Исповедь «короля бильярда»
В конце весны 1914 года обывателей и полицию Васильевского острова беспокоили частые квартирные кражи. По всему выходило, что орудует один и тот же злоумышленник: он взламывал долотом замки у входных дверей, проникал в квартиры и похищал вещи. На одной из краж вор едва не попался: сбив с ног дворников, ему удалось скрыться.
Однако полиция уже вышла на след преступника: по сведениям сыщиков, кражи совершал 18-летний дворянин Владимир Барклай де Толли, уже дважды сидевший на скамье подсудимых.
На его счету к этому времени числилось больше двадцати краж.
Кроме того, его знали как «короля игроков» на бильярде всех средних ресторанов и трактиров.
Получив информацию, что взломщик является частым посетителем бильярда в трактире Ручкина на 3-й линии, полиция нагрянула в это заведение и повязала злодея в тот момент, когда он был в самом разгаре игры.
– Довольно! Поиграл, и будет! – крикнул один из полицейских и схватил Барклая. Тот пытался вырваться, но подоспевшие городовые крепко держали вора.
На допросе Барклай де Толли признался во многих кражах, совершенных на Васильевском острове, а также сообщил, что его предком являлся брат знаменитого полководца времен Отечественной войны 1812 года.
Когда взломщик со стажем поведал историю своей жизни, неприязнь к нему сменилась сочувствием и сожалением к талантливому, но слабохарактерному молодому человеку, скатившемуся на «дно».
«Я учился в частном реальном училище, – рассказал потомок полководца. – Говорили, что у меня есть способности. На мою беду я встретился с женщиной, которой увлекся. Она требовала у меня денег и подарков. Крупных сумм у меня не было, и я совершил первую кражу. За ней последовала вторая, а затем я опустился на „дно“. Познакомился с подонками общества, стал бывать в притонах, сошелся с ворами и начал с ними совершать набеги на квартиры. Иногда я приходил к памятнику моему предку у Казанского собора и задавал себе вопрос: почему я не таков, как он? В такие мгновения я мечтал исправиться. Но проходили дни, и мечты оставались мечтами…»
Кража в Публичной библиотеке
Стал нынче грамотен народ,
Газету почитать иную
В досуг не прочь он и идет
В трактир за этим и в пивную.
Любой среди толпы столичной
Познаньем ум питать привык,
И в библиотеке Публичной
Бывая, портит массу книг…
Так, с едкой иронией, говорилось в уже упоминавшейся поэме «Летний путеводитель по Петербургу», появившейся в «Петербургском листке» в конце мая 1909 года. Действительно, как и век назад, так и сегодня Публичная библиотека (в ту пору – с приставкой «Императорская») немало страдала от проделок «библиотечных воров» и всякого рода «книжных хулиганов». Посетители читального зала жаловались на то, что в справочных изданиях часто вырваны листы.
Мелкие случаи «библиотечного хулиганства», как правило, оставались безнаказанными. Ничего удивительного – количество читателей Публички росло год от года, и уследить за всеми посетителями библиотеки было очень трудно. По состоянию на декабрь 1911 года, ежедневно в читальном зале бывало около полутора тысяч читателей. Столов на всех не хватало: каждое место в зале приходилось в среднем на трех посетителей.
По словам заведующего читальным залом, в 1910 и 1911 годах было выдано примерно по 27 тысяч билетов на право посещения библиотеки. При этом администрация уже начинала вводить некоторые ограничения: с начала 1910 года в читальный зал стали пускать только с восемнадцати лет, а не как прежде с шестнадцати.
Однако случай, произошедший в Публичке в декабре 1910 года, показал, что не только молодые посетители, которых столь опасалась администрация, могут покушаться на библиотечные богатства. Эта история получила широкую огласку и даже попала на страницы столичных газет. Тогда, благодаря наблюдательности одного из читателей, удалось поймать с поличным грабителя, пытавшегося вынести книгу.
Вид на Императорскую Публичную библиотеку. 1910-е гг. Фото К. Буллы
Грабителем оказался «старичок благообразной наружности», он взял с полки справочного отдела толстую книгу «Сборник циркуляров Министерства финансов за 1905–1908 гг.» и ушел с ней в читальный зал. Там, присев за столом, стал запихивать книгу к себе под жилет, что и было замечено читателем-студентом. Внезапно сильно «растолстев», старичок спокойно вышел из зала и направился в гардероб.
Увидев, что грабитель может спокойно уйти, студент бросился к смотрителю, заведовавшему приемом книг: «Этот субъект только что похитил книгу!» Тот поспешил в погоню и догнал старичка, уже надевавшего пальто. «Вежливость» смотрителя, исключительно учтиво обратившегося к вору, смутила последнего. Старичок быстро вытащил украденную книгу и отдал ее со словам: «Пожалуйста, не зовите полицию. Я давно ворую книги. Завтра я принесу много книг, которые я похитил раньше».
