Дважды удачно разминулись с Иванами, которые вели себя шумно и беспечно, да еще разок чудом успели залечь — мимо по еле заметной тропе прошли какие-то непонятные хамы в полувоенной форме, вооруженные самым разным оружием, держались они нагло и не производили впечатления вымуштрованных солдат, но точно были не немцами и потому встреча с ними не сулила ничего хорошего. Говорили они на каком-то непонятном языке — не то польский, не то еще что, но точно — не русские.
— Развелось всякой дряни, бандиты чертовы — облегченно заявил старшина, когда дали кругаля, стараясь уйти подалее от возможной новой встречи с этой шпаной.
— Кто это был?
— Черт их разберет, сорта говна. Они тут все друг друга режут, одно слово — славяне безмозглые. Лучше держаться от них подальше, сатана их разберет, что на уме держат.
Тем не менее ангелы — хранители всей троицы сработали дружно и на совесть. Ушлый гауптфельдфебель целый день наблюдал за маленькой деревней, даже скорее — хутором, после чего уверенно заявил, что вот тут — они купят жратву и наймут проводника. Что уж он там углядел — Поппендик бы не сказал, но оказалось — все верно. За солидную пачку оккупационных марок — и еды добыли и пожилой мазур честно вел их два дня по каким-то тропам и утром командир третьего взвода угробленной танковой роты снова услышал странный боевой клич своего приятеля:
— Йепи канней, дружище! Мы выбрались! Да еще этот прохвост ухитрился провести нас через передовые позиции! Мы уже в нашем тылу! — радостно заявил ухмыляющийся бранденбуржец.
С этим было не поспорить — на хорошо просматриваемой из кустов проселочной дороге тащилось несколько пустых телег с унылыми лошадками и такими же мешковатыми повозничими — только вот форма на обозниках была самая что ни на есть своя, великогерманская.
Поляку дали денег, выбрались поспешно перед удивленными тыловиками и доехали до штаба пехотной части с максимальным комфортом. Оказалось, что такие окруженцы здесь не новость, но танкисты безлошадные залезли куда глубже остальных, хотя и хромые.
Проверку прошли достаточно легко, да впрочем и так все было ясно, тем более, что вышли с документами и говорили одно и то же.
Деньги оберфельдфебели поделили более — менее честно, насколько мог судить Поппендик, старшина убыл в лазарет с обострением сразу целого букета разных болезней, после того, как в узком кругу отпраздновали успех.
Действительно ли ушлый прохвост расхворался или это было обострением хитрости, но вид у больного был довольный, как у обожравшегося сметаной кота. А танкистов — командира взвода и его наводчика, направили тоже в тыл, но на переформировку. Экипажей для «Пантер» не хватало катастрофически.
Простились тепло, напоследок Поппендик спросил у бывалого приятеля:
— А что это за боевой индейский клич ты периодически издавал?
— Служил у нас русский из эмигрантов, фольксдойч из казаков. Бравый и удачливый был сукин сын. Вот это — от него осталось. Может он и сейчас жив — там где все свернули себе шеи и остались на льду, он ухитрился выбраться один — единственный, правда руки — ноги отморозил. Но мне его возглас понравился — рассмеялся старшина.
— А что он значит?
— Да пес его знает! Разве это важно? — пожал плечами веселый бранденбуржец.
— И верно! Бывай, может и увидимся, дружище!
— Ты тоже не сопливься. И за молокососом присматривай — как наводчик он пока ерунда на постном масле, но как тягловая сила — очень полезен!
На том расстались.
А вот бравый лейтенант со всей группой пропал без вести и больше ни о ком из той группы Поппендик не слышал ничего.
Туман полз слоями и мерещилось в нем всякое. Впору бы подумать о чертовщине, но, как комсомолец и офицер РККА, да в придачу слышащий за туманом отдаленный рык танковых двигателей, ВРИО комбата до таких старушачьих страхов не опустился. Чего уж там бояться всякой нечистой силы из мифологий, когда вот она, реальная и уж точно нечистая, сила готовится к танковой атаке.
Сидел Бондарь рядом с первым орудием своей (хотелось верить, что уже — своей и скоро от дурацкой приставки ВРИО он избавится) батареи сразу по трем причинам. Первое — стояла пушка на фланге, а немцы были мастерами находить слабые стыки и пролезать с флангов, второе — отсюда было видно лучше чем с организованного уважающими своего командира бойцами НП, наконец, в третьих — наводчик, сейчас напряженно всматривавшийся вместе с комбатом в ползущий туман.
Глаз у этого парня был точный и стрелял он мастерски, но на днях состоялся неприятный разговор с начальством. Дело было в том, что артиллеристы ИПТАПов не зря носили на левом рукаве черный ромб с перекрещенными стволами старых пушек. Это были без всякой лести — лучшие бойцы. Сильные, выносливые, стойкие — и одновременно умные, расчетливые и — храбрые. Без залихватской и чуток дурашливой лихости десантников, без показушной элитарной смелости разведчиков, без плакатной кинематографичности летчиков и моряков. Скромные, знающие себе цену боги войны.
