— А я знаю? — Выпалил людоед и запнулся. Тут-то мы и рассмеялись, ух уж этот Рафат будь он неладен. Наградил словечками, да такими что не отвяжешься.
Интересно разговаривать с круклем. Много чего он знает, бывал в таких местах, о которых я и не слыхивал. Болтаем, рассказываем разные истории из жизни. Надоело сидеть, решили пройтись. Кусты, колючки, бурьян, всё как везде. Пробрались к стене, убрали из пролома куски шифера и доски. Выбрались и замерли, раззявили рты.
Идол высечен в камне, огромный, страшный. Не знаю по какой причине, но мне показалось, похож он на Скуластого. Стоит каменная громадина, зарылась по пояс в землю, глядит поверх меня. Небо над ним низкое, тяжёлое от чёрных туч, зловещее небо. Не поймёшь, день сейчас или вечер. Вокруг бурьян, кусты, корявые деревья. Мокро везде, совсем недавно прошёл дождь. Разве такое бывает? Там, где мы сухо, а за стеною всё мокрое. И деревья в этом месте странные, точно кто-то их покрутил и не тянутся они к небу, раскорячились, к земле клонятся. Ветки извиваются как земляные черви, ползут вниз, листья на них широкие, зелёные, а по краям красные, точно кровью измарались.
В кустах стрекочут букашки, роятся мошки, висят серыми шапками, гудят. Квакают лягушки, но вот где они прячутся непонятно. Перекрикивают друг-дружку, поют жабы на все лады. Стало быть, болото рядом, а может река или озеро?
— Давай вернёмся. — Предложил людоед. — Дождёмся кханкаю. Без неё нельзя.
— Ключница она. Пошли.
Кхала вернулась не скоро. Принесла полную корзину еды, кувшин душистого отвара из трав. Не стал я её расспрашивать — где была и откуда еда? Захочет сама расскажет. Занята она, хлопочет над друзьями. Достала из торбы бутылочку, напоила спящих. Прошло не больше минуты, и они проснулись.
Больше других страдает Карлуха. Лежит мелкий на боку, тошнит ему, громко охает и ахает, не может подняться. Помогаем встать, злится, спать хочет. Серёга жалуется, говорит — штормит его, точно пьянствовал неделю. А вот Рафат отмалчивается, сидит в сторонке сжимает руками голову, точно боится, отпустит и отвалится она.
Кушали я и людоед, остальные на отрез отказались. Вру, Кхала съела маленький кусочек жаренного мяса, запила отваром. Устала она, вымоталась. Сидит, носом клюёт, засыпает. Сказала — к идолу пойдём на рассвете. Не стал я с ней спорить. Спешить то нам некогда, да и как тут поспешишь, трое хворых. Да и Кхала выглядит не лучшим образом. Поспать ей нужно. Тут-то я и вспомнил про панцирную сетку от кровати. Притащил, поставил ближе к огню, нарезал травы целую гору, укрыл Кхалу листами лопухатого. Не плетуха конечно, но выбирать не приходится, какое никакое, а одеяло.
Скуластый нарубил колючих веток, завалил ими проломы в стене. Нет здесь крупного зверья, а вот мелкое гуляет. Большого вреда от них не будет, но цапнуть могут. Ночь совсем близко, небо чернеет с каждой минутой. Развели небольшой костерок. Людоед насобирал сучьев, притащил табурет для растопки, доломал шкаф. Запаслись дровами на всю ночь. Все улеглись и только нам не спится.
Танцуют языки пламени, отбрасывают тени, пляшут они вырывают из мрака колючие ветки и добрый кусок кирпичной стены. В пляске теней, есть что-то зловещее, пугающее.
— Слыхал? — Спросил людоед и побрёл к пролому в стене.
— Что там? — Поспешил вслед за ним, прихватил секиру. Стою, заглядываю круклю через плечо. Впереди дыра, завалена она колючими ветками. Темно за проломом хоть глаз выколи.
