- Пардон. - Он опять хотел повести разговор в шутливом тоне, но понял, что это сейчас ни к чему, и тотчас удивленно спросил: - Вы знаете о том, что на склонах горит лес?
- Какой лес? - сначала не поняла она, но тут же догадалась. - А, вы об арче, что ли? Ну так это наш пристав Султанов старается. Купил лес у Теке-хана и теперь все время торчит возле угольных ям. Лес в ямах горит, а, кажется, словно бы склоны гор горят.
- Помилуйте, Лариса Евгеньевна, но зачем пристав жжет арчу? - еще больше удивился Лесовский.
- Как зачем! Уголь же из арчи хороший получается. Султанов согнал в свои ямы всех персов с хлопкоочистительного завода, пригрозил им, если каждый не отработает на него столько-то дней, то пусть уходят за горы. Персы сжигают арчу, уголь грузят в арбы, везут на станцию, складывают на платформы. Я уже несколько дней печатаю накладные, с указанием расчетного счета Султанова в асхабадском Госбанке.
- Боже мой, да что он, спятил, что ли, жечь лес!
Это же зеленые легкие знойной Туркмении. Если оголятся горы, то они будут нагреваться солнцем, как и песок пустыни. Тогда дышать вовсе нечем будет!
- Хозяин - барин, - неторопливо постукивая клавишами, поддерживала беседу Архангельская. - Султанову жить в Бахаре, может быть, год, может, два, потом куда-нибудь уедет, а лесу стоять века. Вот и торопится господин подполковник спилить и сжечь арчу до своего отъезда. Арча на корню - никакой пользы, а тем паче денег ему не дает, а сжег ее на уголь - денежки чистоганом. Да и боятся они все чего-то. - Архангельская заложила в каретку новую страницу. - Папа говорит, опять набегает грозная волна революции, вот и спешат господа все свои богатства перевести в золото. С золотым кошельком можно в Европу удрать, лес же с собой не прихватишь.
- Боже мой, какое хищничество! Просто уму непостижимо, до чего ж изворотливы капиталисты.
- Т-сс... - Лариса Евгеньевна поднесла указательный палец к губам. - Приехал Султанов... На крыльцо поднимается.
Пристав вошел широкой походкой преуспевающего дельца. Лесовскому показалось, что в глазах своих он принес отражение костра - так азартно они светились.
- Ах, это вы, Николай Иваныч! - неискренне выразил он радость. - А я думал опять Хазар-хан. Оказывается, наш уважаемый земский инженер к Ларисе Евгеньевне пожаловал. Но где же ваш букет? Почему без цветов? Лариса Евгеньевна, я бы на вашем месте прочь отправлял всех кавалеров, которые являются без цветов. Пойдите, Николай Иваныч, к персу Закирджану, он разводит розы и приготовляет из них розовую воду- голаб. Попросите от моего имени, пусть нарежет букет.
- Спасибо, господин пристав, но я постараюсь дарить цветы Ларисе от своего имени, - с легкой обидой парировал Лесовский.
- До чего же молодежь невоспитанна! - словно не слыша слов инженера, продолжал паясничать Султанов. - Жаль, что мне не тридцать лет! Будь, Лариса Евгеньевна, я вашим кавалером, я подарил бы вам сталелитейный завод!
- Вы слишком щедры, господин Султанов. - Лариса бросила эту фразу, даже не повернув в сторону пристава головы, и он скептически усмехнулся.
- Постарайтесь, барышня, в служебное время печатать только мои документы! Вы злоупотребляете служебным временем.
- Постараюсь, - сухо пообещала она и прекратила работу, выжидая, пока Султанов удалится в свой кабинет. Когда он прикрыл за собой дверь, съязвила:- Как же! Теперь он лесопромышленник. А вы всего лишь - Лесовский! - Она рассмеялась от собственной остроты и встала. - Пойдемте, Николай Иваныч. К вашей работе я еще не приступала, сами видите, какая у меня занятость. Пристав мне вздохнуть спокойно не дает. То ему одно отпечатай, то другое. А теперь, когда он арчовым угольком заболел да понял, какие баснословные прибыли уголь ему сулит, то и вовсе от машинки не отходит. Сам мне признался: «Это не простые бумажки в «Ремингтоне» шелестят, это будущие ассигнации!» Поскорее бы избавиться от его накладных... В следующий раз приедете, обязательно ваша дефектная ведомость будет готова. Не обижайтесь на меня...
- Ну что вы, Лариса, как можно на вас обижаться! Я же все понимаю. Не ради удовольствия, ради службы вы для него стараетесь. - Лесовский взял Ларису Евгеньевну под руку, помог ей спуститься с крыльца.
Лесовский, отвязав уздечку от дерева, повел коня в поводу. Лариса шла рядом. Беседуя, они подошли к дому. Николай Иваныч первым вошел во двор, чувствуя себя здесь человеком своим. Он уже уверился в своей мечте: «Пройдет месяц-другой, буду сюда ездить с кяриза не в гости, а домой!» И сейчас, оглядывая двор, спросил:
- Что-то Евгения Павловича не видно? Наверно, все еще в околотке...
Фельдшер был дома. Услышав во дворе голоса, вышел на крыльцо.
