Старшина роты ухитрился немецкий грузовик с консервами угнать. Еще пехота трофеями нахватала три пулемета, несколько цинков с патронами и лентами, да пару охапок фаустпатронов. Связались с начальством. С удивлением узнали, что хоть штурм самого Тарнополя идет не очень успешно (набито тут гансов как в муравейнике), зато получается обжимать город, охватывая его с флангов.
Санинструктор физиономию йодом изукрасил – посекло кусочками отлетевшей от удара брони. Неожиданно оказалось, что и руку цепануло. И заболело уже к вечеру, занудило.
– Сильно посекло – посочувствовал самоходчик, командовавший взводом «сучек». Он к командиру роты относился с почтением, потому как видел – этот толковый, с ним воевать можно. Отзывы о самоходной артиллерии были диаметрально противоположны у воевавших на этих установках. Хоть и бронированные, но эти машины не могли сравниться с танками по маневренности и толщине стали. Они и предназначались для другого. Вот как пушки, которые были куда лучше защищены и куда быстрее двигались, чем колесные, безмоторные, перекатываемые расчетами, они были и дальнобойнее и точнее танковых бабахалок. Те артиллеристы, которых не гоняли на манер танков (что часто бывало у дурковатых командиров), а пользовали именно в виде артиллерии, про свои железяки отзывались с уважением. Другие, которых посылали в танковую атаку… Таких выживало куда меньше, и отзывы о САУ у них были куда жестче. Но поди объясни пехотному самодуру, что оно хоть и железное, и на гусеницах – а не танк ни разу!
– Это да. Вот на «Валентайнах» сталь вязкая, так не колется. Хотя там броня куда тоньше, легкая машинка. Не отделался бы рикошетом. Зато сидишь там, как в ресторане… А это черт с ним, заживет!
После такого разгрома немцы больше ничего серьезного не предпринимали. Несколько раз пытались атаковать пехотой, но всякий раз – неудачно. Открытое место перед танками простреливалось отлично, и попытки подобраться ближе с фауст-патронами или магнитными минами кончались плохо – часовые службу несли качественно и старательно, не за страх, а на совесть.
Боеприпасов становилось все меньше и топлива тоже. Жратвы хватало, а патроны и снаряды словно таяли. Попытка захватить город с ходу провалилась. Контрудар у немцев оказался неожиданно мощным, наших выперли из занятых кварталов и с той стороны тоже восстановили статус-кво. Даже и не понять сразу было, откуда фрицы внезапно появлялись.
– Пленные, твари, сказали, что весь гарнизон тут 4600 человек. А самое малое тут тыщ 12 фрицев, да с техникой. И то сказать – генерал командует и полковники есть, не хухры-мухры, – пояснил своим подчиненным мудрый Кошечкин, когда совсем тоскливо стало, и взводные деликатно поинтересовались – когда наши-то подойдут?
– Это понятно, ротный. Но ведь у нас тут силища не хуже! – вздохнул командир первого взвода и почесался. Обовшивели все, ночуя в немецких блиндажах.
– Тут каменоломни в черте города. Хрен пушкой возьмешь, а войска перебросить из сектора в сектор – раз плюнуть. Старые дома польские – вот он соврать не даст, тот же костел – тут ротный мотнул головой в сторону польщенного артиллериста, и тот согласно закивал – два с половиной метра толщина стен. Подвалы тут, считай, у всех выкопаны в два этажа. И немцы постарались, одно слово – фестунг. Придут наши, главное – чтоб немцы ничего в город доставить не смогли. У них там хоть и склады – а вон какая молотьба идет, тоже жгут каждый день от души!
Двадцатилетние мальчишки с умным видом рассуждали о сложностях штурма, не очень представляя, какая силища им тут противостоит. И через десять дней дождались – свои появились. Сразу легче стало. Еще несколько дней – и блокада областного города стала полной. Но все равно было очень тяжело. Хорошо еще, что немец уже пошел не тот. Трепаный враг был, сильный, злой, но разлаживался механизм вермахта, не складывалось у них. Раньше такого не было, а тут ляп на ляпе.
Дважды танковые части немцев пытались деблокировать город, оба раза – провально. Группа оберста Фрибе и в первый, и во второй раз обломала зубы, пытаясь пробиться в город, причем оба этих штурма показали резкое падение штабной работы у немцев. В первый раз панцерманы должны были провести в гарнизон конвой из грузовиков. Но караван не прибыл ни к назначенному времени, ни позже, куда-то испарившись по дороге. Тем не менее, хоть весь смысл операции испарился, приказ есть приказ. Фрибе атаковал вхолостую, бессмысленно. Даже если бы и пробился – толку от него гарнизону не было бы никакого – он должен был по приказу вернуться обратно после разгрузки конвоя. Но и пробиться не получилось. Танки и бронетранспортеры почти дошли до города, но потеряли массу техники под уничтожающим огнем и были вынуждены отступить.
