лодежью из бывших податных сословий.
«Почти все они выходят в жизнь интеллигентами, ненавидящими строй и общество, где вчера их отцы были „не в счет“, – утверждал соратник князя Мещерского. – Они приходят озлобленными. Их большинство – это и есть читающая публика. Она и составляет большую часть общественного мнения. А оно держит у нас в руках всех или почти всех. Из этого большинства интеллигентов по роковому недоразумению избираются и члены Государственной думы».
«Удивительна тупость реакционеров из стана князя Мещерского в понимании прошлого и близорукость в отношении настоящего! – восклицал обозреватель «Вечернего времени», скрывавшийся за псевдонимом «Quidam». – Уже давно, с 1861 года, податные сословия пошли „в счет“. Это явление естественно, и в нем нет ничего нового. Пора бы понять жизнь и перестать ломать шутов гороховых. Оппозиция состоит не из одних разночинцев и вчерашних „податных“. Начало ее положено либеральным дворянством, и до сих пор множество представителей старых дворянских родов числятся в рядах оппозиции».
Автор «Вечернего времени» разумно полагал, что если общество недовольно, если усиливаются оппозиционные настроения, то дело вовсе не в неблагодарном «кухаркином сыне». «Вся вина падает на плохую работу правительства, не умевшего выработать и наладить жизненно необходимые реформы, – утверждал Quidam. – Вместо того чтобы воскрешать старые и глупые сказки и сочинять новые, еще более глупые, князю Мещерскому с его друзьями и соумышленниками следовало бы задуматься над результатами пренебрежения к закону, отсутствии порядка в делах, наиболее важных для обывателей, медлительности администрации там, где она должна бы спешить, и ретивости там, где ей лучше бы не вмешиваться».
Удивительно устроен мир! Почти целый век уже прошел, а звучит очень современно…
Думские баталии
Дореволюционная история российского парламентаризма насчитывала всего чуть больше десятилетия, с 1906 по 1917 год, однако за тот короткий срок накопился значительный опыт думской деятельности. Несмотря на постоянное желание царской власти и правительственных кругов обеспечить полную лояльность Думы, русский парламент, в котором была сильна оппозиция, являлся центром политической жизни, ареной столкновения мнений и местом дискуссий о будущем страны.
Стенам российского парламента в те годы пришлось выслушать немало «непарламентских» выражений. Ожесточенные столкновения в стенах Государственной думы двух непримиримых врагов – крайне правого Владимира Пуришкевича и либерала Павла Милюкова – не раз приводили к грандиозным скандалам. Порой доходило до непристойной площадной ругани со стороны Пуришкевича, которого называли главным думским скандалистом, иногда дело едва не кончалось рукопашной.
Пуришкевич всегда работал на публику, каждый его выход на трибуну становился своего рода театральным представлением – вроде «театра одного актера». Владимир Митрофанович отличался характерной способностью «самовозбуждаться». Современники сравнивали темперамент Пуришкевича с вулканом – «то вулкан потухший, то дымится, то вдруг начнет выбрасывать лаву всяких раскаленных истинно-русских словес».
Продажа газеты «Петербургский листок» с манифестом об учреждении Государственной думы. 19 августа 1905 г. Фото К. Буллы
Перед думским скандалом, разыгравшимся в январе 1908 года, «вулкан» Пуришкевича три месяца как отдыхал. Когда же начал обсуждаться вопрос о закрытых заседаниях комиссии по государственной обороне, «вулкан» начал дымиться, а затем, как замечал один из современников, «перешел в неудержимое извержение всякой нечисти». На сей раз Пуришкевича возмутил недавний визит Милюкова в Америку. Как считал лидер крайне правых, будучи в Соединенных Штатах, Милюков умалял величие русского государя и «народа-богоносца», возбуждал интерес к своей кадетской партии и, вообще, «путешествие это – позор для русских».
Заседание Государственной думы в Таврическом дворце
В свойственной ему манере, Пуришкевич вещал с думской трибуны:
– Если бы я был морским или военным министром, и в комиссию вошел бы Милюков, то я…
Карикатура на В.М. Пуришкевича
Его слова заглушали грохот шумного протеста слева, удары кулаками о пюпитры, поощрительный вопль восторга справа и стон председательского колокольчика. Все сливалось в адскую какофонию. Однако Пуришкевич, продолжая свою речь, покрыл этот шум выкриком:
– То я застегнулся бы на все пуговицы!
После чего он демонстративно наглухо застегнул все пуговицы, поднял воротник сюртука и в таком виде покинул трибуну.
«Ругань повисла в воздухе, – описывал происходившее очевидец, – сгустив и принизив атмосферу высокого собрания до уровня извозчичьего жаргона».
В стихийном вихре негодования слышались только обрывки отдельных слов из разных концов зала:
– Вон его! Довольно! Долой!
– Мерзавец! Подлец!
– Трус… Пусть вызовет меня на дуэль!
Случайным моментом затишья воспользовался председатель Государственной думы Хомяков, обратившийся к Пуришкевичу:
– Предлагаю Вам немедленно извиниться, иначе я внесу предложение об устранении Вас из Думы на десять заседаний.
