Открыл глаза, впереди кусты лепуна, сушатся вещи. Пахнет ручьём и полевыми травами. Кхала трясёт за плечи, напугана она, открывает рот и ничего не говорит. Если и говорит, я её не слышу. Тяжелеют веки, клонит в сон. Проваливаюсь, улетаю.
Вижу Носатого. Бредёт он по пояс в болоте, ведёт за собою людей. Светло, хоть и небо затянуто тучами, ползут по болоту тени, пугают. Вертит Носатый головой, морда прикрыта тряпкой, глаза так и шарят по округе. Заблудился он, не знает куда идти?
Плывут картинки, меняются. Вывалился из леса большой красный мост и потерялся в молочной дымке. Закрывают мост деревья, опутал поржавевшее железо красный плющ. Лежат вагоны, доски прогнили. Растворился и мост, и вагоны в белом мареве. Приплыли точно листья по ручейку неизвестные мне механизмы, огромные дома с большими окнами. Стёкла побиты, рамы скрипят, на ветру качаются. Высокие потолки, трубы на стенах, ряды железных столов. Чёрная пыль лежит толстым слоем. Поднялся ветер, закружил пыль чёрным облаком. И не пыль это, туман. Вязкий, тяжёлый. Поднялся он неприступной стеной и опал каплями росы. Тянется к небу деревце рябинихи, прогнулись ветки от красных гроздей, того глядишь обломятся. Неподалёку куст терпкого пытря, усыпан чёрными ягодами. По округе трава выше пояса, камни острые.
Небо низкое, тяжёлое, а под ним идол каменный. Толкают его грозовые тучи, хотят опрокинуть. Клонится идол, падает, ещё немного и рухнет на меня, упадёт всей своей громадиной.
— Бродяга, родненький. — Слышу всхлипывание, плачет Кхала. Надо бы успокоить, но не могу. Жарко мне как у Тохи в парилке.
Открыл глаза, лежу под кустом. Ботинки на палках перед самым носом. На голове мокрая тряпка.
— Я больше не буду. — Шепчет Кхала, целует в щёки, лоб, губы. — Прости, мы не знали.
— Что это было? — Спросил и полез к ручью. Пить хочется, во рту пересохло. Голова раскалывается как после пьянки. Сунул голову в воду, хлебаю. Воздуха мало, а я напиться не могу. Вдохнул и снова хлебаю. Утолил жажду и упал в ручей. Вода студёная, хорошо мне. Лёг на спину, раскинул руки. Пар идёт, поднимается к небу. Потёр глаза и вскочил. Смотрю на руки, живот, плечи. Рисунки на них. Завитушки, полоски, точечки, кружочки. Видал я уже такое, в овраге на Кхале.
— Не знали мы. — Стоит по колено в воде, опустила голову.
— Кто мы? — Схватил за плечи, трясу. — Чего вы не знали?
— Отпусти. Больно. — Прошипела сквозь зубы. Резанула по мне взглядом точно плетью ударила. Злой, опасный взгляд. Нет больше улыбающейся беспечной девчонки. Глаза блестят, глядит на меня из-под бровей, да так что мороз по коже.
— Извини. — Разжал пальцы отступил. — Что это? — Показал на рисунки. — Откуда они взялись? Ты нарисовала?
— Не мы выбираем свою судьбу, она нас выбирает. — Ответила чуть слышно, забрала Карлухины вещи и ушла.
— Проваливай! — Крикнул вдогонку. — Не знали они. Тут с одной сплошная головная боль, а тут они. И сколько Вас? Бред какой-то. — Набрал пригоршню мокрого песка и давай тереть по рисункам. Тру, кожа покраснела, а завитушки не отмываются. — Вот дрянь. — Выругался громко, и упал в ручей. Не знаю, сколько я пролежал в холодной воде? Может и лежал бы ещё. Замёрз, зуб на зуб не попадает. Вылез, побрёл на берег. Взялся снимать штаны, гляжу, а рисунков-то и нет. Пропали. Глянул на бок и шрама нет. Потрогал плечо и там кожа гладкая, нет рубцов. Чудеса, да и только.
