«По закону бить не разрешается!»
«Правовой нигилизм», о необходимости преодоления которого говорят сегодня на самых вершинах власти, увы, родился не сегодня и не вчера. К сожалению, давней традицией российского государства является неуважение закона со стороны самих его охранителей – стражей порядка. Облеченные хотя бы незначительной властью, они нередко наслаждались своей вседозволенностью.
Именно с такой ситуацией полицейского беззакония столкнулся в конце апреля 1908 года депутат Государственной думы от партии октябристов Годнев. В тот день около одиннадцати часов утра он вместе с депутатом Шингаревым, известным политиком кадетской партии, ехал по Калашниковскому проспекту (ныне проспект Бакунина), направляясь в Таврический дворец.
На одной из улиц внимание депутатов привлек стоявший на посту городовой, творивший кулачную расправу над каким-то мастеровым. Желая прекратить безобразие, Годнев тотчас же соскочил с пролетки, подошел к городовому и заявил, что «по закону бить не разрешается».
– А ты кто такой? Почему вмешиваешься? – недовольно спросил городовой.
– Я член Государственной думы, а вот и мой билет, – спокойно отвечал депутат.
– Ладно уж, пожалуйте в участок, – грозно велел страж порядка.
Годневу пришлось подчиниться, тем более что намерения городового были весьма угрожающими. Правда, в Рождественском участке Годнева после предъявления депутатского удостоверения сразу же отпустили. Явившись в парламент, он пожаловался на самоуправство городового председателю Думы Хомякову. Тот поговорил по этому поводу с премьером Столыпиным, который остался чрезвычайно недоволен происшествием.
На следующий день вопрос о поведении городового попал в повестку дня Государственной думы. Сначала в министерском павильоне прошла приватная беседа по поводу инцидента с участием замминистра внутренних дел, полицмейстера Мараки и других высокопоставленных лиц. Затем Годнев поднялся на думскую трибуну.
– Я совершенно удовлетворен извинением, принесенным мне лично полицмейстером. Я потому придал этому инциденту значение, что он имеет общественный характер. Такие вещи в столице недопустимы!
Затем выступил полицмейстер Мараки:
– Я считаю своим нравственным долгом извиниться перед депутатом за причиненную ему совершенно незаслуженную неприятность. Мы не можем допустить, чтобы такие полицейские чины оставались на службе.
Правда, Годнев пояснил, что вовсе не желает отомстить городовому, а хочет принципиального осуждения самоуправства. Чем же закончилась эта история? Полицмейстер Мараки собрал городовых и демонстративно поругал провинившегося стража порядка, дабы другим неповадно было. Увольнять его не стали, а только подвергли демонстративному взысканию.
Что ж, ситуация с Годневым стара как мир и как две капли воды похожа на сегодняшний день. Хорошо, что перед народным избранником извинились, дабы он не поднимал шума. А если бы на его месте оказался человек без депутатской корочки? Загремел бы, наверное, в участок, и дело с концом…
Осиновый кол в могилу реакционеров
День 16 декабря 1908 года многие политические обозреватели того времени называли «днем политической смерти крайних правых националистов». «Это день, когда они собственноручно обтесали осиновый кол и вколотили его в свою политическую могилу», – говорилось в «Петербургской газете». Дело в том, что крайне правые реакционеры потребовали, в духе Фамусова: «Собрать бы книги все, да сжечь».
Мракобесие думских реакционеров проявилось по поводу скандального постановления московского генерал-губернатора Гершельмана: «Всякий, имеющий книгу, объявленную под арестом, обязан представить все экземпляры оной в полицию. В противном случае всякий подвергается штрафу в 3 тыс. рублей или тюремному заключению на 3 месяца». Думские фракции октябристов и кадетов обратились с запросом в правительство, назвав решение московского губернатора незаконным. Крайне правые, в свою очередь, горячо поддержали губернатора Первопрестольной.
В результате на заседании Думы разгорелась настоящая баталия, более всего напоминавшая грибоедовскую пьесу «Горе от ума», только в современных лицах. Роль просвещенного Чацкого играли октябристы, кадеты и даже трудовики, а роли Фамусова, Скалозуба и Молчалина достались лидерам крайне правых. Даже вечный скандалист, один из лидеров крайне правых Пуришкевич, к всеобщему изумлению, отмолчался и не поддержал своих соратников.
– Это ужасное постановление! – гремел с думской трибуны октябрист Шубинский. – Оно сулит Москве повальные обыски. Это распоряжение – та же бомба, которая принесет много вреда правительству!
– Депутат Шубинский боится повальных обысков? Значит, у него в библиотеке не книги, а склад бомб!!! – заявил в ответ Марков 2-й.
Зал ответил на последнюю нелепицу гомерическим хохотом, и посрамленный лидер крайне правых в бешенстве сошел с трибуны.
– Подождите, когда вас будут жечь левые товарищи, вы еще запищите! – пророчески обратился он к октябристам. – Запищите!!!
Соратник Маркова 2-го депутат Тимошкин вышел на трибуну и стал говорить о «похабной литературе». Реакция на его выступление была такой же – его провожали свистом и криками: «Довольно! Надоело!»