Повторная попытка деблокады была еще гаже. Сил оберсту подкинули от души, до двухсот бронеединиц, и начал он резво, пробив оборону нашей стрелковой дивизии, раздавив гаубичный полк и раскатав несколько батарей ПТО. Беда его была в том, что это было зря, фатально поздно: гарнизона в городе уже не было, остатки блокированных сил, жалкие огрызки сами прорывались из города. «Тиграм», «Пантерам» и «Фердинандам» Фрибе удалось выбить три четверти танков бригады тридцатьчетверок, после чего те, кто из панцеров еще были боеспособны, нарвались на развернутые в засаде ИСы. Вот тут тяжелый танковый полк устроил настоящий тир. Немцев били с дистанции в полтора километра, и пока панцеры ехали метров пятьсот по открытой местности, им подожгли и разваляли больше половины техники, в первую голову – тяжелой техники.
Атака провалилась. Назавтра целый день немцы пытались прорваться вдоль шоссе, пытались маневрировать, просочиться по зарослям. ИСы и тридцатьчетверки переиграли и в этом. За два дня боев тяжи сожгли 37 немецких танков, потеряв своих четыре сгоревшими и пять подбитыми. Бесценный опыт такого боя был творчески осмыслен и потом не раз немцам отрыгивался – прямо начиная с Сандомирской бойни, где Гитлер бросил на стол карту «Королевских тигров», сверхтяжелых и сверхмощных танков. Получилась очередная позоруха панцерваффе.
До Тарнополя группа Фрибе не дошла 11 километров. Ее поперли обратно, и кроме потерянных в ходе боев полусотни танков еще десяток оберст потерял завязшими и подбитыми, которые не смог эвакуировать. Также тяжелой бедой для немцев была потеря изрядной части бронетранспортеров. Эти машины, в отличие от «Тигров», бились и тридцатьчетверками. Как и другая техника – нужная, но хрупкая.
Немецкие историки старательно подсчитали, что из всего гарнизона города (тех, кто формально в гарнизон не входил, стыдливо не заметили) к своим выбралось аж 55 солдат. Без офицеров. Комендант – генерал-майор Найндорф погиб при прорыве, как и его заместитель. А вот сколько потеряли немцы, защищая Тарнополь, немецкие историки не пишут – сущие пустяки ведь, не интересные никому. Куда важнее описать, что там вышли сорок три солдата, да тут один, да там пять, да там шесть. К слову сказать, те самые тяжи ИС–2 и уцелевшие тридцатьчетверки заодно обратным фронтом ликвидировали и прорывающихся из города немцев. Прорывалось-то куда больше, чем вышедшие 55.
Наши брали Тарнополь долго, и в итоге твердо перешли к тактике штурмовых групп, получающих точное указание, какой дом брать. Для штурма сильно укрепленных городов этот способ оказался оптимальным. Поражение немцев в Берлине отрабатывалось со Сталинграда – в том числе и в Тарнополе.
Кошечкин неожиданно для себя узнал, что его представили к Герою Советского Союза – и за то, что его рота перерезала сообщение с Тарнополем (это очень скоро вынудило немцев сбрасывать боеприпасы осажденным на ярких красных парашютах, но такой способ с каждым потерянным кварталом становился все бесполезнее: чем дальше, тем больше сброшенного попадало в руки нашим или красовалось на крышах города), и за то, что его рота сожгла 18 немецких танков, разбила полста машин с грузом, пару БТР и несколько пушек. Живой силы набили около двух рот. Тот удар на рассвете вышиб столь нужные немцам мобильные силы.
Награду вручал в Москве сам Калинин, и когда гордый свежеиспеченный кавалер выходил из Кремля (скорее уж на крыльях летел) – столкнулся со старым знакомым, командиром курсантской роты из своего танкового училища. Теперь этот капитан был адъютантом у высокого чина и мигом сосватал награжденного в Академию, благо как раз начинался набор. В конце войны старались опытных воинов направлять на учебу, чтоб они могли потом учить других, сохраняя бесценный военный опыт – науку побеждать.
На этом война для командира усиленной танковой роты Кошечкина закончилась. Начинались другие хлопоты – с экзаменами и учебой.
К слову сказать, генерал-майор Кошечкин и сейчас живехонек, дай бог ему здоровья.
Заместитель командира батальона гвардии капитан Бочковский, за глаза прозванный своими бойцами «Кривая нога»
– Дегтярев убит!
– Как?!
– То есть – умер. Ранило, из танка вытащили – и умер сразу, товарищ капитан.
Вот только что живой и здоровый младший лейтенант ловко сумел обеспечить переправу – самое большее минут десять назад аккуратно спихнув с моста выставленную немцами для уничтожения переправы горящую автоцистерну с бензином. Только собрался поставить ему новую задачу – а уже убит! Это всегда было неожиданно, и никак к этому привыкнуть не получалось!
Как оно так? Ведь перед глазами стоит, как тридцатьчетверка, накрытая мокрым брезентом, постукивая траками по доскам настила вслепую (ну, положа руку на сердце, не вслепую: Дягтерев, развернув башню пушкой назад, сидя задом наперед, корректировал водителю путь, стараясь не перепутать «право» с «лево»), прошла через мост и не спеша сдвинула немецкую машину прочь с моста, завалив потом в придорожный кювет, отчего пламя шарахнуло из цистерны столбом, но уже не на мост. Дорога свободна! Танк встал чуть поодаль, прикрывшись домами, экипаж поспешно стягивал всерьез полыхавший брезент. Настил еще горел, но передовой отряд уже пер всей мощью в западную половину райцентра под названием Чортков.