Человек-орангутанг тяжело шел к первому офицерскому чину, хотя воевал отлично и старательно. Но такой уж кысмет был у этого джигита. Еще и малопьющий оказался, страхолюдина. Вот на отвальной, обмывая маленькую первую звездочку, выпил чуток, а накуролесил здоровила с непривычки от души – на месяц штрафбата.
Теперь он словно минометным огнем прижал немцев на удалении метров в тридцать и высунуть носа не давал. Гранаты так и мелькали в воздухе. С этим все было в порядке, на другом фланге – не хуже. Удалось отрезать немцев в передовом отсеке.
Командир взвода спрыгнул в окоп – неожиданно глубокий, стенки досками обшиты, солидно все. Ноги попали на дрябло-мягкое. Мелькнуло перед глазами незнакомое пепельно-бледное лицо, чужая форма, погончики офицерские – отлично! Летчик бывший тряпкой щеку зажимает, кровища льется из-под платка. Странно выглядит: не то чтобы испуганный, а какой-то растерявшийся этот крепыш.
– Ранен?
– Эта тварь укусила! Оно считается за ранение, а? – с надеждой спросил штрафник.
Валеев кивнул, хотя такого раньше не встречалось, чтоб укусы были. Кровь-то в бою пролита, нет? Ага, второй фриц тоже живой, только у этого вся морда разбита в хлам, словно лошадь лягнула. Оглянулся быстро – есть кусок окопа метров в двадцать с двумя пулеметными площадками, стоят станкачи странные, не видал раньше таких – тренога простенькая, а сам пулемет непривычного вида.
Ствол ребристый, словно на него нанизали через равные промежутки вороненые диски. Нет, так-то понятно любому офицеру, что это радиатор для воздушного охлаждения, но вид непривычный – не попадалось лейтенанту раньше такое, разве что видел в газетах похожее у японцев, но вряд ли тут могло оказаться азиатское оружие.
Но сейчас это не важно, а важно, что патронов полно – видны ящики и ленты. Ситуация в целом понятна: немцы устроили на холмике типовой опорный пункт, предназначенный для круговой обороны. Все, как у них положено: по периметру – окоп в полный профиль, со стрелковой приступкой, по правилам – зигзагообразный. Пулеметные полки – как положено, несколько штук пустых для переноса огня. В аккуратно сделанных стенных нишах – гранаты и ракеты сигнальные и осветительные в коробках. Штрафники уже разбирают добро, по плану – надо чистить высотку и продержаться ровно столько, сколько нужно артиллерии, чтобы унять немцев, которые сейчас точно поставят отсечный огонь по нейтральной полосе – опять же, как положено.
За спиной пока еще тихо, но точно – сейчас должны начать. На высотке немцев, по наблюдениям судя, самое большее – десятка полтора, пара отделений: одно дежурное, другое на подсменку. Разбаловались, разнежились на спокойном участке, а тут еще и противник дезертирует и рассказывает, что вся дивизия с удовольствием в плен сдастся… не мудрено и зевнуть.
Гранатометчик смотрит, команды ждет, остальные спешно готовятся к броску по зигзагу окопа за поворот, меняют магазины в пистолетах, в том числе и те, кто в рукавах ухитрился притащить пистоли. Вот вроде несерьезные машинки и калибр детский – 6,35 мм, но в такой драке накоротке, да внезапно – отлично себя показывают, почти как нож или малая саперная. Не зря придержали затрофеенные французские Юники. Хотя сомнения были, и у самого Валеева – тоже. Детские игрушки по виду. Но один из штрафников показал достоинства машинок наглядно. Если меньше трех метров дистанция – вполне годны. Как раз для окопа и рукопашки. И спрятать легко. Оставили в роте про запас четыре этих микроба. Вот – пригодились.
– Потери?
– Терпимы – штрафник из саперов тряпку на кисть руки мотает. Кровь капает, но видно, что несерьезно.
– Не понял! Терпимо будет, когда повар Мехметдинов подгоревшей кашей накормит, а когда командир требует, доклад должен быть если и не по форме ввиду ситуации, то по сути непременно, а уж там командир сам разберется, что кому терпимо, а что нет, – возмутился неуставным ответом комвзвода.
– Виноват! Трое легко ранены, все боеспособны, – тут же поправился сапер, но как-то неуверенно у него получилось.
– Все в строю, убитых и тяжелых пока нет, по мелочи поранились несколько, так вроде несерьезно, – помог сослуживцу сосед, старательно выворачивавший карманы у пленного немца и попавший в штрафбат как раз за то, что не обыскал и не нашел у «языка» пистолет, которым тот воспользовался в самое неудобное время.
– Гранаты к бою! Огонь! – громко рявкнул Валеев, чтоб за поворотом немцы услыхали тоже. Нормальным уже мужским голосом.
Громила нежно и заботливо, словно голубя в небо, запустил пару колотушек, из-за поворота пыхнуло упруго воздухом, пылью. Третья граната туда же – но прямо под нее кинулись двое рукопашников. Сухой треск выстрелов, оттуда доносится:
– Давай, пошел!
Тоже трюк пехотный – граната прилетела, а не взорвалась. Потому как без детонатора, обманка. А враг от нее кидается спасаться, залегает, башку закрывая руками. И вместо взрыва – здраствуйте, девочки! Явились – не запылились! Ваша смерть рядом сапогами топочет уже!
