за Карлухой, попиваю чаёк из фляги. Куда идём, зачем ноги сбиваем? На сердце хорошо, спокойно. Дважды прошли овражек, запомнил я его по колючим кустам синеягодника. Карлуха по нужде к нему ходил, вытоптал траву и подломил ветку. Первый раз заходили к кустам от вымоины, а сейчас поверху идём. Хорошо видать затоптыши, сильно Карлуха траву примял.
Мне бы в самую пору остановиться. Приятелям сообщить и расспросить девку. Куда ведёт? По какой нужде кругами ходим? Спокойно мне, не чувствую опасность. Уверен — идём в нужную сторону. Попиваю чаёк из фляги, не оглядываюсь. Да и кого здесь бояться? Крупный зверь в эти края не забредает, а разную мелочь палкой прогнать можно.
Бредём сырыми балками и оврагами. Нам бы поверху идти, там и трава пониже и колючек почти нет. А мы по сырым низинам через кусты продираемся. Идём, не торопясь как на прогулке. Часто останавливаемся, не разговариваем только и делаем что пьём чай. И откуда он только берётся? Как не возьму флягу, а она полная. Чудеса, да и только.
Пока мы чаёк хлебаем, Кхала куда-то уходит. Возвращается и идём дальше. Уж как-то ловко она бегала в своих одеждах. Тут и в штанах не особо-то пролезешь, кусты, колючки за штанины цепляются, а она в балахоне.
Скоро и я потерялся, смотрю по сторонам не узнаю здешних мест. Цветочки, кустики, красиво куда не глянь. Пахнет полевыми цветами, ветерок тёплый.
К полудню вышли к постройке, одинокий домишко стоит на холме. Крыша прогнулась, стены расползлись. Тут меня как бревном по башке шарахнули. Тряхнул головой, потёр глаза.
Нет цветочков и ветерок совсем не тёплый, холодный ветер до костей пробирает. По всей округе бурьян и сухие деревья. Да и не полдень сейчас, вечер, сумерки. Неподалёку, заборчик стоит каменный. Не пощадило его время, рассыпается забор, год другой и не отыщешь следа. Захаживал я в эти края с дядькой Халганом. И хочу заметить, это местечко очень неблизкое, далеко от нашего шалаша, что остался в лесочке. Но вот как, и по какой дорожке мы сюда забрели, для меня загадка. Наверное, чаёк что мы попиваем затуманил голову, от того и бредём за девкой как привязанные.
Сбежать в самую пору, а я стою, ноги точно в землю вросли. Страшно мне, мороз по коже. Чуть ниже от покосившегося домишки, кладбище. С этого места его невидно. Но я-то знаю, там оно. Мрачные склепы, двери в них давно сгнили, зияют чёрные провалы. Жуткое местечко, гадкое. Повсюду торчат и валяются каменные плиты с именами и датами.
— Вот мы и на месте. — Объявила Кхала. — На ночлег здесь остановимся.
— Ага, щас? — Вышел я из ступора, схватил Карлухин мешок и пошёл в обратную сторону. По-другому не сдвинуть мелкого с места, стоит как завороженный, улыбается точно дурачок, глаза пустые, глядит в одну точку. Отошёл я шагов на пять и остановился. Коротун запоздало рванул вслед за мною. Не бросит он лопатины шипаря, не расстанется с добром. Подбежал Карлуха, тряхнул головой. Сползла дурацкая улыбка, потёр глаза и давай озираться.
— Вы куда?! — Позвала Кхала. Догнала, схватила меня за руку. — Не уходи. Здесь хорошее место. Остановимся на ночь.
— Хорошее? — Прошипел и оттолкнул девку. — Там. — Указал пальцем на домик с покосившейся крышей. — Провал, дыра в человеческий рост. И живут в той дыре пухты. Рассказать кто это? А там, — бросил быстрый взгляд на кусты. — Склепы и могильные плиты. Хорошее говоришь? Для кого оно хорошее?
