– Что творишь? – хладнокровно произнес Антоний Волынский, глядя в глаза злоумышленнику.
В храме между тем началась паника. Кто-то закричал: «Пожар! Горим!» Один из священников поспешил в толпу с чайником. Храм наполнился криками, шумом и истерикой.
Архиепископ Антоний Волынский. Картина художника М.В. Нестерова. 1917 г. (Государственная Третьяковская галерея)
– Возлюбленные чада, успокойтесь, – раздался с амвона твердый голос владыки, сохранявшего полное хладнокровие. – Будем молиться. Монах не должен бояться смерти!
Прибывшим на место преступления чинам полиции Антоний Волынский рассказал, что личность человека, который пытался его убить, довольно хорошо ему знакома. Он появился у него в первый раз в сентябре 1910 года в числе просителей, в бытность владыки в Почаевской лавре. Молодой человек, назвавшийся студентом Трифоновым из Якутской губернии, умолял простить его. По словам Трифонова, его назначили на казенный счет для поступления в Казанскую духовную семинарию. Приехав в Казань, он впервые в жизни попал в трактир, где напился до бесчувствия и оказался в полицейском участке. Похождения в трактире дошли до сведения академического начальства, и Трифонову отказали в приеме. «Теперь я нахожусь в ужасном, безвыходном положении, – жаловался он. – Я сирота, не имею за душой ни копейки».
Трифонов просил владыку либо походатайствовать о принятии его в другую академию, либо дать ему учительское место в Волынской епархии или же, наконец, постричь в монахи. В последней просьбе Антоний Волынский твердо отказал, а по поводу первых двух обещал запросить ректора Казанской духовной академии. Владыка проявил сочувствие к юноше, дал ему денег на проезд в Житомир и записку к отцу эконому, чтобы ему отвели помещение и давали братский стол.
Вскоре пришел ответ из академии. Ректор сообщал, что Трифонов обнаружил такую «тупую нераскаянность», что заставил думать о себе как о давнишнем алкоголике. Вместе с тем, ректор допускал возможность исправления юноши: он соглашался предоставить ему на год место учителя и в случае безупречного поведения обещал устроить в академию через год. Так Трифонова назначили учителем церковно-приходской школы в деревне в 20 верстах от Житомира.
Однако, как оказалось, предположение о «давнишнем алкоголизме» подтвердилось. До Антония Волынского дошли известия, что облагодетельствованный им Трифонов продолжает буйный образ жизни. В Житомире он пьянствовал, ходил к «публичным женщинам», пропил все деньги, а ехать в школу и не собирался. По словам послушников, он хранил нож и вынашивал мысль убить отца эконома или ревизора – члена учебного комитета. Полиция арестовала Трифонова по подозрению в подготовке преступления, пять месяцев продержала в тюрьме. Потом его выпустили, и он остался в Житомире, перебиваясь случайной конторской работой.
«Весной я несколько раз видел его в храме, – рассказал Антоний Волынский. – Он зловеще смотрел на меня, и мне показалось, что он что-то замышляет против меня, хотя кроме добра я ему ничего не сделал». Говоря о случившемся покушении Трифонова, владыка сказал: «Возможно, что Трифонов действовал под каким-то психозом. Может быть, он явился орудием в руках моих врагов, которым я давно мешаю. Это уже дело следствия. Я ему прощаю его грех».
Известие о покушении на жизнь владыки вызвало большой резонанс. Свое сочувствие выразил в телеграмме премьер-министр Коковцев. С раннего утра в покои владыки приходили высокопоставленные лица, пожелавшие также выразить свое сочувствие. Среди них были помощник обер-прокурора Синода, члены Государственного совета и Государственной думы, кишиневский и финляндский архиепископы, начальница Елизаветинского института, офицеры столичных гвардейских полков. Со всех концов России в адрес владыки приходили десятки телеграмм со словами поддержки.
Трифонов категорически отказывался назвать полиции мотивы своего преступления. Предположения о его близости к революционным организациям не подтвердились. Возникла версия, что Трифонов – просто психопат, а может быть, и вовсе ненормальный человек.
Скоро в столице начали уже забывать о покушении на владыку, однако спустя чуть более двух недель Благовещенское подворье на 8-й линии, где продолжал пребывать Антоний Волынский, вновь напомнило о себе, причем весьма неприятным образом. Многие восприняли это как дурной знак и стали поговаривать о «проклятом месте».
17 ноября 1911 года в саду при подворье покончил с собой священник Константин Спиридонович Стефанович. Он перерезал себе ножом вены и истек кровью. Необычный самоубийца некоторое время назад приехал с ходатайством к Антонию Волынскому о пострижении в монахи. Однако владыка отказал ему, как когда-то и Трифонову. Архиепископ настойчиво убеждал Стефановича остаться в миру и начать лечение нервов – священник был на грани безумия из-за смерти жены. Дело о самоубийстве вскоре закрыли: его причиной посчитали «внезапное умопомешательство».
