Первого января все обрадовались сообщению о том, что героические великогерманские войска нанесли плутократам сокрушительный удар в Эльзасе и Лотарингии. Даже скептический старшина стал глядеть веселее.
— Генерал — оберст Бласковиц, помню его, он умница. Он вполне сможет!
И действительно, может быть «барабан фюрера», как называли министра пропаганды не обманывает — и ситуация переломлена в лучшую сторону? Смущало только то, что ранее подобострастные поляки как-то стали не так смотреть. Не то, чтоб обнаглели и глядели хамски, нет, разумеется. Но как-то неправильно это у холуев местных получалось.
А через несколько дней небо рухнуло. Внезапно, посреди полного спокойствия самым ранним утром еще перед официальным временем подъема — а проснулся от удара, выбившего воздух из легких, лежал Поппендик на холодном земляном полу — с кровати его сбросило невиданной силой. Доперло, что адский рев вокруг — это артобстрел и — возможно — бомбежка. Порезался о выбитые из окошек стекла, на голову сыпалась какая-то дрянь и хата ходуном ходила, словно живая. С улицы в разбитые окна перло морозом. Кто-то орал нечеловечески, как может вопить только чудовищная боль, команд не услышал — только рядом кто-то растерянно кудахтал по-немецки. Забился под кровать, все какая-то защита. Потом и в хату прилетело что-то нехорошее и халупа определенно занялась веселым и бодрым огнем. Припекало сверху, а по полу несло ледяным холодом. Как только в густом грохоте показалось ослабление — кинулся на улицу, прихватив что попалось под руки из одежды, благо светло уже было от трещащего на стропилах пламени. Никогда раньше так быстро не одевался. А сапоги натянул уже сидя в щели, выкопанной неподалеку от входа.
Огневой налет оказался и плотным и достаточно долгим. Собравшись комком и ощущая, что под задницей кто-то ворочается, видно из прибежавших раньше, с ужасом отчетливо понял — это явно начало русского наступления. Близкие разрывы глушили его, как рыбу, но матерым опытным слухом точно понял — на передовой, там впереди — и вовсе ад. Монотонный тягучий рев, в который сливались сотни и тысячи разрывов — не слыхал такого раньше. И от этого душа мелко затряслась, словно мокрый щенок.
Как только разрывы стали реже — вспомнил, что он — командир и надо заниматься своими обязанностями. Высунулся из щели, как осторожный таракан. Только не хватало усами чутко водить. И не узнал привычного пейзажа — может быть из-за многочисленных пожаров, может из-за того, что близлежащие дома раскурочило, а деревья и кусты порубило и обкромсало. Носились полуодетые люди, потерявшие от страха голову, бешеным галопом проскакала на трех ногах лошадь, за ней волочились какие-то огрызки на двух вихляющихся тележных колесах…
Глянул — на ком сидит. Оказалось, что это наводчик в одних трусах и успевший натянуть портки водитель. Они спали всем экипажем по соседству, поспели потому раньше. Глядят совершенно очумелыми глазами. Не в себе парни. Рявкнул, приводя их в чувство начальственным рыком, чтоб оделись. Взрывы еще взлетали дымными фонтанами рваной земли, но уже гораздо реже. Типовой беспокоящий огонь, не так страшно. Выскочил — ох как не хотелось этого делать — из безопасного земляного укрытия и кинулся к своим танкам. Хорошо, что поставили машины в глубокие капониры, все целы. Там растерянно суетились экипажи — самое большее — половина от потребного. Одеты — кто во что горазд, хорошо еще — не босиком, хотя на паре остолопов — пантойфели, так и прибежали к машинам. Полностью одетых — ни одного. На секунду было возгордился, что он щеголяет по уставной форме, но голову что-то сильно студило, понял — забыл кепи, оно так и осталось висеть на гвозде в горящем доме. Скоро, однако, растерянность прошла — поступила команда от комвзвода — один, что автоматически означало, что ротный командир вышел из строя вон и надолго. Так и оказалось, оторвало ему осколками обе ноги, так что нет теперь начальника. Мелькнувшая в голове мысль, что теперь между ним, комвзводом — три и должностью командира роты осталось двое — не обрадовала.
Теперь уже было понятно, что русские начали очередной наступление.
И всем новогодним приметам — цена дерьмо! И начали Иваны очень ловко, прихватив их буквально со спущенными штанами. Пришлось бегать, искать своих подчиненных, уточнять боевую задачу, что оказалось непросто, потому как выяснилось скоро, что село, где находился штаб дивизии — еще и сейчас под огнем и приказов нет, а штаб танкового полка понес потери в половину штатного состава, очень удачно уложили бомбы по домам, занятым офицерами. Вот не иначе — чертовы поляки информировали Иванов, что да где расположено. В роте поврежден всего один танк, ранено четверо и убит сам ротный, потери и невелики, но что делать — совершенно непонятно.
Поступил, наконец, приказ, от батальонного командира — готовиться к маршу для нанесения контрудара, только подготовились — отменили, велев занять оборону. К вечеру — снова переиграли и теперь, как понимал ситуацию Поппендик — запахло спешным отступлением. Черт его знает почему — но когда построили полковую колонну для марша — хоть уже и темнело, а сверху свалились русские штурмовики и задали жару. А потом — явно по их доносу — колонну накрыла и артиллерия Иванов, неприятно точно накрыла.