А наводчик паниковал под бомбами, и опять потерял голову при утреннем воздушном налете, пришлось его искать. Пришел, правда сам, но через шесть минут. И снова бомбежка — тут немцы бомбили почти безнаказанно, словно в начале войны, наши чертовы соколы все никак не могли перебраться поближе, а с дальних аэродромов получалось пшик, а не воздушное прикрытие.
Заняли позиции, толком не успев закопаться, еще и в бой не вступили, а раздолбали стервятники 4 пушки и людей побило. Потому начальство очень остро восприняло беготню наводчика первого орудия и весьма настоятельно рекомендовало сменить этого пугливого на кого покрепче, а этот пусть замковым побудет!
Бондарь не согласился.
— Он, товарищ капитан, как моей мамани кот. Тот тоже — если внезапно напугать — паникует, а если есть время собраться — то храбрый. Всем соседним котам раздал по шеям и зашугал, а у нас в Сибири коты — звери серьезные, каждый по пол рыси выходит!
— Какой еще к чертовой бабушке кот? Запаникует — и все, хана вам всем! — весьма компетентно возразило начальство.
— Я присмотрю. Танки пока не летают, внезапно не выскочат из-за леса. А менять коня на переправе…
— Ручаешься, Бондарь?
— Так точно, товарищ капитан, ручаюсь.
— Вот же хохол упрямый! Ладно, под твою ответственность!
И теперь сидел ВРИО комбата, подстраховывал. И не нравилось ему, что слышно за туманом. Вот так бы сказал, что тяжелые там машинки урчат. И вроде как характерный свистящий гул. Вроде у «Пантер» такой. Но и еще что-то там такое, отличное от хорошего.
А потом рев стал приближаться. Глянул на наводчика — круглит спиной, к прицелу прилип. Вроде — не паникует. Уже хорошо. Ударили по нервам орудийные выстрелы — особо гулкие по туману сырому. Вспышки видно, даже без бинокля. За спиной грохот разрывов. Куда лупят? Там же вроде нет ничего? Наобум святых бьют, провоцируют?
Артиллеристы зарылись в неудобьи, по довоенному уму пушки бы ставить надо было там, где сейчас снаряды рвались, но здесь получалось из — за рельефа местности, что и пушкарям неудобно, но и танкистам тоже трудно придется — ствол придется на максимум опускать и не факт, что угла хватит. Штабники полковые и рассчитали и побегали сами, да и огневики тоже проверяли.
ИПТАП молчал. Продолжая лупить в белый свет, как в копейку, танки приближались. Точно, «Пантеры»! Две штуки в пределах видимости, да и сбоку их же пушки лупят, еще значит несколько штук. И это — хорошо, слабоваты у них осколочные снаряды, заточен танк для драки с такими же бронированными железяками. Эх, жаль не вкопались как следует, ну да не впервой. Знакомый зверь, сейчас вот ему в борт и зад!
Батареи стояли опорными пунктами, рассчитаны были позиции на круговую оборону и потому панцыры обязательно подставлялись бортами для соседних батарей. А землица здесь — чистый песочек, рыхлый грунт, значит гусеницы будут проседать и скорость у кошаков будет убогой.
Сбоку загрохотало, там уже начали молотить вовсю, а тут — кроме вспышек и не видно толком ничего. Биноклем шарит по туману старлей — но только полосы вьются. И немцы лупят над головами старательно.
— Вижу, тащ стршлтнт! — скороговоркой наводчик заявляет. Ишь, Кот Сибирский, углядел. А уже и сам увидел хоть и размытые, но силуэты.
— Ждем!
Точно — Пантеры. Контуры характерные сейчас уже угадываются. Едут медленно, как вошь по струне. Беременная и мокрая. Но зато стреляют часто, придурки. Не на тех напали, нашли дураков на такой дистанции отвечать! Подъедьте поближе, оглохните от своих бабахов, очумейте от всполохов своего огня… А мы — ответим, когда нам надо. Хрен вам огородный по колено, а не провокация.
— Ждем!
Странно, пехоты не видно. Прямо, как на Курской дуге! Поморщился, вспомнив, как без пушек остался. Контуры уже четкие, вот уже сейчас… 500 метров! Справа часто зададанили все четыре орудия 4 батареи.
— По танкам противника! Дистанция — 500 метров! Огонь!
Телефонист отрепетовал. И орудия врезали неровным — но залпом. Кот Сибирский явно попал первым же снарядом, угасла трасса в танке. Но едет, зараза! Толстолобый! Ничего, сейчас с боку от 5 батареи полетит! Пушка снова дернула стволом, взметнув вокруг сухой песок и ударив громом по ушам. Опять то же.
Наконец-то трассеры от 5 батареи! А, не нравится! Огонь танки ведут беспрерывно, но все не туда куда-то, то ли не видят, откуда по ним летит, то ли сами себя ослепили частым огнем, то ли еще что — но попятились и чуть ли не быстрее задом откатываются, чем передом ехали, прямо итальянцы какие-то, у тех говорят в танках одна скорость вперед и четыре — для заднего хода…
Перевели дух, наводчик зубы скалит, отлично отстрелялись, хоть и не запалили никого, но — атаку отбили. Сам Бондарь ответно ухмыльнулся, похвалил, но ухом улавливалось, что рев странно меняется. Вроде как и удаляется, а вроде и — нет. Вот казалось, что и ближе ревет кто-то.