Буйство швейцара
В один из апрельских дней 1914 года в доме на Фонтанке, по соседству с Аничковым дворцом, творилось нечто невообразимое. По крыше дома бегал безумец и с неистовыми криками швырял кирпичи внутрь двора. Сыпались стекла, стоял нескончаемый шум собравшейся толпы. Безумцем оказался швейцар того дома Егор Дроздов, которому домовладелица всего несколько часов назад отказала от службы. Посчитав свое увольнение несправедливым, швейцар в порыве злобы схватил топор и бросился по черной лестнице к чердаку, где сушилось белье. По пути он разбивал все окна на лестнице, затем топором снес дверь на чердак. Обломки через разбитое окно летели во двор.
Через слуховое окно обезумевший швейцар выбрался на крышу, и этого момента началось публичное буйство. Дроздов сбивал топором кирпичи с дымовых труб и со страшной силой бросал их в противоположные стены дома. Он перерубил телефонные провода, сбрасывал флюгеры и исковеркал несколько труб. Вся эта дикая вакханалия сопровождалась угрозами по адресу домовладелицы, ее кухарки и дворника. Собравшейся толпе швейцар заявил, что если придет полиция, он бросится на соседний двор Аничкова дворца.
– Все равно мне не жить! – кричал безумец.
Однако в конце концов решимость стала покидать его. Швейцар пообещал сдаться, но только в том случае, если придет участковый околоточный надзиратель.
– Больше никому не верю, остальная полиция будет стрелять в меня! – заявил он.
Двор на Фонтанке находился в осаде целых два часа: жильцы ближайших квартир укрылись, кто куда мог, никто не рисковал подойти к окнам. Не нашлось и смельчаков, рискнувших под ураганным «кирпичным огнем» пересекать опасный двор, который к концу бомбардировки был уже весь засыпан кирпичами. Только прибывший околоточный и городовые, пробравшиеся на крышу через слуховое окно, сумели утихомирить буяна. Швейцара схватили и связали…
Скандальное дело Тиме
«Убийство г-жи Тиме произвело в свое время сенсацию не только в Петербурге, но и во всей России, – замечал, уже будучи в эмиграции, бывший заведующий всем уголовным розыском России Аркадий Кошко. – Причиной такого волнения послужило то обстоятельство, что убийцами оказались люди из привилегированного, чуть ли не аристократического круга».
Для сыскной полиции «дело Тиме» началось с расследования довольно странного преступления. В квартире на Кирочной улице, которую занимали контролер спальных вагонов Тиме и его супруга, было обнаружено зверское убийство. Сыщикам предстала дикая картина разгрома: в квартире царил страшный хаос, все было перевернуто вверх дном. В гостиной на полу лежал труп госпожи Тиме со следами многочисленных ран.
«Лицо покойной в кровоподтеках, нос сломан, несколько зубов выбито, – зафиксировали чины полиции. – Возле тела – орудия преступления: небольшой, не совсем обычного вида, никелированный топорик и стальной прут, обтянутый кожей, с увесистым свинцовым шариком на конце».
По словам насмерть перепуганной прислуги, «покойная барыня жила вместе с барином, но они не любили друг друга». Барин редко бывал дома, и барыня завела любовника – некоего маркиза. «Покойница жила довольно весело, часто бывали гости, пили, пели, танцевали», – рассказывала служанка.
А дня за четыре до кровавой трагедии барыня вернулась домой с подругой и двумя молодыми людьми. Один из них на следующий день приходил снова, но не застал госпожу Тиме дома и оставил свою визитную карточку. На ней значилось: «Павел Этьенович Жирар, почетный гражданин города Цюриха». Забегая вперед, скажем, что именно эта визитка потом стала ниточкой к раскрытию страшного преступления…
Однако первым делом сыщики разыскали подругу покойной барыни – участницу веселых вечеринок. От нее удалось узнать, что с двумя молодыми людьми, «весьма элегантными и жизнерадостными», они познакомились неделю назад в ресторане «Вена» на Малой Морской. «Держали они себя мило, непринужденно, весело, – вспоминала она. – Говорили кучу комплиментов покойной, хвалили ее вкус, обстановку, любовались ее красивыми серьгами, – словом, день и вечер мы провели премило».
Через несколько дней после убийства вернулся из поездки супруг покойной, который на редкость равнодушно отнесся к трагедии, чем вызвал подозрение полиции. Он подробно описал похищенное у покойницы кольцо, и вскоре один из скупщиков драгоценностей уже принес его в полицию, заявив, что приобрел его в день убийства у какого-то молодого человека. Описанная ювелиром внешность продавца совпала с образом одного из элегантных друзей из «Вены».
Еще один «вещдок» также навел на след: никелированный топорик, орудие убийства, как оказалось, был куплен в магазине по соседству с «Веной». Там топорик опознали и даже вспомнили его покупателя – шикарно одетого молодого человека. Его описание совпало с тем, что давали подруга убитой, служанка и ювелир.
Сыщики не сомневались – они напали на след убийцы, однако в их распоряжении были всего-навсего словесные описания и визитная карточка. Она, естественно, оказалась подложной. В ответ на запрос Швейцарское консульство сообщило, что Павел Жирар – владелец известного часового магазина на Невском проспекте под названием «Павел Бурэ». Он оказался почтенным пожилым человеком, едва не упавшем в обморок при известии, в каком преступлении фигурировала его визитная карточка.