Были ещё трое, грязные какие-то, небритые, морды хмурые. Эти не вмешивались, держались чуть в стороне. Не били они нас, но и не препятствовали. Оружие из рук не выпускают, по сторонам глазеют, словно ждут кого-то. Искоса поглядывают на кусты в ярочке, озираются.
Молодец Коротун, успел сбежать, малый рост, в отдельных случаях здорово выручает. Лежу под кустом, гляжу в небо. Тучи уползают в сторону Бочки, дождик закончился, от болота подул ветерок, пахнуло гнилью. Из леса послышалась трескотня напуганных птиц и донеслось уханье. Не громкое, далёкое.
— Чего это? — Спросил Фугас и толкнул меня прикладом в плечо.
— А ты сходи и глянь. — Предложил я, за что и получил звонкий подзатыльник, от того, в ботинках. Странный он какой-то, харю под тряпкой прячет, винтовку с оптическим прицелом точно девку двумя руками к груди прижимает.
— По башке не бей. — Рявкнул Фугас. — Маковка евонная на вес золота.
— Ага, на вес. Только не золота, а дерьма. И воняет от него так же. Парашей разит за версту. Придушит его Ветеринар. Гадом буду, распотрошит как свинью. — Под тряпкой не видно, но по голосу понятно, ухмыляется сволочь. — Я бы этому зашкварку уши отрезал. Башку в мешке притащил и на входе пристроил, что бы другим неповадно было. Бегут твари из Бочки, как тараканы из всех щелей драпают.
— Завали хлебало. — Глядя на дружка сурово и зло, прошипел Фугас. — У меня твои уши и головы, вот уже где. — Бритоголовый, мазнул большим пальцем себе по горлу. — Его башка не твоя забота. Думай где Михалыча искать? Куда он мог затырится?
— А чего тут думать? — Дружок Фугаса подошёл к шипарю. Присел и щёлкнул того по большому чёрному носу. — Зверьё в этих краях интересное, зубастое. Мы здесь как в парке юрского периода. Далеко не убежит, ящеры схавают.
— А если не схавают? Догадываешься, что с нами Ветеринар сделает? — Фугас осмотрелся и плюнул через губу.
— Сожрут. А нет, так в лесу, или на болоте околеет. — В подтверждение его слов, от болота донеслось уханье. Всё ещё тихое, но заметно громче прежнего. — Уходить нужно. Не нравится мне эта музыка.
— Слышь, околеванец? — Фугас тронул меня за плечо, присел и тут же вскочил. — Чем от тебя разит?
— Дерьмом. — Хохотнул тот в добротных ботинках. — Нас увидал и обгадился.
— Куда Михалыч рванул? — Фугас сорвал охапку травы и принялся тереть руки. — Скажешь, отпустим.
— Какой Михалыч?
— Ты дурака не включай. Хорош тупить.
— Не понимаю я тебя. Ты либо говори по-людски, либо отвяжись.
— Стволы у вас новые. — Пнув ногой мою винтовку, заметил Фугас. — Откуда оружие?
— Нашли. В лесу под деревом. Где именно не помню. Ещё вопросы будут?
— А если по башке настучу? — Фугас показал кулак, ухмыльнулся и добавил. — Помыться перед смертью не хочешь? — Хочу. А что?
— А ничего. Колено прострелю, глядишь и память вернётся.
— Фугас. — Позвал рослый, один из тех что держались поодаль. — Уходить нужно.
— Пасть закрой. — Прошипел Фугас. — Когда скажу, тогда и пойдёшь.
— Это ты кому? — Рослый шагнул вперёд, поскрёб квадратную челюсть. — Попридержи коней. Не по своей масти рот раззявил.
— Моргун? — Фугас улыбнулся. — Что же ты про свою козырную масть промолчал, когда Ветеринар твоих дружков Ракло и Тыкву резал? Стоял как опущенный, рта не раскрыл, а тут раздухарился? Закрой пасть и постой в сторонке. Псов своих прибери. Пусть побегают, может следы Михалыча отыщут?
