На военном положении
В феврале 1907 года в Петербурге случилось беспрецедентное событие: власти провели грандиозную военно-полицейскую операцию против Политехнического института, считавшегося в те годы одним из очагов вольномыслия и революционных настроений.
Действительно, директор института князь Андрей Григорьевич Гагарин был известен сочувственным отношением к студенческому движению, а здания института и общежития широко использовались для революционной пропаганды. Кроме того, в институте еще в 1905 году в ответ на разгул черносотенцев возникла нелегальная боевая дружина.
Массовый обыск в Политехе 18 февраля 1907 года, нашумевший на весь город, не был случайным. Полиция уже давно установила слежку за институтом и студентами, атмосфера накалилась до предела. Власти обвиняли руководство института в том, что оно попустительствует «смутьянам» и противодействует полиции. Руководство Политеха отвечало, что не считает для себя возможным заниматься жандармским надзором над студенчеством.
К военной операции против института власти тщательно подготовились. В результате, когда в шестом часу утра полиция окружила все три здания общежитий, студенты были застигнуты врасплох. Всего в операции участвовало до полутора тысяч (!) вооруженных стражей порядка.
После обыска правительство обрушилось на институт строгими репрессиями. «Высочайшим приказом» директора института А.Г. Гагарина отстранили от должности и отдали под суд за «противозаконное бездействие власти». Привлекли к суду также деканов и членов правления института.
В апреле 1909 года дело князя А.Г. Гагарина и его нескольких коллег по руководству институтом слушалось в судебном присутствии Сената. Согласно обвинительному акту, помещение Политеха служило «постоянным убежищем для революционеров и местом для обсуждения планов вооруженных грабежей и складов нелегальной литературы», а во время обыска были найдены взрывчатые вещества, снаряды, оружие и пять пудов антиправительственной литературы.
В ответ на это князь Гагарин горячо протестовал: по его словам, часть найденных бомб были безвредными или вовсе не снаряженными. «А вот что касается остального оружия, то нахождение его в стенах института кажется мне несколько странным», – подчеркнул А.Г. Гагарин, намекнув, что не исключает, что оружие могло быть подброшено самими полицейскими.
Пристав Лесного участка сообщил суду некоторые сведения о митингах и собраниях в стенах Политехнического института. Однако, по его словам, единственным информатором местной полиции о делах в институте был некто Головчинский, который в течение двух месяцев усердно посещал все институтские собрания, о чем давал подробные отчеты. Правда, оказалось, что указанный сексот был любителем иностранных слов, значения которых не понимал, поэтому многие его показания выглядели весьма комично.
В поддержку князя А.Г. Гагарина выступила сторона защиты, в частности, новый директор института – профессор Александр Сергеевич Посников. Сам Гагарин в своем последнем слове подчеркнул, что несправедливо считать Политехнический институт «лабораторией взрывчатых веществ». «Лучшим ответом на это могут послужить факты, – заявил он. – Прошло два года [со времени обыска в институте]. За это время никто из студентов того Политехникума, которым я руководил, не был арестован, а первый выпуск моих студентов обнаружил такие глубокие познания, которые привели в восхищение графа Витте».
Тем не менее, Сенат приговорил князя А.Г. Гагарина и других лиц, проходивших по делу, к отрешению от должности. Естественно, в глазах оппозиционно настроенного общественного мнения этот приговор являлся лишним доказательством реакционности власти.
Что касается князя А.Г. Гагарина, то он посвятил себя науке. Революционные заслуги князя пригодились ему при новой власти. Недаром в январе 1920 года В.И. Ленин выдал князю специальную охранную грамоту: «Предъявителю сего инженеру Андрею Григорьевичу Гагарину разрешаю проживать в Псковской губернии, Порховском уезде, Шевницкой волости в Народном доме моего имени в Холомках. Прошу местные власти Гагарина не беспокоить, в заложники не брать, вещей не реквизировать и давать ему керосину необходимое количество для его занятий, которые я считаю для республики полезными»…
Гнездо террористов в «Боткинских бараках»
В начале апреля 1907 года в петербургских газетах мелькнуло сообщение о неудачной попытке самоубийства молодой девицы Евпраксии Зубовой, служившей медсестрой в Боткинской больнице. Событие было вполне заурядным: Петербург переживал в ту пору «эпидемию самоубийств», и на этот случай никто не обратил особого внимания. Сообщалось, что причиной рокового поступка Евпраксии Зубовой, выстрелившей себе в левую сторону груди, явились некие «служебные неприятности». Девицу отправили в Обуховскую больницу, где Зубова категорически отказалась рассказывать о причинах своего поступка. Рана оказалась неопасной для жизни, и покушение было бы забыто и сдано в архив хроники происшествий, если бы не случайные обстоятельства, которые раскрыли совсем иную картину…
32-летняя Зубова успела отработать медсестрой в «Боткинских бараках» четыре года. Она устроилась туда в 1903 году, предъявив паспорт томской мещанки и служебные рекомендации. По сведениям начальства, работу она выполняла исправно, считалась «аккуратной работницей».
