выставить при дневке.
— Много никчемушников. Лишние рты. И их унтер — офицер — макаронина вареная.
— Уж всяко лучше нашего чиновничка.
— Вот тут не спорю. Этот болван вчера ко мне подошел и потрясая Библией — а у него есть при себе эта книжица — стал мне доказывать, что нигде не нашел, чтобы было написано о погрузке консервов и награды в виде Царствия небесного, и псалом номер 14, совсем о другом гласит! Представляешь? — тихо заржал гауптфельдфебель.
— Это ты точно придумал! ну невозможно быть таким тупым буквоедом! Хотя… — призадумался лейтенант, вспомнив массу своих знакомых, особенно тех, кто чиновничествовал на государственной службе.
— Клянусь честью! Ни словечка не добавил! Мало того, он еще стал возмущаться тем, что мы с ним обращаемся недоброжелательно, потому как он чиновник и не относится к манншафту, хотя воюет с оружием в руках!
— Это не к нам претензия! То, что чиновники и тыловики не учитываются в списке боевых военных — соответственно регламентировано приказом сверху! — пафосно заметил Поппендик, ухмыляясь во всю ширину лица.
— Я этому барану так и сказал. А он — представляешь — стал возражать, что ситуация изменилась кардинально и бесспорно руководство издало соответствующие приказы. Но так как параграф и исходящий номер регистрации он назвать не мог, я его дерзкий выпад оставил без внимания!
Так трепались, чтобы не показать волнения и испуга. Было странно, что столько проехали, не сталкиваясь с русскими. Поневоле Поппендик соглашался со своим камарадом — Иваны прут по дорогам, по магистралям — боевые части, по проселкам — тыловики. А то, что между трасс — словно бы и не война идет, все тихо и мирно. Снисходя в просьбе старшины встали лагерем, надеясь, что догонят оставшиеся с Пантерой. Но время потратили зря. Никто не приехал по следам.
Печальный от потери машинки, уже полюбившейся ему, старшина повел тягач дальше. Миновали раскуроченный третий рубеж обороны, а встали на дневку, достигнув четвертого. Разгром впечатлял, земля была словно перепахана сотнями снарядов и мин — и даже все время сыпавшийся снежок не мог скрыть этого безобразия.
От укреплений и системы окопов осталось очень мало, даже отнесенные подалее оперативные тылы были перевернуты и выжжены. Среди разбитой и горелой техники неожиданно увидели Пантеру из первого батальона полка своей дивизии. Башня съехала с погона и сидела косо нахлобученной, крыша вывернута, словно у неряшливо открытой консервной банки, а внутрь заглядывать никакой охоты не было, и так любому дурню понятно, что рванул боезапас, размазав экипаж тонким слоем по стенкам. Насмотрелись на такое. Век бы не видеть!
Старшина словно хорек шнырял среди завалов мертвого железа. Он был уверен, что проскочившие тут русские не могли быстро собрать всего и что-то могло вполне сохраниться. Тем более — на удалении от дороги.
То, что он — везучий мерзавец, подтвердилось еще раз. Проверив бензобак здоровенного грузовика «Мерседес» с напрочь оторванной взрывом мордой и найдя там хороший запас бензина, он радостно выпустил тираду из соленых выражений и только поэтому не получил пулю в спину от лежавшего под соседним грузовиком раненого фельджандарма. Недобиток уже прицелился и ждал, когда эта русская сволочь в ушанке повернется и увидит его. От того, что Иван оказался своим, немцем, матерый и злобный фельджандарм натуральным образом заплакал восторженными слезами.
С простреленной ногой ему выжить не светило и те несколько раненых, что оставались тут валяться после того, как фронт прокатил дальше, уже сами успели сдохнуть от холода, голода и кровопотери, а ему повезло — из разбитого кузова рядом выпали ящики с консервами, этим и питался, свив себе гнездо из брезента и разных тряпок. Те, кто мог ползать, бросили лежачих и подались к дороге, где их наверняка перестреляли русские или прирезали местные поляки. А покалеченный фельджандарм выживал, не зная, на что надеяться — и вытянул в итоге счастливый билетик.
— Ослабел, цепной пес, разнюнился, чтоб ему сдохнуть! — так закончил свой доклад командиру старшина. Он не любил фельджандармов, пару раз они серьезно ему помешали вертеть разные ловкие манипуляции, устроив повальные проверки грузов, да и то, что теперь они сами имели право без суда и ненужных формальностей стрелять и вешать любого, кого посчитают дезертиром — симпатий к этим драконам дорог и тыла не внушало.
— Что-то у тебя морда слишком довольная. Чем этот вонючий сукин сын тебя обрадовал? — спросил известный физиономист танковой роты в звании лейтенанта.
— То, что он вонючий — это да, правда. Гадить ему с дырявой ногой и без посторонней помощи было сложновато. Перемазался, видно падал в свое отложенное добро не раз. Но это пустяки. Он замечательно знает эту местность и вполне нас может провести куда надо. Теперь мы уже не слепые щенки. И да, он согласен, что нам надо в город. Обученные танкисты, связисты, артиллеристы крайне необходимы Рейху!
