— Топчи к нам!!! — Зовёт Гунька. — Заждались!
Гунька в окружении троицы мужиков в военной форме. У каждого по кувшину с кислой. На доске, порезанный ломтями шмат мяса, две не тронутые мучные лепёшки. Большой кухонный нож торчит в столе, перед Гунькой бочонок зелёной пасты. Я эту пасту на дух не переношу. Воняет она болотом и горькая, язык жжёт. В эту дрянь мясо макают. Меня от неё воротит, а вот здешним нравится. Мясо без неё не едят.
— Присаживайся. — Указывая взглядом на лавку заговорил суровый дядька. На вид лет сорок с хвостиком. Гладко выбрит, волосы короткие с проседью. Взгляд колючий. — Ты и есть тот самый, Бродяга? — Спросил он, придирчиво осматривая меня с ног до головы. Глядит с прищуром точно на рынке к товару приценивается. Не люблю я, когда на меня так смотрят.
— Тут все бродяги. — Ответил словами охранника.
— Молодца. — Выпалил лысый с усиками, сидит рядом с суровым дядькой, зубы скалит. — А ты за словом в карман не лезешь. Уважаю.
— Это Тыква. А этот. — Гунька указал на лысого и пополз взглядом чуть в сторону от Тыквы. — Вон того, Ракло кличут. — Ракло клюёт носом, засыпает. Гунька махнул на него рукой и объявил, указывая пальцем на сурового мужика. — Знакомься — это Михалыч. У него к нам дело.
— О делах позже. Пей, кушай чем Бог послал. — Михалыч придвинул кувшин, забрал его у Ракло. Поставил напротив меня и пояснил. — Ему достаточно. — Взгляд резанул по Ракло, переполз на меня. — Устал наш товарищ. Выпил всего ничего, разморило.
— Спасибо. — Не принято в Бочке воротить нос от дармовой выпивки. Но и злоупотреблять не годится. — Следующий круг за мной. — Громко объявил я. — Угощаю.
— А вот это по-нашему. — С трудом выговаривая слова, ожил Ракло и поднял голову. — А ты кто такой? — Строгий вопрос, затуманенный взгляд зацепился на мне. — Покажи документы. Ополченец?
— Закрой пасть. — Рыкнул Михалыч и отвесил Ракло увесистый подзатыльник. Тот клюнул носом и умолк. — Не обращай внимания. — Михалыч поднялся, опираясь кулаками на стол и вымученно улыбнулся. — Придурковатый он. В детстве башкой часто ударялся.
— Бывает. — Я кивнул. Молчать негоже, да и сказать особо-то нечего. Вот так Гунька, вот так удружил компанию. Может уйти? Найти причину и свалить по-тихому?
— Да ты не робей. — Михалыч обошёл стол присел рядом. — Угощайся, мясо бери. А вон ту дрянь. — Палец ткнул в бочонок с горькой пастой, тот качнулся из стороны в сторону, но не свалился, устоял. — Не советую. Гадость редкая.
— Это точно. Гадость. — Сложно не согласиться. Выходит, не один я так считаю.
— Твой дружок. — Михалыч кивнул на Гуньку. — Присоветовал тебя в проводники. Есть желание прогуляться на болото. Знаешь дорогу?
— Знаю. — Отпираться нет смысла, да и Гунька уже растрезвонил. — Гадкое место для прогулок. Сам не пойду и тебе не советую.
— Почему? — Михалыч хлопает глазами, не ожидал он такого ответа. — Отведи, заплатим. Без обмана.
— Жизнь дороже.
— Тут ты прав. — Как-то обречённо выдохнул Михалыч и приложился к кувшину, хлебнул кислой, вытер рукавом рот. — Да ты пей, кушай. Дело-то у нас неспешное. Подождёт. Не поведёшь ты, найдём другого.
— Другого не сыщешь. — Самодовольно улыбаясь выпалил Гунька и хлебнул кислой. — Нет здесь других провожатых.
