Хромые фельдфебели не прошли и половины пути, как навстречу вынырнули из кустов посланные ранее. Вид у обоих был более, чем печальный и озабоченный, очень говорящий был вид.
Потому торопливый доклад на этом чертовом швабском наречии оба хромых черта поняли сразу. Русские опередили незадачливую кошку и теперь рембазы нет. Никого из живых, полтора десятка трупов да поломанная техника. Если кто и уцелел, то — удрал. Русские тоже торопились — с мертвых ремонтников даже сапоги не сняты. Но самое ценное времени хватило захватить — тягачей и ремонтных фургонов след простыл и потому отремонтировать танк никак не выйдет, видно, что базу громили технически подкованные враги — очень грамотно выведена из строя. Все, теперь это склад металлолома. Как и оставшаяся за спиной сломавшаяся машина.
— Ладно, были бы мы кавалеристами — пришлось бы еще хуже — философически, но бодро заявил старшина разгромленной роты.
— С чего бы? — буркнул ежившийся под холодным дождиком Поппендик.
— Тогда бы нам еще пришлось и свои седла на загривке тащить. А седло весит много и неудобно для переноски на человеке — рассудительно и точно, как и положено опытному воину, заявил бранденбуржец.
Стоявший рядом наводчик вдруг заржал весело и заразительно.
— Неожиданная ремарка! Бесы щекочут? Или вода по хребту потекла? — покосился на него взводный.
— Прошу прощения! Представил себе наш экипаж с танковыми креслами на горбу, а ля спешенные кавалеристы Шарнхорста! — еще улыбаясь, браво ответил наводчик. Хоть и шваб, а с командиром говорить умел на человеческом языке. Когда хотел этого сам и не волновался.
Командир кисло усмехнулся. Веселиться было не с чего. После прибытия на фронт стало ясно — время блистательных побед прошло безвозвратно. Весь год русские умело откусывали громадные территории вместе с оказавшимися там войсками Рейха. Как правило — безвозвратно. Поппендик не понимал высокой стратегии, но покойный командир роты в двух словах дал понять, что удары в разных местах заставляют перебрасывать спешно для закрывания проломов в линии фронта самые боеспособные части с других участков фронта, ослабляя их оборону — и давая возможность Иванам ударить в другом, ослабленном месте.
— Научились, дикари, концентрировать силы и перебрасывать маневренно войска за сотни километров. Они теперь возвращают нам наш блицкриг — сказал тогда ротный. И определенно испугался, захлопнул рот. Но оберфельдфебелю этого хватило. Он не был глуп.
Теперь от его дивизии остались ошметья и только старая добрая немецкая привычка сколачивать из огрызков боеспособные команды не давала фронту рассыпаться окончательно.
— Эх, а я уже думал, что хуже не будет — высморкался на мокрую землю старшина роты. Передернул плечами, поудобнее пристраивая тяжеленный рюкзак, глянул на Поппендика. По должности и опыту военному он был старше, чем взводный командир, но все присутствующие были подчиненными не его. А это серьезный и важный нюанс, кто понимает.
— Быстро посмотрели, что тут может нам пригодиться! Пятнадцать минут на все! — понял его взгляд оберфельдфебель. И когда желторотые чесанули прочь, спросил приятеля:
— Что будем делать?
— Маршировать с песнями. Больше ничего не остается. Вряд ли русские проглядели мотоцикл или еще что полезное. Патронов надо набрать из подбитых танков, там точно еще оставались. И идти дальше. Командуй! — криво усмехнулся, тяжело опираясь на свою резную тросточку старшина роты.
— По старшинству ты выше — заметил взводный. Он не удосужился обзавестись палкой и потому теперь немного завидовал. Ну да, в отличие от своего приятеля он большей частью ездил в танке.
— Если будет нужно, я тебе дам толковый совет. Но люди твои — вот ты и командуй этой кучкой тупых швабов. Глаза бы мои на них не смотрели, на дармоедов. За неделю от дивизии остались горелые железяки, тряпки и кучка оболтусов. Воины, чертей им триста в печень. Стой, надо глотнуть, а то простудиться на такой погоде — раз плюнуть.
Поппендик усмехнулся. Он прекрасно знал, что на фронте грамотный командир будет стараться хлебать из одного котелка со своими солдатами, чтобы поддерживать дух и не злить гусей. Но когда подчиненные не видят — можно и не ущемлять себя в порывах.
Сесть было некуда, стоя хлебнули по очереди из фляги, крякнули, закусили отломанными от круга колбасы кусками. Вкусная была у старшины закуска, офицерская колбаска-то. И вроде стало как-то веселее. Когда дохромали до рембазы, взводный только присвистнул — здесь словно стадо диких обезьян пронеслось.
Русские ничего не запалили, наверное, не хотели привлекать внимание к дымам, но попользоваться тут было нечем. Патронов, правда, нашлось несколько коробок, да пяток плащ-палаток. Пулеметные ленты, в самый раз. Тем более, что в группе было аж три пулемета. Оба начальника знали полезность плотного огня в случае внезапного контакта. Причем на собственном опыте.
Больше задерживаться не было никакого смысла. Идти по дороге, украшенной отпечатками советских гусениц, было слишком рискованно. Цепочкой пошли в лес, благо туда вела тропинка. Глядели в оба, но кроме нескольких трупов солдат вермахта из тыловых подразделений никого более не попалось.