— За метлой следи. Длинная она у тебя, как бы беды не вышло. — Моргун сделал шаг в сторону, уступая место своим приятелям. Те вышли вперёд.
— Оружие на землю. — Прошипел Фугас. — Стволы положите и лапы к небу!
— Язык попридержи. — Заговорил высокий, широкоплечий детина. — Рамсы попутал? Страх потерял, шавка?
— Да я вас. — Фугас вскинул автомат и пальнул поверх голов.
Тут-то и началось светопреставление. Отовсюду стреляют, брань, крики. Перевалился я на бок, хотел сбежать под шумок, а тут как громыхнёт. Сыпанули на меня горячим песком и пнули. Да так сильно что я не успел опомниться как оказался на дне оврага. Всё гудит, шипит, воет, округу заволокло дымом, в ушах звенит. Отплевался, потёрся лицом о траву. И только открыл глаза, гляжу разбойник, тот гад в добротных ботинках. Скатился он кубарем, спрятался за пнём.
Хлопнул выстрел, второй, третий. Бандит палит не оглядывается. В самую пору напасть со спины, по башке стукнуть. Руки связаны, стукнуть не выйдет, а вот пнуть можно попробовать.
Сверху стреляют, снизу тоже. Бандит прячется за пнём, отстреливается. Лежу под кустом, тру о камень верёвку. Не выходит, запястья оцарапал, а верёвка цела. Остаётся только ждать, кто кого перебьёт? Сзади ухватили за шею, прикрыли рот. Я даже испугаться не успел.
— Тихо Бродяга, тихо. — В самое ухо шепчет Карлуха. — Я это, я. — Мог бы и не говорить, по запаху понятно.
— Руки отекли, развяжи.
— Ага, нож достану.
Хлопнули один за другим два винтовочных выстрела. Наверху кто-то вскрикнул, послышалась отборная брань и проклятья. С холма дали длинную очередь и бабахнуло. Пень, за которым прятался разбойник, разлетелся в щепки, поднялась пыль. Колючая волна посекла куст над головой, посыпались листья, ветки.
— Вот и всё. — Подумал я. Отстрелялся гад. Но гад успел перебраться под дальний куст, припал к винтовке целится, ждёт подходящего момента.
Карлуха улёгся на траву, прикрыл голову руками. А как бабахнуло второй раз, мелкий вскочил. Не знаю, что на него нашло, выпрямился недомерок, с ножом в руке шагнул к бандиту.
Ухватил я Карлуху за шиворот и затолкал под кусты. А сам, бросился на разбойника. Как добежал не помню. Налетел я на него, и принялся охаживать кулаками. Бил что есть силы. Долго бил, а потом ухватил за горло. Удавить не успел, схватили и оттащили. Я вырвался и обратно к бандиту, вцепился ему в горло. Дальше провал в памяти, не помню.
Голова раскалывается, во рту сухо, на зубах песок. Перед глазами ветки синюшки, красные листья, синие цветочки. Воняет болотом и кислым пузырником.
Приподнялся я на локтях, заболели рёбра, да и спина о себе напомнила. Пинали меня умело, спасибо что не убили. Сам виноват, чего уж тут жаловаться. Не послушал Михалыча, позарился на дармовщинку вот и получил на орехи.
Полежал ещё чуток и перевалился набок. Гунька с Карлухой лежат под деревом. Гунька на боку, спиною ко мне, Коротун в ноги к нему присоседился. А это кто? Не уж-то Михалыч? Ну, да, он. Сопит-похрапывает у пенька.
— Что, оклемался? — Спросили негромко, толкнули в плечо. — На-ка хлебни водички.
— Спасибо. — Ответил так же тихо и повернулся. Здоровенный детина, протянул мне флягу. Морда заветренная, костяшки пальцев сбиты. Глядит ухмыляется. — А ты кто? — прохрипел пересохшим горлом.