Поппендик чертыхался, слушая звон осколков по броне и страшно мерз. Старался не стучать зубами, но получалось плохо. Днем носился, как поджаренный, не чуял холода, но даже и потел, а теперь — оставшись без теплых вещей — мерз как цуцык. И это было вдвойне неприятно.
Он был зол, как черт. Сначала все шло неплохо, удалось привычно встроиться в немецкую колонну, комендантская служба у фрицев стала совсем шаляй — валяй и откатываясь в немецкий тыл вместе с кучей сбродных отступающих добраться до моста в Нове-Място. Его надо было взять в целости и сохранности, стратегической важности вещь.
Разведка — группа из четырех танков — уже проскочила мост, когда с той стороны отчетливо длинными очередями забил танковый Дегтярев и тут же грохнуло мощно, тягуче, огненная вспышка осветила валящиеся в реку конструкции и сыплющиеся вместе с фермами издалека словно игрушечные машинки и фигурки.
Пока выяснял по рации — что случилось, пока разгоняли и раскидывали ту самую колонну, в которой досюда добрались — не обращал внимания на то, что в танке пустовато. Спохватился — и обмер, пропал, как испарился, член экипажа, мальчишка — сын батальона, Вовка Зенкин. Из-за того, что большую часть времени торчал высунувшись из люка, а то и выскакивая на броню, чтоб в мутной темноте под сыплющимся густо снегом разобраться в ситуации, не заметил даже — когда пацан исчез. Вот только что был — и нету!
Даже и не понятно, где искать, из разгромленной колонны сыпанули горохом в разные стороны десятки немцев. Черт, черт, черт, даже и стрелять нельзя — еще в Вовку сгоряча прилетит. И ведь не могли в плен взять, сам явно вылез тихонько! Зачем?
А дела плохи. Три танка теперь дерутся в отрезанном рекой городе, а там гарнизон ой-ой какой! Четвертый, как оказалось, чудом не влетел в дыру, разверзшуюся после подрыва опор, был засечен немцами и обстрелян, но обошлось — полыхнул только навесной бак, немцы посчитали, что танк надежно горит, но экипаж сумел бак скинуть в воду и задним ходом шустро удрать с простреливаемого места. Благо пролетевший кометой и тут же потухший бак словно обвалил темноту и стрелявшие как бы и ослепли.
Сгоряча попытался проскочить по льду там, где по карте судя — брод, ну и просел, конечно, хоть и холодрыга за минус двадцать, а лед танк не держит. Автоматчики на тот берег перебрались — а танки — шиш. Теперь не танк, а ванна на гусеницах, промокли изрядно, и весь батальон — тут — а три машины — там и ведут бой в городе. И, по всему судя, — без десантников, голые. А это на узких улицах для танка погибель. Слеповат танк для драки в городе без пехотной помощи.
Должны быть броды, зимой эта речка Пилица мелеет, но то, что на карте нарисовано — не соответствует. Принялись у местных поляков узнавать, нашли уже к утру место для переправы — опять неудача — свой батальон сумел переправить — и то не весь, последний БТР с автоматчиками завяз, а остальным из бригады придется искать что другое — дно жидковатое прошедшими танками раздавило, глубоким брод стал, но все же в Нове — Място ворвались и устроили тарарам. Местечко само по себе — ничего интересного, но здесь узел дорог и сюда из Варшавы немцы намылились отступать.
А этого допустить нельзя — впереди сразу несколько крепостей — Познань, Бреслау, Торн, Шнайдемюль, Кюстрин — без дураков, немцы их официально в разряд крепостей внесли, потому позволить усилить тамошние гарнизоны за счет отступающих частей — это потом кровью умыться. К слову — то что мост на воздух взлетел — оно и плохо и хорошо — отступавших в Нове-Място не пустили, теперь давят на подступах, а вместо организованного отхода фрицам теперь достается хаос бегства. Техники одной сколько побросали — причем исправной — глаза разбегаются!
Уже сейчас батальон Бочковского по мощи — иной полк переплюнет, а надо бы и еще усилить. Кроме 21 новенького танка Т-34 с отличной 85 мм. пушкой еще и саперы свои и мотопехота на трофейных БТР, пара батарей САУ и даже зенитное прикрытие из немецких же самоходных счетверенок, да много что еще полезного для рейда. И надо прорываться дальше, без задержек. Смелость города берет — правильная поговорка, только разумно делать это нужно. Не по-немецки. На одном голом нахрапе и наглости далеко не уедешь, потому фрицы войну и проигрывают, что не хотят думать, анализировать и находить лучший вариант. Получалось у немцев хорошо только в начале войны, на шарап. А потом — фук, а не рейды. Сам Бочковский собирал всю информацию, которая могла пригодится и старался сделать правильные выводы. причем давно уже это было для него привычным. Переводчик из штаба армии, с которым он сблизился в госпитале из-за одинакового ранения и остеомиелита лопатки (только у штабника была правая продырявлена) много чего рассказал, пока были на лечении. И ему радость — благодарный слушатель, который не начнет трепаться на каждом углу, (а ушлый парень