Опустила девка голову. Подошёл Серёга, зырит на меня улыбается. Карлуха стоит рядом, ухватился одной рукой за мешок, во второй нож.
— Вы чего? — Спросил Серёга. Не знает он, даже не догадывается куда мы забрели? Осматривается по сторонам, хлопает глазами. Чаёк сделал свое дело, одурманил Серёгу и нас одурманил. Все пили чаёк и только она не пила. Нас угощала, а сама не притронулась. Только сейчас заметил, нет у неё фляги. Когда уходили была, хорошо помню, на верёвку повесила.
— Зенки протри. — Подошёл Карлуха к Серёге, и как саданёт ботинком его под коленку. Серёга зашипел и опустился на травку, трёт колено гримасничает. — Просыпайся дурень! — Гаркнул Коротун Серёге в самое ухо. — Твоя гадина извести нас хочет. Вставай Сюндель, уходим.
— Поздно. — Поникшим голосом ответила Кхала. — Не отпустят.
— Кто? — Спросил Серёга и поднялся. Прихрамывая подошёл к девке, взял за плечи. — Ты чего испугалась? Не бойся, я рядом.
— Эй ты! Детина!!! — Окликнули от разрушенного дома. Голосок мерзкий, скрипучий. — Брось оружие и отпусти ведьму.
Кто говорит мне не видно. Трава высокая, да и небо тёмное, вечер на дворе.
— Ты кто!? — Проревел Серёга, спрятал девку за спину, вскинул автомат. — Морду покажи!
— А не боишься? — Спросили от руин. — Убери железку, патронов в ней нет.
Что было потом, я не видел. Стукнули по башке, в глазах потемнело.
Сколько провалялся в беспамятстве сложно сказать. Очнулся, голова трещит, лежу на боку скрутился калачиком. Плечо ноет, затылок огнём выжигает, здорово меня по башке приложили. Руки за спиной онемели, во рту сухо, на зубах песок. Вокруг черно как ночью и сильно воняет. Кто-то мешочек шипаря раздавил, этот (аромат) ни с каким другим не спутаешь.
Встал на колени упёрся лбом в холодный, гладкий камень. Немного, но стало легче, голова поутихла. Ноги связаны, той же веревкой что и руки. Не распрямить ног, грамотно связали и ботинок на мне нет, пальцы о камни царапаю. Спасибо штаны и рубаха на месте. Свежо здесь и сыро, вода сверху капает. Но вот откуда и куда она капает понять сложно, а пить хочется.
Стою, лбом в камень упираюсь, от зловония желудок выворачивает. Славно я сходил к тайнику Михалыча, хорошо прогулялся. Что делать дальше ума не приложу? Тихо вокруг ни шороха, ни звука, только вода кап да кап.
Ноги замёрзли, в коленку что-то давит. С горем пополам развернулся, нащупал руками камень с острым краем. Откопал чуток, расчистил и давай верёвку тереть. Ничего не вышло, только руки исцарапал. Бросил я это занятие, свалился на бок, лежу и думаю. — По какой нужде девке доверился? Почему ещё на болоте не прогнал?
— Эй. Кто здесь? — Донёсся тихий оклик, позвали непонятно откуда. Эхо гуляет, бьётся о стены.
— Здесь я, здесь! — Ответил, лежу и радуюсь. Спасут, помогут.
— Не ори. — Прошипели сверху и посыпался песок. — Ты кто такой?
— Зайтан из посёлка мусорщиков. Помоги, связали меня. — Мусорщиков? Бомжуешь?
— Не знаю, может и так? А ты где? — Перекатился чуть в сторону, подальше от песка, сыплется он всё больше и больше.
— Где-где. В Караганде. — Ответили не сразу, наверху возня. Кто-то спрыгнул, ухватил меня за ногу и давай ощупывать.