— Оставайся здесь. — Убирает Скуластый ветки, освобождает проход.
— Ты куда? — Схватил людоеда за руку.
— Пахнет. — Втягивает крукль носом воздух, задрал нос, нюхает. — Хорошо пахнет. Я быстро. Уйду, завали дыру.
— Да ты спятил. — Только и успел сказать. Выскользнул людоед и пропал в темноте. Растворился, ни шороха, ни звука.
Завалил дыру, сижу у огня, гляжу на стену. Квакают жабы, стрекочут букашки, где-то в кустах щебечет запоздала птица, потрескивает, выбросает к небу искорки костерок. Тени выплясывают на кирпичах, рисуют страшные картинки.
Время растянулось в бесконечность. Часто хожу к пролому, всматриваюсь в темноту, слушаю. Один только раз мигнул огонёк, точно кто-то зажёг спичку и тут же её погасил. Темень вокруг непроглядная, вот и мерещится разная всячина. Стрекочут букашки, квакают жабы, разгулялся ветер. Подбрасываю в огонь палки, осматриваю колючие ветки пролома. Тревожно мне, неспокойно. Малейший шорох или треск заставляют вскакивать. За кирпичами вспорхнула ночная птица, я уже у стены. Ветер качнул ветку, я с секирой бегу туда. Чудится разное и в кустах, и по ту сторону пролома.
— Зайтан. — Тихо позвали из темноты. — Убери ветки. Рванул я к дыре, освободил проход. Вывалился мне под ноги большой мешок, за ним второй. Показался людоед, скалит зубы.
— Ты где был урод? — Не знаю, что мне взбрело в голову, но ухватил я крукля за ухо и потащил к огню. Молчит Скуластый, не сопротивляется. Отпустил я его и спрашиваю. — Нагулялся?
— Ага. — Закивал и убежал к пролому. Завалил дыру ветками, прикрыл куском шифера, схватил мешки и бегом ко мне. — Вот. Бабушка поделилась.
— Какая бабушка? — Прошипел оглянулся, не хочу разбудить Кхалу. — Ты где шлялся морда зубастая?
— Там. — Тычет пальцем. — Бабушка. — Глядит не моргает. И я на него смотрю, а сам думаю. — Свихнулся Скуластый, лыбится, на шее бусы из ягод. Умом тронулся людоед.
— Сбрендил, какая бабушка? Ты у кого мешки стащил? Зачем бусы, ты где их взял?
— В пещере. — Шепчет крукль озирается. — Люди там, побитые они. Кровью пахнет, человеческой.
— Какие люди, откуда им взяться? — Не поверил я людоеду, уж больно неправдоподобен его рассказ.
— Не знаю. Вот. — Скуластый протянул мне бусы. Крупные ягоды рябинихи чередуются с чёрными ягодками пытря. Между ягодами, узелки и торчат палочки. Что-то похожее я видел у Кхалы на верёвочках. Тоже узелки и палочки, но вот ягод там не было.
— Откуда они у тебя?
— Кханкхая дала. Я ей отдал жёлтенькие железки. Выбрала три, остальные вернула. Велела передать одной из внучек.
— Хватит врать. Темень вокруг, как можно что-то увидеть?
— Клянусь своим именем. Я тебе говорил, пахнут кханкая. У них особенный запах. По нему и нашёл. Когда они пахнут, значит чего-то хотят, подзывают.
— Пахнут? — Припомнилось мне как людоед нюхал воздух.
— Ну да, запах, аромат. — Крукль указал пальцем на стену. — Там, уже не пахнет.
— И где сейчас бабушка?
— Ушла. Повела людей.
— Куда повела?
— Не знаю. — Людоед пожал плечами. — Велела передать сообщение и указала где лежит еда. Много еды, в ящиках.
— Где сообщение?
— Вот оно. — Скуластый показал бусы.