Темнело быстро. Ночлег был сырым и неуютным. Одно хорошо — нажрались от души, слопав все, что весило много, а было не очень калорийно.
— Такое было у нас, когда я попал в Жопу Мира — сказал бранденбуржец, старательно посапывая короткой трубочкой и ежась от мокряди вокруг.
— Это где такое? Я бы не удивился, если тут то же самое — заметил Поппендик.
— Это под городишком с нелепым названием Новгород. Там остряки штабные даже транспарант такой поставили большой. И — должен сказать честно — совершенно не наврали. Мерзейшие места. Северные джунгли! То же, что на Амазонке, только вода даже летом ледяная, и везде болота и речонки с ручьями. А комары там такие, что впору их ловить мышеловками! Можно неделю идти по лесу — ни одного человека не встретишь! И заросли такие, что и мачете не поможет, там с топором ходить надо. Дорог — нету в принципе — вздохнул старшина.
— Но вы же как-то пробирались — отметил явный факт командир бывшего взвода.
— Так лошади тонули, на тамошних дорогах. Жижа на полметра и глубже — вот такая дорога. Делали лежневки — бревно к бревну. Проедешь пару километров — так перетрясет, что печенка с кишками перемешалась. А пойдешь пешком — обязательно вывихнешь ногу. Потом нас отрезали Иваны — и стало нечего жрать. Птенчики Геринга сбрасывали нам жратву в мешках и контейнерах, но пока не сделали аэродром приходилось затягивать поясные ремни. И холодно все время было, черт бы все это драл. Потом к нам пробили все же дорогу. Коридор смерти, как мы его называли, потому что русские молотили по нему днем и ночью. Я на своей шкуре испытал эту прелесть, хотя меня вывозили ночью. Но к дырке в ляжке я там получил и осколок в колено — от «швейной машинки». Допотопные русские бипланы!
Эта воздушная дрянь выключала мотор и планировала бесшумно, потому засечь было невозможно, пока не сбросит бомбы. Не самолет, а кофемолка недоделанная, но бед от них было много. Всю ночь вертелись над головами, не заснешь. Но как задремлешь — так они бомбы кидают. Они хуже комаров были. Хотя сейчас сам своим словам удивляюсь… Комары — это был постоянный кошмар. И вши. Их там было еще больше.
— Так сейчас тоже не сахарная глазурь на пасхальном кексе — отметил очевидный факт командир разгромленного взвода. Подчиненные благоразумно помалкивали, слушая, о чем говорят умудренные ветераны. Жались под навесом из плащ-палаток, которые собрали не так, как полагалось по уставу, но явно бранденбуржец понимал толк в этом деле — получилось даже лучше, чем стандартная сборная палатка. Однако, все равно было неуютно.
— И все — таки, все — таки… Смотри сам — ни один из твоих щеглов пока не нажрался крема «Нивеа». И даже самострелов не было ни одного — рассудительно заметил старшина, сопя своей носогрейкой.
— Какой смысл стрелять себе в ногу, когда в ногах — спасение? — пожал плечами Поппендик.
— Не сейчас, когда мы драпаем. Раньше — когда мы прибыли на фронт. А в Жопе мира это было частым делом. Кто пил ледяную воду с неразжеванными кусками сырых овощей, кто жрал соль, кто жевал русскую махорку, а кто и перетягивал ремешками ноги. И эти коновалы, которые только и умели отрезать солдатам руки и ноги, ничерта не могли сделать, не хватало им мозгов выявить всех симулянтов. Я, пока лежал в госпитале, насмотрелся, много там таких было. Особо ушлым и ловким даже не надо было себя калечить, они блестяще разыгрывали ишиас и последствия контузии, такие мастера были, что куда там актерам записным! — вспоминал прошлое хромой черт.
— Не всем доступно умение. Вон мой наводчик по русскому грузовику попал только 22 снарядом. Прикинь сам, сколько обойм ему бы пришлось пальнуть, чтоб попасть себе в ножищу — ехидно фыркнул Поппендик. Тот шваб, о котором сейчас говорил начальник, поежился.
— Двигающаяся мишень — сложная цель — усмехнулся старшина угробленной роты.
— Грузовик стоял неподвижно — поставил точку командир взвода.
— Качество обучения упало, признаю. Как и качество новобранцев. Так все укороченное — сроки, планы, даже патронов и снарядов на учебу впятеро меньше отпускают. Но все же напомню — в Жопе Мира было хуже. Средневековая резня, «крысиная война» во всей красе. Постоянно воняло трупами и болотом, жрать нечего, холодрыга и мокрота, русские долбили на каждое шевеление, а доставка грузов все время была под их огнем. Я завидовал летчикам, они гордо парили сверху, в то время как мы корячились в болотной жиже, а потом, когда лежал на излечении понял, что им тоже досталось — в палате был штурман с «Тетушки Ю». По его мнению из тех, кто обеспечивал «Воздушный мост» половина наших транспортников накрылась, не меньше 200 самолетов теперь там в болотах валяется. Потом этих машин и их экипажей так не хватило под Сталинградом…
— Разрешите задать вопрос, господин гауптфельдфебель? — по-ученически поднял ладошку лопаткой шустрый наводчик, который видимо решил свести в практическую сторону поток ветеранской трепотни.