— Ты что делаешь? — Возмутился я. Но это не помогло. Грубо перевалил меня на спину, шарит по карманам. Верёвка впилась в запястья, ноги под задницей, выгнулся я дугой, камень в затылок давит. А этот гад выворачивает мои карманы.
— Заткнись. — Шипит в самое ухо. — Сигареты есть?
— Нет у меня ничего. Развяжи.
— Зачем?
— Как зачем? — Вопрос ошарашил. — Плохо мне.
— Чем воняет? — Спросил злодей и потащил из моих штанов ремень.
— Прекращай. — Дёргаюсь извиваюсь как могу. — Ты что делаешь гадина?
— Лежи тихо. — Пнул он меня в бок и прошипел. — Не кричи.
— Почему?
— Услышат. — Лёгкая поступь, осторожная, зашелестели камушки у моей головы. — Придут, морду разобьют. Понял?
— Тебе?
— Нет, тебе. — Пояснили из темноты. — Обо мне они не знают. Кто они?
— Мне-то откуда знать.
— Имя у тебя есть?
— Тебе-то оно зачем?
— Может, ты последний человек, которого я вижу. — Брякнул, а сам подумал. — Не вижу я его. Но очень хочется посмотреть в глаза, и придушить.
— Рафатом кличут.
— Слышь, Рафат. — Позвал осторожно и попросил, как можно жалостней. — Развязал бы ты меня? Руки онемели, ноги замёрзли.
— Вот ещё. Не стану я этого делать.
— Почему?
— Придут за тобою. — Рафат подобрался вплотную, присел рядом. — Они так всегда делают. День-два подержат, а потом забирают. Тебе ещё повезло, в яму не сбросили.
— Какую яму? Куда забирают. Кто?
— Темно, не разглядеть. Здоровенные они.
— Что за яма?
— Яма как яма. — Ответил Рафат. — Глубокая, грохнешься костей не соберёшь. Был тут один, громко стонал. Потом и его утащили.
— Куда утащили?
— В дом, куда же ещё. Наверх.
— И давно ты здесь?
— Порядочно. Как из трубы с дружками вылезли, с тех пор и прячусь.
— И где твои дружки? — Появилась надежда. А вдруг, его приятели помогут? — Позвал бы ты их.
— Некого звать. — Рафат тяжело вздохнул. — Драпанули сволочи. В яму я провалился. Кричал, звал хоть бы один помог. Бросили они меня.
— Яма не колодец. Чего сам не вылез?
— Умный ты больно. — Пнул меня Рафат под ребро. Может кулаком, а может и ботинком. Несильно пнул, но в моём положении и этого достаточно. Дёрнул я рукой, верёвка натянулась. Болят запястья, ложки точно огнём обожгло.
— Ну и гад же ты. — Простонал сквозь зубы.
— Станешь тут не гадом. — Жалуется Рафат. — Живу как крот, дневного света не вижу.
— Чего не уйдёшь?
— А куда идти?
— Развяжи, покажу дорогу.
— Нет отсюда дороги. Этот тоннель вверх забирает. Другой вниз уводит, а там темень непроглядная. Ходил, знаю.
— И долго ходил?
— А я знаю, наверное, долго.
— Ты пухтов не встречал. — Спросил и сам себе ответил. Повстречай он пухтов, не сидел бы рядом.
— Что за пухты?
— Звери такие. Свирепые, страшные.
— Не встречал. — Рафат заёрзал на месте, наверное, встал. — Людей нужно бояться. Нет страшнее зверя чем человек. Свет увидал, обрадовался. Хорошо, что не побежал, сил не было. Уселся под стеной, и тут как заорут. — Песок проскрипел возле моей головы, отошёл Рафат и снова вернулся. — С той поры и прячусь, объедками питаюсь.
— Кто заорал? Какими объедками?
— Разными. — Как-то горестно выдохнул Рафат. — Когда кости грызу. А когда и мясо перепадает.