С большим трудом вылез из штанов, отжал в пол силы. Одежонка на мне не новая, сильней нужного придавишь, порвётся. Развесил штаны на куст, сижу голышом, наблюдаю как в ручье гуляет рыбёшка. Винтовку уложил на колени. Стрелять мне из неё ещё не доводилось. Может, пришло время проверить?
Передёрнул затвор, гляжу, пусто в патроннике. Отстегнул магазин и здесь ничего нет. Чистил были патроны, куда подевались? Кхала, её рук дело.
Надел штаны, ботинки связал шнурками и на плечо, похватал вещи. Поднял винтовку и бегом к шалашу. Злой я на Кхалу, очень злой.
Бегом не вышло, трава колючая. Иду и думаю, как девку поставить на место? Ворожея она, крутит мною как хочет. Картинки и всё остальное её рук дело. Наваждение, обман. Мысли читать умеет, вот и вытащила из меня про Савку. Мог он промахнуться, оступился, дрогнула рука, вот и промазал. И про банку также узнала, в голову залезла. А я и уши развесил, поверил. Вышел к шалашу пританцовывая.
Карлуха в куртке и трусах бегает, палкой рыжух гоняет. Ну думаю всё, пропал Коротун, умом тронулся. Серёга под кустом сидит, рука перемотана, курит. Невидно девки, может и не приходила?
— Что, вернулся? — Спросил Серёга, поглядывает искоса. — Нагулялись, голубки?
— Ты чего? — Положил винтовку присел рядом с приятелем. — Давно Карлуха бегает? Что с рукой?
— Да так. — Отмахнулся Серёга. — Хвостатые достали. Малец приходил. Забрался в шалаш, хотел его покормить, а тут эти. — Взгляд обозначил дерево, шкура там лежит.
— Понятно. — Улыбка тронула мои губы, но суровый взгляд приятеля не дал веселью пролиться дальше.
— Где были? — Прошипел Серёга.
— Стирались. — Показал мокрые вещи.
— В смысле? — Серёга уставился на меня, хлопает глазами. — Ты где её нашёл? Откуда балахон?
— С чего начинать? — Проводил взглядом Коротуна. Размахивает он дрючком во все стороны, подбежал к белокорке и давай по ней стучать. Парочка рыжух скачут по веткам, дразнят мелкого. — Ну, так что? — Толкнул я Серёгу в плечо, хмурый он, не приветливый. — С одежды начинать или где нашёл?
— Да ну тебя. Жива и слава богу. — Серёга раздавил окурок.
— Что с Карлухой? Почему бегает?
— Мстит белкам. — Сообщил Серёга. — Шкуру не может простить. Сказал — пока всех не перебьёт, жизни ему не будет.
— И как успехи? Много перебил?
— Пока ни одной. — Серёга улыбнулся. — Потешный малый Карлуха. Михалыча не моргнувши зарезал. А тут. — Серёга пожал плечами. — В кустах поймал одну хвостатую. Ухватил за шею. Ну думаю всё, башку оторвёт. А он отпустил. Пожалел белку.
— Что рассказывает? Почему голый? Зачем в лужу залез?
— Не помнит он ничего. Ты ушёл, Коротун проснулся.
Пьяный в стельку. Воды попросил, а я возьми и пожалуйся.
Шкуру прогрызли и меня покусали. С тех пор и бегает.
Только к вечеру всё встало на свои места. Карлуха успокоился, надел постиранную одежду, обуваться не стал. Ходит босой к дереву, глядит на шкуру. Не может простить рыжухам такое бесчинство, и отомстить не может. От того и мается. То камнем в них бросит, то палкой пригрозит. Про Гуньку часто вспоминает. Говорит, — был бы здесь Гунька, знал бы Гунька, видел бы это Гунька. После таких слов на сердце гадко становится. Начинаю себя винить в его смерти.