— И госпиталь там есть, верно? — иронично хмыкнул Поппендик.
— Не один! И умелые хирурги, красивые и заботливые медсестрички. И вполне может быть, что эти живорезы сохранят ему его вонючую волосатую ногу. Так что он постарается изо всех сил!
Дракон не подвел. Он действительно знал тут каждую тропинку в радиусе двухсот километров, благо родился здесь же и вырос тоже в этих местах. Потому, проехав по тылам русских почти без приключений — пара бестолковых перестрелок не в счет — и увеличив свое войско еще на три машины и 26 собранных уцелевших, Поппендик успел ужом проскочить в крепость, которая по совместительству была еще и городом.
То, что везли с собой фельджандарма тоже помогло — встреченные коллеги этого цепного пса были неожиданно тронуты тем, что их парня заботливо выручают, они от простого вермахта такого не ожидали. Немецкая сентиментальность! Как и то, что хитрый лейтенант, науськанный не менее ушлым старшиной, при первой же встрече со своими, пользуясь полным штабным хаосом и запасами спиртного, сумел выправить на всю банду проездные документы.
И вот теперь командир танковой роты переквалифицирован был в начальствующего над участком городской обороны. И только и делал — что удивлялся. Город совершенно не пострадал от бомбежек и виденные издалека пожары оказались рукотворными. Его жгли сами же оборонявшиеся. Этого он никак он мог понять, о чем и заявил ставившему его группе задачу странному человеку.
Саперный капитан с мертвыми глазами. Сухопарый, словно как высушенный. Поппендик поежился, от вроде как живого человека пахло странно — словно бы гарью и тленом, как будто он уже давно умер. Задачу поставил странную — выносить из квартир здоровенного дома все горючее и сжигать тут же во дворе. Переспросил капитана без смущения. То, что сапер был старше и по чину и по возрасту его мало волновало сейчас. Напрямую он ему не подчинен, да и сапер к тому же…
Эти землерои всегда считались танкистами второсортной публикой. Нужны конечно, периодически, но низкий стиль, невысокий полет. Капитан посмотрел на лейтенанта очень неприятным оловянным взглядом, но ответил куда вежливее, чем мог бы. Таким же сохлым как его внешний вид голосом. Другое дело, что в конце его речи ядовитые и ехидные нотки прорезались более чем отчетливо, он явно снизошел до глупого щенка:
— Для успешного противодействия противнику, имеющему превосходящую огневую мощь, разработан городской вариант укрепленной полосы, состоящей из трех элементов. Это внешняя «ширма» из выгоревших домов, не дающая противнику наблюдать за нашей обороной и, соответственно, вести огонь по элементам обороны, вторая линия дотов, дополнительно укрепленных, произведенных из подвалов второй линии домов, стены и перекрытия которых мы обрушили для создания подушки перекрытий подвальных дотов, и, наконец, приспособленные для обороны дома третьей линии, прикрывающие вторую линию из дотов. Из зданий третьей линии вы должны вынести и спалить все горючее, после чего подготовить и их к обороне. Что здесь вам не понятно?
Собственно все было понятно. И ряд выжженых дотла домов, которые стояли обгорелыми скелетами, таращась черными провалами окон, действительно отлично прикрывал город с окраин словно ажурная многослойная каменная ширма. И теперь там корячились саперы, размещая хитрые мины и фугасы — как управляемые, так и с выставляемым временем, что позволяли делать химические взрыватели. Поппендик успел сунуть туда нос — ни укрыться в руинах, ни использовать подвалы там было невозможно. А где оставались уютные подземелья — там было заготовлено для русских смертоносное угощение. Землерои постарались от души.
Второй ряд домов так же тщательно был обрушен на подвалы, специально укрепленные — и да, тоже придраться не к чему, амбразуры сделаны толково, сектора обстрелов перекрываются, своды под осыпью кирпичей и бетона бомбой не прошибешь. И даже чуточку уютно — мебель стащили в эти новоделанные доты качественную — и поспать с комфортом и в карты перекинуться…
Теперь из спешно закладываемых кирпичами и мешками с песком окон домов, предназначенных прикрывать доты и улицы за ширмой, было видно — русские вынуждены будут обойтись без внятного артобстрела — от снарядов прикроет «ширма», потому их танки полезут по улицам без огневого прикрытия. Пехоту Иванов отрежут пулеметчики из дотов и стрелки из окон, а танки, оставшись голыми — станут легкой добычей для фауст-охотников. На крышах и чердаках оборудовали наблюдательные пункты, местами разбирали черепицу и готовили минометные площадки.
Масштаб работ удивлял, но так как жители все остались тут из-за сорванной эвакуации, то было кого впрячь. Сейчас хмурые горожане таскали свое имущество в костры. Мебель, книги, альбомы, пачки писем, детские игрушки. Старик с вислыми седыми усами, плача беззвучно, кидал в огонь фотографии, вышитые вручную салфеточки и еще какую-то дребедень. И здесь тоже лейтенант возразить ничего не мог — разумеется, если в квартирах, предназначенных для обороны, останется меньше горючих материалов, то и пожаров будет меньше, а оборона — устойчивее.