Против московского губернатора выступил даже всегда очень осторожный лидер октябристов Гучков. «Вот и Гучков в крамольники попал!» – острили депутаты. «Неужели же нет никаких пределов фантазии генерал-губернаторов?» – вопрошал с трибуны кадет Маклаков.
В итоге запрос премьер-министру о превышении власти московским генерал-губернатором депутаты признали спешным и приняли почти единогласно. Против запроса проголосовали лишь четыре крайних правых депутата. Впрочем, их фамилии были всем известны…
Поединок «думцев»
В середине ноября 1909 года в окрестностях Петербурга произошла нашумевшая в столице «политическая дуэль». На поединок вышли два «думца» – председатель Государственной думы Александр Гучков и депутат граф Алексей Уваров. Стрелялись они исключительно из-за «политики».
Причиной дуэли стала публикация в газете «Россия», где граф Уваров достаточно вольно пересказал свою беседу с премьер-министром Столыпиным. 23 октября в присутствии свидетелей Гучков заявил Уварову, ссылаясь на поручение Столыпина, а также от себя лично, что публикация Уварова в газете «Россия» – «грубая и тенденциозная ложь», порочащая честь премьера. Затем, спустя два дня, Гучков повторил сказанное письменно – в письме Уварову. Причем Гучков обвинил Уварова не просто в искажении слов Столыпина, а в преднамеренной лжи.
«Уже не раз за то время, как я имею возможность наблюдать за вашей деятельностью в Государственной думе, – утверждал Гучков, – я бывал свидетелем вашего беззастенчивого обращения с истиной: фабриковать и пускать в обращение лживые известия, рассчитанные на сенсацию, на то, чтобы посеять взаимное недоверие, раздор, тревогу и вместе с тем поднять шум вокруг своего имени, сделалось почти вашей специальностью».
На это письмо ответа не последовало, и тогда Гучков отправил графу Уварову второе письмо, прямо намекая ему о «долге». Дело явно шло к дуэли. 8 ноября начались переговоры сторон, однако Гучков категорически отказался писать опровержение. Теперь поединок был уже делом решенным. Именно на таком исходе настаивал Гучков, известный «флибустьерскими» чертами характера и приверженностью к дуэлям.
Поскольку оскорбленной стороной посчитали Уварова, то ему предоставили право предъявлять свои условия дуэли. Он поставил условия: стреляться с 25 шагов, дуэль прекращается после обмена с каждой стороны по выстрелу.
Дуэль назначили на 17 ноября. Подготовку к дуэли не удалось сохранить в тайне, и секунданту Гучкова отставному гвардейскому полковнику Павлу Крупенскому с трудом удалось уйти от преследований журналистов-папарацци. Как говорили потом, слухи о дуэли пошли по Думе будто бы от Уварова, сболтнувшего где-то не только про дату, но и про конкретный час поединка.
Оторвавшись от преследователей, Крупенский в условленном месте на Шпалерной улице посадил в свой автомобиль Гучкова, и они отправились к месту поединка. Второй секундант Гучкова, барон Мейендорф, к месту дуэли ехал на трамвае, а потом добирался пешком. Граф Уваров также принял меры предосторожности. С утра он отправился на своем «моторе» на выставку в Академию художеств, а потом незаметно покинул ее и на поджидавшем таксомоторе поехал на поединок.
Местом дуэли стала большая равнина на берегу Финского залива, за Старой Деревней по дороге в Лахту. По уговору дуэлянты остались в сюртуках, вытащили из карманов все твердые вещи – кошельки, бумажники и даже записные книжки. Первым, на счет «раз», должен был стрелять Уваров, вторым, на счет «два», – Гучков. Однако Уваров почему-то не выстрелил на счет «раз». А на счет «два» грянул выстрел Гучкова, и только после этого стрелял Уваров, причем в воздух, так что его пуля пролетела высоко над головой думского председателя.
Гучков, искусный стрелок, не промахнулся: Уваров был ранен в правое плечо. К счастью – неопасно: пуля прошла навылет. Доктор хотел тут же сделать перевязку, но Уваров отказался, заявив, что пока не нуждается в медицинской помощи. Вскоре дуэлянты отправились в город. Секунданты отметили, что после обмена выстрелами противники не только не пожали друг другу руки, но даже не обменялись поклонами.
На следующий день о дуэли между Гучковым и Уваровым судачил весь светский Петербург. «Большинство „думцев“ находит, что граф Уваров, несколько повредивший себе своей излишней разговорчивостью в кулуарах, благородным поведением загладил все свои грехи и вернул расположение Думы, – констатировал обозреватель одной из газет. – Кадеты своими аплодисментами графу Уварову в Думе подчеркнули это отношение к нему и одобрение его поведению».
Вскоре промелькнула информация, что судебные власти решили привлечь к ответственности всех участников дуэли. Полиция искала место дуэли, но из-за сильного снегопада, скрывшего все следы, обнаружить ничего не удалось. Тем не менее, расследование отдали в руки не городской, а уездной полиции.