— Дед Пихто. — Ответил здоровяк. — Пей, чего уставился.
— Откуда ты взялся? — Вопрос конечно глупый, но спросить стоит.
— Оттуда. — Здоровяк указал пальцем на кусты синюшки за моей спиной. — Ты пить будешь?
— Буду. — Кивнул и взял флягу.
— Много не пей. — Предупредил здоровяк. — Рот пополощи и рожу умой. Стряхни песок.
— Ага. — Согласился, спорить не стал. Почему много не пить? Вопросов больше чем хотелось бы, но спрашивать нет желания, голова трещит.
— Сейчас, я тебя лечить буду. — Здоровяк полез в торбу, достал початую бутылку. — Горло смочил, теперь можно.
— А что это?
— Целебное зелье, лекарство от всех болезней. Водка — Столичная.
— Водка?
— Ага. — Здоровяк задорно подмигнул. — Меня Серёгой кличут. А ты стало быть Бродяга? Верно?
— Верно. — Кивнул и пожаловался. — Голова болит.
— Пей, поможет. — Присоветовал Серёга. — Водка лекарство от всех болезней.
— Лекарство? — Переспросил и сделал большой глоток, на втором поперхнулся. Рот обожгло, спёрло дыхание.
— Дай сюда. — Серёга отобрал бутылку. — Что же ты такой криворукий? Расплескал.
— Извини.
— Ага, щас. — Серёга осуждающе покачал головой и широко улыбнулся, открыто по-доброму. — Будь на твоём месте кто другой, в дыню и под зад коленом. Тебя не трону.
— Почему?
— Что почему?
— Не знаю. — Я улыбнулся, пожал плечами. В животе печёт, в голове туман, качает из стороны в сторону. Не помню, что говорил, о чём спрашивал? Хорошо стало, голова и бока совсем не болят. Не обманул Серёга, зелье действительно целебное.
— Ты на кой ляд на Кистеня набросился? — Закуривая спросил Серёга. — Жить надоело?
— На кого?
— Проехали. — Серёга отвёл взгляд и тихо поведал. — Кистень ещё та сволочь. Был. Повезло тебе парень. Несказанно повезло. На брюхо погляди.
— Куда?
— Куртку ощупай, проверь рубаху. Он тебе клифт располосовал. Если бы не пряжка. — Серёга хлопнул меня по плечу. — А вообще-то, ты молодец. Не навались на него, лежать и мне на пригорке. Этот лишенец моих корешей положил.
— А где он?
— Прижмурился.
— Это как?
— Отдыхает, спит вечным сном. Твой дружок, рыжий, больной на всю голову. Нам-то и нужно было, Кистеню пару вопросов задать. А тут такое. — Здоровяк пыхнул облаком табачного и повернулся на шум. От оврага, донеслось хлюпанье и угуканье, шумшарь-носорогий на кормёжку выполз. Зверь с виду грозный, но это только с виду. К людям близко не подходит.
— А вы? — Тяжело вздохнул и приложился к водке. Набрал полный рот, проглотил легко, даже не поморщился. Хорошее у чужаков зелье, тепло в животе, а вот во рту как-то гадко. — А вы как живёте? Откуда к нам пожаловали?
— Издалека. — С лёгкой печалью в голосе ответил здоровяк. — Слышь. Ты это. — Серёга отполз на коленях, зарылся рукой под куст. Выволок ботинки песочного цвета, положил у моих ног. — На кой они тебе?
— Кто?
— Берцаки Кистеня. Ты в них мёртвой хваткой вцепился. Орал как потерпевший, горланил, твои они. Вот я решил, если твои, владей.
— Мои? — Хлопаю глазами. Не помню, хоть убейте ничего не помню. Когда орал, кому? Взял ботинки, посмотрел на них и спросил. — А когда они моими стали?