После этого «главный скандалист» вновь появился на думской трибуне, однако его довольный вид не свидетельствовал ни о каком-либо даже намеке на раскаяние.
– Я употребил действительно непарламентские выражения и беру их обратно, – тоном провинившегося ученика возвестил Пуришкевич, но затем громогласно заявил: – Но я говорю, что истинное название Милюкова начинается с первой буквы его фамилии!
Чаша терпения председателя Хомякова исчерпалась, и он поставил предложение об исключении Пуришкевича из Государственной думы на десять заседаний. По думским правилам Пуришкевичу снова позволили взойти на трибуну, чтобы услышать слова извинения. И снова просчитались. «Главный скандалист» – опять в своем репертуаре:
– За десять дней устранения из Думы я готов во всеуслышание повторить, что с удовольствием плюну Милюкову в глаза!
«Пуришкевич торжествует, как бы радуясь дешевизне возможности скандалить на всю Россию и весь мир», – констатировал обозреватель. Всему этому безобразию пора было положить конец. Черту под скандалом подвел председатель Думы Хомяков, заявивший: «Так как Пуришкевич воспользовался своим правом не для извинения в печальном деянии, а для нового оскорбления, то он усугубил свою вину». Большинством Думы было принято решение об исключении Пуришкевича на 15 заседаний. «Вулкан» на время потух…
Почти все депутаты, кроме ближайших сподвижников Пуришкевича, возмущались скандалом в Думе. Однако сам «главный скандалист» считал себя безвинно пострадавшим. Он продолжал заявлять, что Милюкову не место в Думе, и даже вызвал своего заклятого врага на дуэль. Милюков этот выпад демонстративно проигнорировал.
На фоне ожесточенных словесных баталий между Пуришкевичем и Милюковым «словарный» инцидент, случившийся в начале ноября 1909 года, можно было считать просто невинным курьезом. Тем не менее страсти тогда накалились нешуточные.
Началось все с того, что председательствующий князь Волконский согнал с думской трибуны социал-демократа (эсдека) Белоусова за словосочетание «кузькина мать». Эсдеки и его товарищи изумлялись: «За что?» Но князь Волконский был неумолим: «Я не могу повторить то, что сказал член Государственной думы Белоусов. Это ужасно неприличное слово».
Посрамленный эсдек тщетно пытался доказать, что в его фразе о «землевладельцах, которые покажут крестьянам кузькину мать», нет ничего неприличного. Князь Волконский не внял его аргументам, очевидно, считая себя непревзойденным знатоком русских фразеологизмов.
Один из лидеров думских либералов П.Н. Милюков
«Кузькин» инцидент внес много веселья в дебаты, однако эсдеки отнеслись к вопросу очень серьезно. Они удалились в думскую библиотеку и погрузились в филологические науки. Результатом языковедческих изысканий левых депутатов стало сообщение, представленное князю Волконскому в виде протеста против его «самоуправства».
«Действия председательствующего мы считает недопустимыми, – заявляли эсдеки. – Выражение „кузькина мать“ может относиться к так называемым эпическим характеристикам. Оно приобрело право гражданства в русской литературе». В подтверждение своих доводов эсдеки ссылались на знаменитый толковый словарь Владимира Ивановича Даля, в котором говорилось: «Имя Кузьма в поговорках означает бедного, горького. Показать кому кузькину мать – угроза наказать, сделать кому-либо зло».
«Из всего вышеизложенного явствует, – констатировали в своем заявлении эсдеки, – что выражение „покажет кузькину мать“ ничего несовместимого с достоинством Государственной думы не заключает. Поэтому действия председательствующего по отношению к депутату Белоусову объясняются или пристрастным отношением князя Волконского к говорившему, или, скорее, его невежеством».
Представители российской политической элиты на парадном спектакле в Мариинском театре в честь прибытия английской делегации, 13 января 1912 г. Рисунок академика А.В. Маковского с натуры для журнала «Огонек». Под номерами изображены: 1 – председатель Совета министров В.Н. Коковцев; 2 – депутат Государственной думы А.Н. Хомяков; 3 – председатель Государственной думы М.В. Родзянко; 4 – министр юстиции И.Г. Щегловитов; 5 – депутат Государственной думы А.И. Гучков
Впрочем, как оказалось, князь Волконский отличался еще и «трепетным» отношением к русской литературе. Пока эсдеки в библиотечной тиши «штурмовали» языкознание, в раскаленном от политических страстей думском зале случилось еще одно недоразумение. Волконский лишил слова депутата Герасименко, и тоже по «словарным» мотивам. Дело в том, что депутат сравнил своего коллегу-думца Гулькина с героиней одной из басен Крылова. «Гулькин забыл, говоря свою речь, басню Крылова, – заявил Герасименко, – в которой однажды свинья под дубом желала уничтожить корни». «Вообще вчера Дума запуталась в прибаутках и остротах о кузькиной матери, как некогда знаменитые пошехонцы – в трех соснах», – с иронией замечал обозреватель одной из петербургских газет.