- Ну-ну, Николай Иваныч, признаться, соскучился по вас, - заговорил он охотно. - Тут ведь у нас и поговорить по душам не с кем. Одни приходят и на боли жалуются, другие чего-то требуют. Начальник уезда недавно заезжал. Важный такой барин-мусульманин, в белой фуражке. Вошел в мой околоток - раскудахтался, прямо как петух. Это ему не нравится, это не так. Почему стены не побелены? Почему простыни в заплатках? А я ему смету под нос сунул: «Нате, мол, глядите. На какие шиши мне побелкой заниматься и простыни накрахмаленные покупать? На свои собственные?! Да у меня своих прорех хватает!»
- Ах, папа, ну какие еще прорехи! - упрекнула отца Лариса Евгеньевна.
- Прорехи самые обыкновенные, самые мирские, самые плотские, - с обидой пояснил фельдшер. - И стесняться их не надо. Они у каждого середнячка, вроде нас. Ты думаешь, у Николая Иваныча их нет? Тоже, небось, мается.
- Ну, что ты, папа! - Лариса Евгеньевна возражающе улыбнулась и, подойдя сзади, положила ладони на плечи Лесовского. - Николай Иваныч собирается домик покупать. Хан текинский хорошо ему платит. Правда, Николай Иваныч?
- Ну, разумеется, правда. Мы с Ларисой по всем пунктам обговорили покупку. Весной можно-с осуществить... Должен вам сказать, Евгений Павлович, что это не так просто... Как говорится...
Лесовский смутился и замешкался. Лариса обняла его за плечи, рассмеялась.
- О боже, да говорите же! Ну, словом, папа, мы с Николаем Иванычем любим друг друга... Мы решили к весне пожениться.
- Н-да, - многозначительно протянул фельдшер и, засопев, вскинул подбородок. - Не ожидал... Врасплох, так сказать... Но если это серьезно...
- Серьезно, - тихо, но внушительно подтвердил инженер. - Я люблю вашу дочь. Ее нельзя не любить- это божественное создание. - Он взял ее руку и поднес к губам.
Лариса растроганно прижалась к нему и, отстранившись, решительно заговорила:
- Все будет хорошо, папа. Я не боюсь неудач. Мы не маленькие. И потом, я же не только ремингтонистка, но и учительница. Между прочим, Николай Иваныч, я послезавтра еду в Асхабад, в магазин Федорова за наглядными пособиями. Сегодня заведующий сказал. Говорит, был у него сам начальник уезда, и остался недоволен. Вам, говорит, госпожа Архангельская, придется побывать в столице.
- Лариса Евгеньевна, вы могли бы остановиться у меня в номере. Я дам вам ключ и записку для дежурной, - предложил Лесовский.
- Да что вы, Николай Иваныч, я ведь только на день еду! Утром прибуду в Асхабад, закуплю все, что требуется, а вечером возвращусь в Бахар. Так что, обойдусь. Не сердитесь за мой отказ. - Она лукаво улыбнулась. - И вообще не сердитесь.
- Между прочим, во вчерашней газете «Асхабад» опять поместили статейку Полуяна об учении Маркса, - с радостью и с какой-то опаской сообщил фельдшер. - Не читали, Николай Иваныч?
- Нет, не привелось.
- Вот полюбуйтесь и непременно почитайте. - Архангельский взял газету с этажерки и подал инженеру.
Лариса вздохнула, насупилась, но тотчас отобрала газету у Лесовского и направилась в свою комнату.
- Николай Иваныч, пойдемте ко мне, там и почитаем.
VIII
Подполковник Султанов второй день находился в Асхабаде - приехал с отчетом в штаб, в мусульманский отдел, которым управлял полковник Ораз Сердар.
Штаб располагался в терракотового цвета одноэтажном доме, с часовыми на крыльце. Перед входом возвышался гранитный столп, в виде Александрийского, но гораздо меньших размеров, и без ангела. Верх столпа венчался лаврами и двуглавым орлом. Словом, монумент был не слишком величественен, но и он красноречиво заявлял всякому, что здесь, в этом кирпичном доме, пребывает сам командующий Закаспийского края. Впрочем, этот державный столп и здание штаба были бы мало приметными, если бы не военный собор Михаила Архистратига, возвышающийся на самой площади. Эта с пятью золотыми куполами церковь видна была издали и привлекала к себе не только желтыми сверкающими маковицами, но и мощным колокольным звоном. Обыватели, офицеры и солдаты, приближаясь к Скобелевской площади, тотчас напускали на себя почтительное благоговение - столь впечатляющ был весь ансамбль центральной части города, окруженный высоченными карагачами. Возле собора и штаба всегда стояли кареты всех мастей самых высокопоставленных господ. На самом почетном, в специально отведенном месте, стояла и черная коляска подполковника Ораз Сердара. Второй день по ней пристав Султанов определял - у себя ли Ораз Сердар или в отъезде.
Султанов устроился в первоклассной гостинице «Гранд-Отель», рядом со Скобелевской площадью, причем одно окно его номера выходило прямо на боковую часть здания штаба. Отсюда он наблюдал, как подъезжали и уезжали экипажи, как шагали солдаты сибирского полка; направляясь на молебен в собор. Отсюда хорошо был виден черный, лакированный автомобиль «Руссо-Балт». Он стоял во дворе и выезжал на нем сам командующий генерал-лейтенант Шостак. Утром, наведя туалет, Султанов приоткрывал дверь на балкончик, наблюдая за штабным домом и площадью, и, как только появлялась черная коляска подполковника Ораз Сердара, тотчас надевал китель, еще раз смотрел в зеркало, закрывал на ключ номер и спешил к своему патрону. Так было вчера, с этого начался его деловой день и сегодня, с той лишь разницей, что вчера Султанов являл собой воплощение уверенности и спокойствия, а сегодня заметно нервничал.