— Да ладно. — Не поверил Михалыч. Колючий взгляд царапает по Гуньке. — Так уж и нет? Один стало быть такой?
— Ага. — Гунька сунул в рот кусок мяса и заговорил полным ртом. — Один. В Бочке народ оседлый. Если кто и знал дорогу на болото, давно позабыл её.
— Если твой приятель не поведёт, тогда кто?
— Не знаю. — Гунька допил кислую, отставил кувшин на край стола. — Искатели на болота не ходят, в Тихом дел хватает. Охотники к топям да омутам не ногой ни рылом, болотников боятся. Разве что травники, эти везде шастают. Только они у нас редкие гости. Уже и не припомню, когда последний раз захаживали.
— А чего так? — Михалыч окинул взглядом серые стол, поглядел на чёрные пятна разводов под доской с мясом, ковырнул ногтём. С прищуром оглядел семейство Пенчука, тяжело вздохнул и закурил. Выдохнул тяжёлое облако табачного дыма и толкнул локтем Тыкву. — Тащи лишенца в расположение. — Прошипел Михалыч. — Как проспится, без опохмелки ко мне. Всё понял?
— Ага. — Тыква кивнул. — Я быстро.
— Не нужно быстро. — Прошипел Михалыч, глянул на Ракло и заскрипел зубами. — Забирай это чмо и не возвращайся. Проверь посты да гляди у меня. — Мясистый кулак показал серьёзность намерений. — Унюхаю, рожу раскрою.
— Ага. Прослежу, лично. — Заверил Тыква, подхватил Ракло под руки и потащил к выходу.
— Совсем пить не умеют. Сволочи. — Пожаловался Михалыч и раздавил в тарелке окурок. — Распоясались уроды, страх потеряли.
— А кто умеет? — Гунька поднял руку на зов прибежал Гундосый.
— Чего изволите? — Услужливо спросил хозяин, обращаясь к Михалычу. Улыбка до ушей, не помню я его таким улыбчивым. На толстой заплывшей роже не видно глазёнок, две часто моргающие точки. Взгляд преданный как у должника что получил отсрочку, того глядишь руки целовать начнёт.
— Ещё кислой. — Объявил Гунька. — Бродяга платит.
— Отставить. — Рявкнул Михалыч и полез в карман. — Я угощаю. — С десяток патронов легли на стол. Следом упала пачка сигарет темно-синего цвета, буквы мне незнакомые, не по-нашему написано. Михалыч отодвинул сигареты, взглянул на Гундосого с недобрым прищуром и попросил. — Будь любезен, мясо разогрей.
— Как прикажите. — Гундосый с ловкостью картёжного шулера смахнул патроны в карман грязного фартука и тут же удалился, прихватил пустой кувшин и холодное мясо.
— Послушай Бродяга. — В пол голоса заговорил Михалыч. Нет колючего взгляда, а вот грусть и печаль появились. Осунулся он, помрачнел. — Помоги, в долгу не останусь. Отведи на болото.
— Места там гиблые. — Хлебнул кислой, гляжу на Михалыча. Как-то резко он поник. От былой бравады пропал и след, взгляд затуманился как у пьяного.
— Ты только скажи, что нужно? Всё отдам. — Пообещал Михалыч. — Вытащи нас отсюда.
— Нас? — Такая новость удивила, но я не подал вида, попиваю из кувшина. Кислая высшего качества, совсем не горчит, пахнет травами. С чего вдруг Гундосый так старается? С какого перепугу ставит на стол своё лучшее пойло? Наверняка что-то задумал шельмец.
— По рукам? — Крепкая ладонь потянулась в мою сторону.
— Извини. Не пойду на болото, и ты не ходи. Гадкие там места, смрад, топи, омуты. — Без нажима, но строго пояснил
я. — На болоте и одному опасно, а толпой так и подавно, верная смерть.
— Да какая толпа? Трое нас.
— Четверо. — Вставил Гунька. — Я тоже пойду. Надоело в Бочке штаны протирать.