Была она «девушкой среднего развития, вернее, полуинтеллигенткой», и служащих больницы очень удивили появившиеся со временем упорные слухи, что она занимается политикой – будто бы интересуется «освободительным движением» и даже ходит на митинги. А в последние дни марта 1907 года, за несколько дней до попытки самоубийства, в поведении Зубовой заметили какую-то необычную беспокойность и нервозность…
На место выбывшей из штата больницы Е. Зубовой назначили другую медсестру, и администрация больницы распорядилась освободить для нее комнату Зубовой и переписать все ее имущество. В присутствии помощника пристава, заведующего больницей, вахтера и дворника приступили к описи вещей. Кроме обычной «меблировки» в комнате обнаружили четыре корзины.
В первой корзине оказались вещи и одежда Зубовой. Содержимое же второй корзины привело всех в ужас. В ней лежали завернутые в бумагу банки, оказавшиеся не чем иным, как снаряженными шрапнельными бомбами с бикфордовым шнуром. О страшной находке тотчас же сообщили градоначальнику, полицмейстеру и в охранное отделение, откуда немедленно прибыл специальный представитель.
При дальнейшем осмотре в корзинах обнаружили настоящий террористический склад – два снаряда, наполненных гремучей смесью, два револьвера, два маузера и много патронов. По заключению экспертов, сила снарядов была так велика, что если бы хоть один из них разорвался, то от двухэтажного флигеля, где помещалась квартира Е. Зубовой, не осталось и следа.
Кроме того, в корзинах нашли динамит и целую партию нелегальной литературы, в том числе брошюру «Тактика уличного боя», а также издания «Боевой организации» эсеров и других террористических партий и организаций. Под плитой на кухне нашли кучку пепла – по всей видимости, перед попыткой самоубийства Зубова сожгла все письма и секретные документы.
Прибывший на обыск прокурор тотчас же распорядился арестовать Зубову. Из Обуховской больницы под усиленным конвоем ее перевезли в Литовский тюремный замок, где поместили под охраной в тюремную больницу. На вопросы она по-прежнему отвечать отказывалась.
Сыщики предполагали, что Е. Зубова вряд ли могла быть сознательной «единицей» в партии террористов. Скорее всего, увлекшись идеями революционеров, она являлась пассивным членом «боевой организации» и слепо подчинялась распоряжениям вдохновителей террора. Вероятно, ее комната, находившаяся вне всяких подозрений властей, служила местом хранения боевых снарядов и нелегальной литературы, а ее подавленное состояние вызывалось опасениями быть уличенной. Более того, следствие предполагало, что революционеры-боевики готовили в Петербурге новый террористический акт, который удалось предотвратить, раскрыв тайный склад в квартире медсестры из «Боткинских бараков»…
Что же касается попытки Е. Зубовой к самоубийству, то на этот вопрос ответ дал профессор Жуковский. Как раз в те дни он выступал в столице с лекциями на тему «Современные события и душевные заболевания».
«С развитием освободительного движения повысился процент душевнобольных в психиатрических больницах России, – доказывал профессор. – Это не случайно: революция и массовое помешательство идут рука об руку. Петербург, Москва, Свеаборг, Кронштадт, Прибалтийский край – вот очаги участившихся помешательств мирных обывателей. Больные грезят кровавыми ужасами, бомбами, виселицами, расстрелами. Наибольший процент из находящихся на излечении в клинике душевнобольных приходится на интеллигентов и рабочих».
Двойное убийство в Галерной гавани
Среди политических преступлений, случившихся в Петербурге в лихорадочном 1907 году, убийство двух инженеров в Галерной гавани стало одним из самых наглых и дерзких, а жертвами его стали люди, к самодержавию имевшие весьма отдаленное отношение. Убитыми оказались два инженера путей сообщения – Вячеслав Андреевич Берс и Дмитрий Власович Нюберг, заведовавшие городскими общественными работами.
Преступление произошло 19 мая среди бела дня, да еще и в присутствии большого числа публики: на глазах комиссии, избранной городской властью для организации труда безработных. Последние занимались работами по подъему улиц и засыпке болот в Галерной гавани. Дело в том, что городское самоуправление решило в то время использовать труд безработных не только для перестройки мостов и прокладки новых трамвайных линий, но и для благоустройства этой вечно затапливаемой части Васильевского острова.
В тот злополучный день комиссия прибыла в Галерную гавань, чтобы на месте посмотреть на ход работ. Члены комиссии, во главе с В.А. Берсом и Д.В. Нюбергом, дошли до первого большого земляного вала, инженеры уже спускались по нему вниз, как вдруг затрещали сухие щелчки выстрелов, и на глазах у всех оба инженера, обливаясь кровью, рухнули на землю. Нюбергу досталось три пули, одна из них – в затылок.