Насобирала Кхала в лесу грибов, запекла на углях, пожарила остатки мяса. Серёга ей помогает, по пятам ходит точно привязанный. К ручью дважды уходили, что там делали, о чём говорили? Не знаю и знать не хочу. Подменили девку, точно и не она это. Взгляд холодный, колючий.
Поели и легли спать. Не все улеглись, только я и Карлуха. Мелкий уснул быстро, а вот мне не спится.
Кхала в шалаше осталась, хоть и грозилась уйти. Серёга уговорил. Сидит у огня, ворошит палкой угли. Серёга ей что-то рассказывает, она улыбается, хохочет. Ну, и как тут уснёшь? Ворочаюсь я, мешок поправляю. Болтали-болтали, а потом, как-то разом всё стихло. Посмотрел, а их нет. Ушли на свежий воздух. Вот и хорошо, пусть гуляют.
Утро выдалось сырым и холодным. Проснулся я первым. Карлуха похрапывает, лежит на спине, Серёга и Кхала спят в обнимку. Странные существа девицы, что у них в голове и захочешь не поймёшь. Передо мною голышом скакала, разные словца говорила — связаны мы с ней и всё такое. Лежит жмётся к Серёге, носом ему в грудь уткнулась, спит. Обхватил Серёга её своими ручищами, наверное, боится, сбежит если отпустит. А если и убежит, не велика потеря. Пусть убегает, мне всё равно. Да кому я вру? Конечно же не всё равно. Нравится она мне, сильно нравится.
Серёга парень видный, рослый, широкоплечий и не сутулится. А вот я сутулюсь, худой и на пол головы ниже его. Никудышный из меня жених.
У Шваньки Розовощёкой, в её заведении девица была, Тиной звали. Захаживал я к ней пару тройку раз. Она-то мне и рассказала какой я худой и про уши мои поведала. Поначалу обижался, а как увидел её жениха, обиду точно ветром сдуло. Она с Гешкой Вихратым ушла к вольным. Любовь у них. Видели бы вы этого Гешку. Маленький, пузатый, лысый как моя коленка. Одно достоинство — уши у Гешки нормальные, не оттопырены. А в остальном урод редкий и воняет от него гнилушками. Вот и думай-гадай, какой девкам мужик нужен. Высокий и почти стройный, или маленький с пузом?
Бросил взгляд на Кхалу. Красивая она, особенно когда спит. А вот Серёга? Нос у него длинный и морда исцарапана. А ещё. Додумать не успел. Между моим приятелем и девчонкой, высунулся рыжий хвост. Малыш рыжухи упёрся лапками Серёге в подбородок протиснул острую мордочку. Посмотрел на меня и снова зарылся, один только кончик хвоста и выглядывает.
Быть беде, решил я и полез из шалаша. Второпях оправился под куст и пошёл к дереву проверять — не всполошилось ли семейство рыжух? Глядь, а их там нет. Шкуру сгрызли, на траве одни ошмётки валяются. Странно это, чего же рыжухи мальца бросили?
Глава 6
Позавтракали грибами и мясом, доели остатки вчерашнего ужина. Запили всё это горячим чаем. Кхала отличный чаёк заварила, вкусный, душистый. Хлебаем его с большим желанием. Пьёшь, а напиться не можешь. Заполнили фляги чаем, собрались и пошли.
Детёныша рыжухи Серёга на куст посадил. Долго он нас провожал, до самого ручья прыгал по веткам. Перебрались через ручей, взобрался малыш на дерево, больше мы его не видели.
Идём по лугу, трава выше колена, одинокие кусты вздуваются шапками. Красиво здесь, каждая травинка, каждый кустик радует. Птицы поют громко, заливисто. Небо хоть и хмурое, но дождик не капает. Шагаю вслед