Одним словом, столичные думцы всеми силами показывали, что готовы биться с правительством за свои незыблемые права и не заслужили тех обвинений, которые прозвучали в их адрес. Правительство молчало, над Петербургом сгущались тучи. Развязка близилась…
«Заменить самоуправление чиновником!»
17 января 1911 года после каникул возобновила свою работу Государственная дума. Ее «весенняя сессия» началась с продолжения прений по законопроекту о «принудительном оздоровлении Петербурга». Думцы, как обычно, отметились острыми словесными пикировками.
Депутат Гулькин доказывал, что надо как можно скорее приняться за «оздоровление» столицы: а кто этим займется – правительство или городское самоуправление, все равно, лишь бы дело было сделано. Московский депутат Щепкин выступал против: «Мы упрекаем Городскую думу Петербурга в медлительности в области канализации и водопровода. А сами мы что делаем? Мы за три года не рассмотрели ни одного законодательного предположения из внесенных нами же самими по вопросам, разрешение которых быстро выведет на путь оздоровления всю Россию».
После прений Госдума перешла наконец-то к постатейному чтению законопроекта и приняла первую его часть – 24 статьи. О чем же там шла речь?
Петербургскому городскому общественному управлению для составления проекта канализации предоставлялся трехлетний, а для составления проекта водоснабжения – двухлетний срок со дня опубликования этого закона. Проекты следовало составлять с таким расчетом, чтобы проект канализации мог быть осуществлен в течение не более пятнадцати лет, а проект водоснабжения – не более шести лет со времени утверждения соответствующих проектов. Если какой-либо из проектов Городского управления не утверждался, министру внутренних дел полагалось предоставить дополнительный срок, но не более одного года. Не позднее шести месяцев со дня опубликования закона Петербургское городское управление обязывалось представить на утверждение особой временной комиссии распределение по годам работ по составлению проектов канализации и водоснабжения.
Однако это было только началом. Правительство настаивало на принятии второй части законопроекта, вокруг которой, собственно говоря, и разгорелись все страсти. Дело в том, что статья № 25 и последующие оговаривали «санкции», кои следовало предъявлять к городским властям за неисполнение закона. В частности, правительству предоставлялось бы право сооружать канализацию и водопровод своими силами в том случае, если Городская дума станет медлить с этим делом.
Дабы убедить депутатов принять вторую часть законопроекта, в ход пустили «тяжелую артиллерию»: 19 января с думской трибуны выступил премьер-министр П.А. Столыпин. Тон его речи оказался довольно жестким: он заявил, что по отношению к петербургской Городской думе нельзя ограничиваться лишь добрыми советами, а надо «употребить власть».
Столыпин подчеркнул, что если городское самоуправление медлит, надо заменить его «чиновником, который все прекрасно выполнит, быстро и скоро все приведет в порядок». По его словам, сама Государственная дума уже осудила бездеятельность петербургской Городской думы тем, что перешла к постатейному рассмотрению законопроекта. В то же время законопроект не содержит ничего оскорбительного для принципа городского самоуправления.
«…Я попрошу вас вникнуть в его внутренний, не формальный, а более глубокий смысл, и вы поймете, что этот закон не репрессивный, не нарушающий духа английского self government, а закон глубоко социальный», – настаивал П.А. Столыпин, напоминая, что «принудительное оздоровление» нужно не домовладельцам и не министрам, а прежде всего – столичной бедноте. «Я чувствую боль и стыд, когда указывают на мою родину как на очаг распространения всевозможных инфекций и болезней, – заявил премьер-министр. – Я не хочу, не желаю оставаться далее безвольным и бессильным свидетелем вымирания низов петербургского населения. Я поэтому стою за принятие закона, который выразил бы не только желание, но и непреклонную волю законодателей. Я хочу не надеяться, я хочу, наверное, знать, что при каких бы то ни было обстоятельствах, при каких бы то ни было условиях, через 15 лет в столице русского царя будет, наконец, чистая вода, и мы не будем гнить в своих собственных нечистотах».
Премьер-министр России П.А. Столыпин, настаивавший на проведении в Петербурге «принудительного оздоровления»
«Каким же образом то, что окажется недостижимым для городских самоуправлений, будет удачно выполнено чиновниками?» – попытался объяснить П.А. Столыпин, имея в виду не только Петербург, но и другие города, к которым следовало бы применить меры «принудительного оздоровления». «Это самое главное!» – прозвучал сразу же голос с левой стороны думского зала. «Да, я думаю, просто потому, – продолжал Столыпин, – что государство обладает большими техническими средствами, имеет больший круг людей к своим услугам. Дело, господа, не в чиновниках. Чиновник может быть и плох, может быть и хорош, а я думаю, что чиновник часто не меньше, а, может быть, и больше других трудится на пользу и на славу России». В заключение своей речи премьер предупредил депутатов, что если 25-я и все последующие статьи закона окажутся «ампутированными», то законопроект останется незаконченным.