— Вот оно. — Передразнил не совсем умело. — Какое же это сообщение? А почему ты клянёшься своим именем? Как по мне странная клятва. Ничему не обязывает.
— А у меня. — Крукль опустил голову. — Ничего другого и нет, только имя. Чем же ещё клясться?
— Понимаю. Показывай, что в мешках? Имя у тебя тяжёлое.
— Совсем не тяжёлое. — Возразил крукль и высыпал из мешка консервы. — Нормальное имя. Такое как у всех.
— Путаю я его с веткой без листьев. — Начал оправдываться, не хочу обидеть. — Сам подумай. Нужно позвать, окликнуть, а я в буквах путаюсь. Да и не прокричишь твоё имечко.
— А-а-а, вон ты о чём? — Взял людоед тесак и воткнул в банку. Как бы насквозь не продырявил? Посмотрел на меня и посоветовал. — А ты придумай лёгкое.
— Уже придумал. А давай, назову тебя — Скуластым.
— Нет, не давай. — Людоед завертел головой. — Какой же я скуластый? Нормальный я. Придумай другое.
— Сам придумывай? — Пробурчал я.
— Хорошо. Называй меня. — Людоед ненадолго призадумался и выдохнул. — Друг. И сказать легко, и прокричать можно.
— Что за друг?
— Твой друг. Хорошее имя. Всем и сразу понятно кто я для тебя, а ты для меня.
— Это точно. Сразу и всем. — Не особо радуясь согласился я.
— Угу. — Закивал крукль. С большим аппетитом он опустошает содержимое банки. — Почему не кушаешь? — Спросил Друг и поманил рукой. — Иди сюда. Очень вкусная еда, много её. Всем хватит. Присядь, я и тебе открою.
— Открывай Друг. — Согласился, поглядываю в темноту пролома. — Схожу посмотрю, что там.
— Не ходи. Покушаем и ляжем спать. Нет здесь никого кроме нас.
— Откуда такая уверенность?
— Кханкхая сказала.
— А что она тебе ещё сказала?
— Да много чего. — Друг сунул в рот палец, облизал и снова полез в банку. — Велела отдыхать. По утру взять всё что утащим и запереть Идола.
— Как можно его запереть? — Сильно удивился я такому велению. А бабушка ещё та шутница.
— Этого я не знаю. — Крукль опустошил банку, бросил её в огонь, почесал плечо и потянулся к горе консервов. — Наша кханкхая знает, как это делается. Держи. — Крукль протянул еду. — Кушай на здоровье. Очень вкусно. — Похвалил людоед.
— Спасибо Друг. — Не скрывая иронии поблагодарил я. Имя конечно странное, но что делать, Скуластый сам такое выбрал.
— Что, не нравится? — Глядит с прищуром.
— Почему ты так решил? — Полез пальцами в банку и запихал в рот большой кусок мяса. Жую. — Нравится. Вкусно.
— Я не о еде. — Крукль поскрёб шею. — Вижу, от нового имени тебя воротит. Всё верно. Ты Зайтан, я крукль. Дружбу заслужить нужно.
— Не говори глупостей. — Полным ртом ответил я. — Что такое Друг?
— Друг — это всё. — Людоед тяжело выдохнул и отвернулся.
— Ты чего? — Тронул людоеда за плечо. — Обиделся?
— Нет. Как я могу обижаться на Зайтана? Ты здесь главный.
— Ну ты даёшь? — Отставил еду, вытер руки о штаны, придвинулся ближе к людоеду. — Я не против нашей дружбы. Даже рад этому. Друг — это не имя.
— Почему. — Людоед повернулся. — Мне нравится. Обещаю. Я не буду вас кушать.
— Только нас?
— Да. — Крукль кивнул головой и отвёл взгляд. — Я постараюсь, этого я пообещать не могу.
— А ты и не обещай. — Улыбнулся и протянул руку. — Сделай без обещаний. Я в тебя верю, ты сможешь.