну начал танкистом, хотя и формально, потому как в его дивизии боеспособных танков было ровно один старый БТ и ему в экипаж попасть не довелось.
— Не могу знать, товарищ старший лейтенант. Броня на заклепках, люк механика-водителя заварен, мотора нет, через моторное отделение мы и залезали.
— А шасси? Гусеницы какие, колеса? — показал свою осведомленность старлей. И тут же оказалось, что зря.
— Не было ни гусениц, ни колес, коробка с башней и все. Мы как капонир вырыли, так его туда трактором волоком притянули.
— А люк на башне — грибком таким? — не отступился Бондарь.
— Нет, двумя створками, по половинке открывались.
— Т-26 ранний! — уверенно сказал бывший танкист.
Форсануть не получилось, комбат тут же походя поставил его на место, спокойно заявив, что это и старый Т-18 мог быть и даже МС-1, слыхал он, что переоборудовали и на них артиллерию. И люки меняли, так что отсутствие приметного грибка на башне о марке танка ничего не говорит. Пришлось замять для ясности, тем более, что собственно никакого значения не было — останки какого древнего железного чудища были закопаны в землю у моста.
— Хорошая была служба, спокойная. Особенно поначалу. И Гвоздев — хороший мужик был, обстоятельный. Кто ж знал, что немцы так быстро попрут. Мы уже с местными познакомились, паре теток с огородами помогали, нам за это молоко парное давали, но все это не в ущерб службе, не малые дети — при танке один все время бдит, второй — неподалеку. Начальство поначалу не донимало, носилось как угорелое, оборону создавали. Потом вдруг вестовой — с приказом обеспечить маскировку. А ни машины не дали, ни чего другого, дескать — сами сообразите. Гвоздев к местным пошел, договорился за табачок да то се с соседом. И потом в несколько ходок на телеге десяток деревьев привезли настоящих, какие можно было привезти на телеге. Мы их и врыли вокруг БОТа. Сразу тенек, как в настоящей роще.
— Основательный сержант, однако, баобабы притащил — хмыкнул взводный со шрамом недоверчиво.
— Это да, все серьезно у него было. Не эти, как вы стояли и не строевой лес, но так дерева — не крупный подтоварник с ветками. Потом как листва завянет — мы бы их долой, поменяли, а дедку этому дрова бы на зиму. Березовые — они самые лучшие, так что все продумано было. Еще бы и напилили и наколоть помогли. Но листва завять не успела, немцы приперлись. Сначала впереди забабахало — там две в паре километров пушки — гаубицы стояли, увезти их не успели, тяжелые они, две 152 миллиметровки, пальба такая пошла, что держись. остальные-то ихние уже в поселке были от нас справа, а эти видно прикрытием оставили, а может и тягачей не хватало. В общем уцелевшие после боя артиллеристы успели со своими ранеными через мост перебраться пешим строем и без матчасти уже. Мало их осталось, хотя и горело там что-то хорошо, нам-то видно отлично, небо голубое, а там такие бензиновые костры, что ясно — либо танки, либо машины.
— А вскоре и немцы пожаловали… — хмыкнул Бондарь, с неудовольствием вспоминая чертов первый год войны.
— Так точно. Хорошо с вечера прошлого отступавшие десантники оборону заняли, хоть и мало их — а с пехотным наполнением и доту проще. Их старший лейтенант знакомиться пришел, посмотрел все, порадовался. Это, говорит, просто замечательно, что тут целый танковый корпус нам в поддержку выставлен, вот уж точно — враг не пройдет! Повезло, говорит, невиданно, привалило счастье! Мы-то сначала не сообразили, что шутит, шелапутные они, десантники-то…
— Им положено быть лихими и сорви головами, таких туда и подбирают — кивнул Афанасьев, посмеиваясь. Видно было, что не на пустом месте такие слова сказаны.
— Так точно. Но смелые ребята были, отчаянные. А скоро и за нас взялись, прилетели эти крылатые твари, отбомбились. По нам не попало, а вот тяжелой артиллерии, что в поселке стояла — отвесили, как из мешка и по десантерам накидали и отстрелялись, сверху их окопы — как на ладошке. А там и пыль не осела, а уже пара танков и три грузовика полным ходом на мост примчались, рассчитывали, наверное, что успеют проскочить и на ошеломленных высыпаться, пока наши от бомбежки в себя не пришли.
— Да, они так любили тогда делать, еще с них спесь не сбили — кивнул парень со шрамом.
— Так точно. Только мы-то не пострадали, хоть и рядом рвалось и выло, а не по нам все же…
— Большая разница. Я бы даже сказал — кардинальное отличие — грустно усмехнулся Бондарь. Он, как и другие офицеры на своей шкуре знал — каково оно после обстрела или бомбежки, даже если и не контузило всерьез и не ранило.
— Гвоздев как на иголках сидел, а потом вдруг успокоился — я понял, Шульцы к мосту подъехали.
— Кто? — недоуменно переспросил Бондарь.
— Шульцы. Ну… гитлеровцы.
— Необычно как-то.
— Это еще с сентября 41-го пошло, — неторопливо начал рассказывать Луппов. — Сходили в полку разведчики на выход, да так удачно, что двух языков притащили — унтера и рядового. И оказались оба Шульцы, только один был Фриц Шульц, а второй — Ганс Шульц.
— Пулю льешь! — не выдержал Бондарь.
— Зачем обижаете, товарищ старший лейтенант? Так и есть. Командир потом долго смеялся. А мы, после его фразы «Этих шульцев — в штаб дивизии!», так и начали всех немцев звать…
Офицеры тихо посмеялись, а Афанасьев сказал:
— Продолжайте, товарищ Луппов. Что там дальше на мосту?
— Да. Так вот — шульцы на мост вылезли. А потом как жахнуло! Я до того в пушечном расчете уже был, знал, что выстрел вблизи — как хорошая затрещина, но тут в танке этом тесном еще громче вышло. Ну, мое дело — снаряды подавать, я их и подавал с такой скоростью, что куда там зенитному автомату!
— Так уж и автомат — усмехнулся парень с исковерканным лицом.
— Если и не автомат, то уж всяко близко, я же прекрасно понимал, что если не остановит сержант колонну на мосту, то жить нам недолго. Потому — старался не за страх, а за совесть — возразил боец.
— Раз живой — то, значит — остановил? — подначил его Бондарь. Ему все же было непонятно — к чему капитан устроил заслушивание этого пожилого, опрятного бойца. Даже в нормальном орудийном расчете никто толком поле боя не видит, кроме, разве, наводчика, да и тот глядит в узкую дудку прицела и туда, куда командир расчета велел. А заряжающий — да ничерта заряжающий не видит, кроме снарядов, да открытого казенника орудия, куда эти снаряды надо кидать быстро, точно и аккуратно. Красноармеец посмотрел на годящегося ему почти в сыновья юнца и серьезно ответил:
— Да. Стреляли мы как очередью, потом Гвоздев кричит, чтоб я осколочные подавал, пошли ОФСы, еще добавили с десяток. Я его спрашиваю, дескать — что там, а он начал башенкой вертеть. Мне ж не видно ничерта, но и высовываться никакого желания — грохотало вокруг солидно, по башне несколько раз брякнуло всерьез. Только заменил стреляные гильзы на снаряды — опять пальбу сержант устроил, дышать нечем, уши уже не слышат ничего, он мне по-танковому уже показывает — если кулак, то я ему бронебойный даю, если растопыренную пятерню — то осколочный. Потом потише стало,