Вор назвался дворянином Мясоедовым и даже назвал будто бы свой точный адрес – Невский, 66, возле Аничкова моста. Хотя было очевидно, что и имя, и адрес ложные, «библиотечного вора» почему-то отпустили, даже не обыскав. Когда он скрылся, выяснилось, что в требованиях на книги он указывал номер чужого входного билета.
Так что проблема охраны бесценного наследия Публичной библиотеки от грабителей и сто лет назад стояла не менее остро, чем сегодня. «Даже требование предъявления паспортов не гарантирует Публичную библиотеку от воров, – замечал современник. – Грустно…»
В читальном зале Императорской Публичной библиотеки. Фото начала ХХ в.
Кошмарное убийство на Караванной
В декабре 1907 года в петербургском окружном суде слушалось леденящее душу дело о зверском убийстве старика-псаломщика Якова Ильинского. По своему садизму, даже по тем временам, когда жестокости хватало, это убийство стояло в ряду самых жутких преступлений.
В доме № 20 по Караванной улице держала золотошвейную мастерскую крестьянка Дарья Кузнецова. Одну из комнат в ее квартире занимал муж ее крестной матери – 80-летний заштатный псаломщик Яков Ильинский. Кузнецова знала, что у старика есть несколько тысяч рублей «на черный день». Именно этот «капитал» и сгубил его, поскольку в воспаленном мозгу Дарьи Кузнецовой однажды созрела мысль убить старика и забрать его деньги.
Убийство тщательно готовилось. В намеченный день, 3 июня 1906 года, она под разными предлогами отослала из квартиры своих учениц-золотошвеек, после чего осталась наедине со стариком, мирно спавшим в своей постели. Зарубив его топором, Кузнецова хладнокровно разрубила труп на части и спрятала в сундук. Не поместилась только голова убитого, которую преступница спрятала под кушетку. Однако весь план едва не спутали ученицы, слишком рано вернувшиеся домой. Они ничего не видели, но были очень встревожены стуком топора, хотя им и в голову не пришло, чем в тот момент занималась их наставница.
Наутро следующего дня Дарья решила, что не будет скрывать совершенное убийство – лучше привлечь возможных свидетелей на свою сторону. Упав перед девочками на колени, она созналась в убийстве и умоляла не выдавать ее. За молчание она дала кухарке три выигрышных лотерейных билета, а ученицам – по сто рублей каждой. Впрочем, она использовала не только «пряник», но и «кнут»: заставив поклясться перед иконой, пригрозила, что того, кто ее выдаст, будет ждать страшная участь псаломщика. Затем они все вместе замыли кровь на полу, переложили расчлененное тело старика в корзину и тщательно упаковали. Этот страшный груз Кузнецова отвезла на Варшавский вокзал.
Предупреждаем сразу: людям со слабыми нервами лучше не читать того, что происходило дальше, поскольку это просто лежит за гранью человечности. Дело в том, что в корзину, отправленную на вокзал, не вместилась отрубленная голова Ильинского. Чтобы избавиться от нее, Кузнецова положила голову в печку на кухне и приказала кухарке затопить плиту. Когда голова стала гореть, потрескивая на углях и издавая невыносимый смрад, кухарка, по приказанию Кузнецовой, стала жарить яичницу, которую они затем обе с аппетитом съели. В тот же вечер Кузнецова пригласила гостей и устроила шумный праздник с попойкой.
Между тем через два дня корзину с «расчлененкой» обнаружили на Варшавском вокзале. Сыщики безуспешно пытались напасть на след: никаких нитей к раскрытию преступлений не было. Страшное убийство так и осталось бы безнаказанным, если бы не случай.
Раскрыть преступление удалось благодаря мужу Кузнецовой, который состоял со своей благоверной в весьма скверных отношениях. Спустя неделю после убийства он нашел в квартире на полу тысячерублевую ассигнацию и, заподозрив неладное, заявил в полицию. Сначала арестовали кухарку, а потом и скрывшуюся было Кузнецову.
Следствие длилось полтора года, и только в декабре 1907 года кухарка Федорова и золотошвейка Кузнецова предстали перед судом. «Кузнецова – еще довольно молодая женщина, с серым, бесцветным лицом, – сообщал с места событий репортер «Петербургского листка». – Держится спокойно, даже безучастно. Федорова – уже пожилая женщина, лицо изможденное, в черном платке. Страшно волнуется, жалуется на головную боль».
Главным на процессе стал вопрос: нормальна ли Кузнецова? Защита клонила к тому, что убийца попросту психически ненормальна. Кое-какие доказательства этого действительно обнаружились. Выяснилось, что Кузнецова – давняя алкоголичка. Кроме того, многие ученицы припоминали, что с ней нередко случались припадки: «Било ее по земле, а лицо черное, черное…»
На суде Кузнецова хранила молчание, однако от агента сыскной полиции Яцевича стала известна ее исповедь, данная ею сразу же после ареста. В ней не было слов раскаяния, только хладнокровное признание: план убийства готовила заранее, зарубила старика во сне, денег оказалось восемь тысяч рублей.
Свидетели защиты пытались доказать, что Кузнецова – больная женщина, на что указывает даже само зверство совершенного престу