— Вот и уговори своего дружка. За мной не заржавеет. — Михалыч глядит на Гуньку с большой надеждой. Вернулся колючий, строгий взгляд. — Я тебе автомат подгоню. Новенький, ещё в смазке.
— Автомат? — Гунька как жевал, так и замер с открытым ртом.
— Робу армейскую, три пачки патронов. — Перечисляет Михалыч, загибает пальцы на руке. — Хавчик, выпивка в дороге всё за мой счёт. Выгорит дельце, получишь берцаки и разгрузку. Ничего не пожалею. Дело то плёвое. Уговори товарища.
— Плёвое говоришь? — Я улыбнулся. Прав Коротун, не здешние они. Не знают наши края, совсем не знают.
— Вот, всё как Вы и велели. — Уж как-то скоро вернулся Гундосый. Стоит возле Михалыча, улыбка до ушей. Лебезит гад, угодить старается. — Мясо с пылу с жару. — Распинается Гундосый. — Кислую, Тимка принесёт. Специально для Вас, новую бочку откупорил. Для хороших людей ничего не жалко. Всё самое лучшее, пейте, кушайте на здоровье.
— Ступай. — Тихо бросил Михалыч. Но Гундосый не торопится, смахивает полотенцем со стола крошки, вытирает капли кислой, показывает своё внимание и усердие. Михалычу это сильно не нравилось, потёр он ладони, пожевал губу и рявкнул. — Проваливай! Уши развесил. Любопытный?
— Совсем нет. — В одно мгновение Гундосый поменялся в лице. Пропала подхалимская улыбка, на лбу и щеках проступил пот. — Ухожу, меня уже нет. Понадоблюсь, только скажите.
— Плохо слышишь? — Процедил сквозь зубы Михалыч и стукнул кулаком по столу. — Пошёл вон!
— Не извольте волноваться. Исчезаю. — Хозяин лавки нервно сглотнул и заспешил с глаз долой.
Михалыч, проводил его суровым взглядом до самых дверей кухни. Зыркнул на нас с Гунькой, открыл рот, хотел что-то сказать. Послышался скрип дверных петель и Михалыч резко повернулся. Семейство Печуков спешит уйти из питейной лавки. Первыми вышли детишки, последним хозяин семейства. Дверь затворилась, и мы провалились в неприличную для этого места тишину.
На большой разделочной доске едва помещается кусок ароматного мяса с прожаренной до черноты корочкой. Жир растёкся по столу, блестит в свете масляных ламп, к потолку поднимается ароматный парок. Я отрезал кусок пожирней и вцепился в него зубами. Хорошее мясо, мягкое, во рту тает.
Не успел доесть как послышались шаркающие шаги. В нашу сторону идёт мальчонка лет десяти в грязном фартуке. Громко пыхтит, прижимает к себе три кувшина кислой. Гунька вышел ему на встречу, забрал большую часть, один кувшин пацан не отдал. Подошёл к Михалычу поставил перед ним.
— Вот. — Мальчонка вытер о фартук руки и улыбнулся на все тридцать два зуба. Русые волосы до плеч, нос вздёрнут, зелёные глазёнки глядят с надеждой. — Принёс, всё как Вы и велели. Сам наливал.
— Держи. — Михалыч сунул пацану два пистолетных патрона. Тот подпрыгнул от счастья, и убежал.
— Хороший малец. — Похвалил Гунька наблюдая как курносый хлопочет у стола Пинчуков, складывает в корзину грязные тарелки. — Второй год Тимка в услужении. Надо бы ему другое местечко подыскать. Пропадёт у Гундосого.
— В чём проблема Бродяга? — Не слушая Гуньку спросил Михалыч. — Почему артачишься? Может тебе патроны не нужны? Дам консервы, одежду. Ты только скажи.
— Кто же от патронов откажется? — Я улыбнулся, Михалыч сразу повеселел. Закурил, приложился к кувшину.