Рывком за поворот – чисто, немец сидит, прислонившись к обшивке, дергает ногами, скребет доски подковками, все вокруг в кровище, второй тычком в стенную нишу уткнулся, Валеев пару раз в спину тому и другому выстрелил, чтоб не было сюрпризов. Нет, не будет восставших из мертвых – дернулись тела от пуль, словно мешок с песком, не по-живому.
Опять гранаты за поворот. Эти все три бахнули. Штурмовики туда – тихо, пустой кусок за поворотом. Бегом вперед. Никого, а с той стороны, где вторая половина чистит по полукружью, несколько гранат рвануло, но стрельбы и криков нет. Свист залихватский близко – значит, сейчас встретятся обе группы, обежали высотку. Потому отсвистелись ответно, чтоб не влепить по своим при встрече.
– Бегут! Они бегут, сволочи!
Высунулся на секунду из окопа – точно: по ходу сообщения пяток касок бликует и пара голов вообще без головных уборов. Улепетывают поспешно, только бы кого храброго не попалось, что остался героически сдохнуть.
Подвело немцев то, что расслабились. Это на войне всегда кончается плохо. Два живых «языка», девять покойников – можно бы и отходить, но теперь проснулись немецкие канониры и на нейтралке заполыхало, запрыгало огнем, брея осколками кочковатое поле.
Блиндажей на высотке оказалось три. Один жилой, два – поменьше – с боепитанием. Все безлюдны, сдриснули защитники высоты от неожиданного нападения. То, что готовились немцы к круговой обороне, их же и подкузьмило, облегчив жизнь штрафникам: ход сообщения, ведший к немецким позициям, успешно перекрывался пулеметами, которые тут же установили на уже готовые пулеметные полки. Штрафник, бывший до наказания командиром пехотной роты, с пулеметами разобрался мигом и удивил Валеева тем, что оказались эти ребристые на треногах советским оружием, «дегтяревыми станковыми» образца 1939 года.
– Признак слабой роты – вот такие трофейные машинки. В прошлом году еще немцы такой приказ издали: в стабильной обороне, на спокойных участках зольдат в ротах оставляют самое малое количество, зато сверх штата на роту выдают по 9 пулеметов из трофеев. Огневая мощь солидная, но рота такая слабосильная, что кроме как сидеть в обороне ни на что больше не способна. Им перед контратакой надо будет каши покушать, да людишек соскрести откуда можно.
Валеев намек понял, кивнул. На всякий случай подготовились к обороне, собрав оружие: два немецких автомата, пять карабинов «Маузер», шесть пистолетов да к советским же станкачам автомат ППШ, еще первых выпусков – с прицельной планкой, как у винтовки, и две СВТ. Патронов в блиндажах оказалось неожиданно много – наших, сорокового года выпуска.
Штрафованный командир роты и трое помощников устроили пальбу из пары ДС–39 на расплав стволов, и пристреляв ход сообщения, и густо посыпав немецкие окопы. Позиции меняли часто, впрочем немцы вели себя странно – постреливали в ответ жидко и разрозненно, а взявшийся всерьез отвечать германский пулемет удалось заткнуть быстро – с этой стороны были люди, умевшие стрелять явно лучше.
Пару раз ДС заедал, но повезло и тут – так бы Валеев сам вряд ли справился бы с затыкой, а штрафники – вполне разбирались. Трофеи оказались обильные, немцы тут хранили НЗ на случай окружения, а может – ныкали ценные консервы на передовой от начальства прожорливого. Сардины, сосиски, колбаса, сгущенка. Прикинули – все не утащить, даже если нагрузить пленных. Одним пулеметом решили пожертвовать, имитировать присутствие на горушке нужно было при отходе.
Пока артиллеристы разбирались друг с другом, точнее – враг с врагом, уже как-то и обжились на горушке. Уходить даже жалко. Нет, как толковый в тактике офицер, Валеев отлично понимал, что захват этой горки позиции стрелковой дивизии не шибко улучшит, но когда огонь на нейтралке зачах и прекратился, и настало время уходить прочь, стало как-то и досадно, что столько всякого оставлять приходится. Потому захотелось еще насолить фрицам, благо при планировании операции и такой вариант – отражение контратаки – рассматривался.
Сапер заботливо установил в ходе сообщения пару притащенных с собой противопехотных мин, гранатометчик разложил в ответвлении окопа готовые к употреблению гранаты, в том числе – пару старых противотанковых, найденных в пункте боепитания. Потоптался по окопу, явно прикидывая, как и что откуда лучше кидать. Получалось, что тут он даже короткий разбег может сделать.
Половина группы, нагруженная, как ишаки, с такими же навьюченными пленными (офицерик затопорщился было, что-то вякал, но после нескольких обычных затрещин и подошедшего поближе человека-орангутанга, наглядно выражавшего желание угостить затрещинами особого качества и свойства – скис и сдался еще раз, безропотно потащив все, что на него повесили) без особой помпы двинулись через развороченную и еще дымившуюся нейтралку. Перед этим Валеев запустил в небо три зеленых ракеты – и штрафники один за другим ушли к своим.
Оставшиеся шестеро долго ждали, когда их почтят ответным визитом. Уже собрались уходить, благо темнело, но наконец глухо жахнуло в ходе сообщения – там, где за парой поворотов стояли мины. Кто-то там заматерился на чужом языке, завизжал, но дальше слушать стало некогда, потому как гранатометчик, дважды коротко протопотав по доскам настила, зашвырнул точно туда обе противотанковых.