После окончания выступления Столыпина некоторые ораторы упрекали его в попытке централизации власти. Исполненный чувства непреклонности, премьер снова поднялся на трибуну. «Правительство не намеревается умалять принцип самоуправления, – подчеркнул Столыпин, – но оно желает точно знать, в какой срок Городское управление приступит к оздоровлению Петербурга».
Однако доводы Столыпина не смогли убедить думцев. Через день, 21 января, Государственная дума решала участь многострадального законопроекта и в конце концов… провалила его. Виновником стал депутат Матюнин, предложивший поправку, где говорилось о том, что правительство может вмешиваться в работу городского самоуправления только тогда, когда «город в установленный срок не выполнит работ». Сначала Дума отклонила эту поправку (128 голосов против 124), но на повторном голосовании большинством в один голос (131 против 130) все-таки приняла ее. Таким образом, пресловутая 25-я статья лишалась своего грозного смысла.
«Вся вторая половина законопроекта отпала сама собой, – констатировал обозреватель «Петербургской газеты». – Канализация и водопровод в Петербурге будут строиться Городской думой без вмешательства правительства».
«Пускай министр внутренних дел выйдет весной на свою Фонтанку и пойдет до Пантелеймоновского моста, начиная с Симеоновского, – съязвил депутат Уваров. – Он увидит сначала небольшие спускные трубы двух частных домов. А потом он увидит громадную, широкую клоаку, выходящую из дома Министерства внутренних дел, – из того дома, в котором он сам проживает».
Городские думцы ликовали, но они сами еще не предполагали, какую грозу навлекли на свою голову. В «верхах» отказ Государственной думы принять вторую часть законопроекта о «принудительном оздоровлении» восприняли как дерзкую пощечину правительству и лично премьер-министру П.А. Столыпину. Реакция не заставила себя долго ждать…
«Переполох под думской каланчой»
Утро 31 января 1911 года началось с обыска в помещении Городской управы. Несмотря на то что время было присутственное, в помещении Управы ни оказалось ни одного чиновника. Служитель, стороживший помещение, принял поначалу неожиданных посетителей за городских обывателей, пришедших выплатить налоги за содержание собак и лошадей. Однако вскоре оказалось, что все очень серьезно.
Следователи занялись поиском и изъятием документов чиновников, ответственных за расходование городского бюджета. Тогда же впервые громко прозвучало имя, которое потом на протяжении почти всего года наводило дикий трепет на городских чиновников, – сенатор Нейдгарт. Именно на него Николай II возложил ревизию петербургского самоуправления.
Как вскоре выяснилось, визит в Городскую управу не был случайным мероприятием. По всему городу шли обыски и допросы. На следующий день газеты сообщали официальную цифру – 40 обысков проведено в Петербурге за 31 января. По всей видимости, операцию тщательно готовили и планировали. Однако для городских властей она стала полнейшей неожиданностью и повергла чиновников в глубочайший шок. Это день называли потом «черным днем» петербургской Городской думы. Действительно, такого позора она еще не переживала…
Перед началом обыска в городской ревизионной комиссии помощник прокурора распорядился «занять телефон», то есть ко всем телефонным аппаратам на втором этаже думского здания приставили полицейских. Управа и ее канцелярия оказались отрезанными от телефонной станции. Особому вниманию подверглись документы из вскрытого следователями стола председателя ревизионной комиссии Виктора Дандре. К полудню обыск в Городской думе подходил к концу, однако ни городской голова Глазунов, ни его заместитель Демкин в Думу так и не прибыли. В общем-то, в таком их поведении не было ничего удивительного: по давней российской традиции, когда случается нечто чрезвычайное, то руководители куда-то исчезают, а потом оказывается, что они внезапно «захворали». Так произошло и на сей раз.
В те самые часы, когда следователи устроили переполох в Городской думе, городской голова находился совсем неподалеку – в Казанском соборе на панихиде по почетному гражданину Петербурга М.М. Стасюлевичу. Затем он помчался в Думу, уже прослышав про что-то неладное, но тут случилась незадача: лошади понесли и… едва не убили Глазунова. Подъехав к Думской улице, он выпрыгнул из кареты, но неудачно – ушибся. Его супруга, выходя из кареты, подвернула ногу.
«После этой катастрофы супружеская чета отправилась домой, – не без издевки сообщал потом репортер. – Ушибы и повреждения относятся к разряду легких». С Демкиным нежданно-негаданно тоже случился казус: будто бы он ехал в Думу на извозчике и на крутом повороте… вывалился из саней. Отправившись от «ушибов», уже днем Глазунов поехал по административным инстанциям, чтобы прояснить ситуацию, а потом наконец-то прибыл в Городскую думу. Но так ничего и не выяснил.