ховые и оружейные магазины Апраксина двора. Но, несмотря на пожар, через некоторое время рынок ожил и никогда отсюда не исчезал.
А по данным экспертов Международного агентства исследований пространства и времени, побывавших на «Апрашке» в начале 2000-х годов, здесь мы имеем не что иное, как дыру во времени. Существует немало легенд, что здесь пропадали люди. Говорят, еще в советские времена пациент психиатрического отделения городской клинической больницы Николай Бахрушин убеждал всех, что он – мещанин Сергей Прокофьев, «потерявшийся» в Апраксином дворе в 1898 году. Он знал уникальные подробности столичного быта конца XIX века, но доказать свой «провал во времени» не мог. Говорят, это не единственный случай «пропавших» людей в Апраксином дворе. Среди них будто бы были «купцы», «мещане», «городовой» и даже… «энкаведешник».
«Нехорошим местом» из-за обилия воров и всякого темного люда считался Лиговский проспект почти на всем его протяжении, особенно у Николаевского (Московского) вокзала и за Обводным каналом.
«От Обводного канала вплоть до Невского проспекта по обе стороны Лиговки тянутся красные вывески извозчичьих резиденций: гостиницы, трактиры, чайные, закусочные, питейные дома, портерные лавки, ренсковые погреба», – писал в конце XIX века известный столичный журналист, знаток «язв Петербурга» Николай Животов, описывавший картины «убожества и грязи» этого «извозчичьего квартала». «Ничего более зловонного, грязного, тесного, смрадного, убого нельзя себе и представить, – замечал он. – Извозчичьи дворы – это злая ирония над цивилизацией XIX столетия…»
В начале 1910-х годов, когда для прокладки на Лиговке трамвайной линии был вырублен бульвар, «отцы города» обещали, что Лиговка перестанет носить воровской характер – исчезнут те «подонки общества», которые находили себе приют на скамейках. Однако хоть от бульвара не осталось и следа, но количество лиговских хулиганов не уменьшилось. Лиговка так и осталась во власти хулиганов, нашедших себе приют среди груд развороченной земли.
По старой легенде, «нечистым» считается место у подножия Поклонной горы в северных окрестностях Петербурга, где будто бы сожгли тело Распутина. Считалось, что тело «старца», извлеченное в дни Февральской революции из его временной могилы в Царском Селе, было затем сожжено у Поклонной горы, недалеко от дачи знатока тибетской медицины Петра Бадмаева. Сожжение якобы продолжалось шесть часов, а когда пламя сделало свое дело, пепел погребли под снегом. Свидетельства об этом можно встретить в воспоминаниях думского деятеля Владимира Пуришкевича и французского посла Мориса Палеолога.
Однако последние находки и сообщения говорят о том, что все было совсем не так. В марте 1917 года тело «старца» действительно извлекли из могилы – его должны были в наглухо заколоченном вагоне отправить в Петроград и захоронить на Волковском кладбище, чтобы раз и навсегда покончить с этим «наследием царского самодержавия».
Тело «старца» на самом деле намеревались сжечь на костре у Выборгского шоссе, но затем труп забрали в котельную Политехнического института, где и сожгли в топке, о чем был составлен подробный протокол. Что же касается действа у Поклонной горы – возможно, там происходило ритуальное языческое сожжение чучела Распутина…
Традиционно «плохими местами» считались обширные городские свалки, известные под названием Горячее поле. В окрестностях Петербурга их было несколько – эти места давно уже вошли в городскую черту.
Одно Горячее поле находилось напротив Новодевичьего монастыря на нынешнем Московском проспекте и тянулось мимо Митрофаньевского и Громовского старообрядческого кладбищ, а затем на три – четыре версты за Московскую заставу, параллельно Московскому шоссе. Часть Горячего поля, прилегавшая к Митрофаньевскому кладбищу, была отведена под свалку городского мусора, а на части, близко подходившей к городским скотобойням, возникли «целые курганы мусора» – со скотопригонного двора. Отбросы на Горячем поле постоянно прели, курились, над ними колыхался зловонный густой туман.
Летом Горячее поле становилось обиталищем питерских «бомжей» – обитателей ночлежек. В грудах мусора «босяки», как их называли, выкапывали себе норы, пещеры или просто ямы для ночлега. «О Горячем поле ходит дурная слава: оно служит притоном для босяков, воров и прочих рыцарей печального образа, – писал в начале ХХ века знаменитый бытописатель столицы журналист Анатолий Бахтиаров. – По праздничным дням здесь, сидя на траве, дуются в карты и в орлянку. По вечерам не пройди: ограбят. Все босяки группируются на партии или шайки, в каждой шайке – свой вожак, имеющий на них огромное влияние. Шайка состоит человек из пяти, восьми и более». А все для того, чтобы шайке было гораздо проще раздобыть себе провизию или ограбить кого-нибудь…
Другое Горячее поле находилось на правом берегу Невы, между лесом Чернова и беляевскими кирпичными заводами, теперь это примерно в районе Народной улицы. Здесь также находилась огромная свалка, куда свозились отходы многочисленных предприятий правобережья. По воспоминаниям очевидцев, над свалкой стоял удушающий смрад – тут постоянно тлело, чадило и горело все, что могло гореть. И так же, как и на Горячем поле Московской заставы, здесь жили «босяки». В холмах и грудах мусора они строили себе некое подобие нор и землянок…
Мрачную известность в Петербурге долгое время имел Сытный рынок на Петербургской стороне, площадь перед которым почти полтора века, до 60-х годов XIX столетия, была местом публичных казней. Во времена Анны Иоанновны, когда бироновский произвол практически не знал границ, именно здесь проводились для устрашения некоторые казни того времени. Эшафот каждый раз делали новый, деревянный, и после казни сжигали. Были случаи, когда эшафот сжигали вместе с трупами казненных.
Петербургская история сохранила имена наиболее известных жертв Сытного рынка. В июле 1736 года тут был обезглавлен адъютант маршала Долгорукого 20-летний Егор Столетов, выступавший против кровавого правления Бирона. Спустя несколько лет, в июне 1740 года, на Сытном рынке при большом стечении народа были казнены противники бироновского режима государственный деятель и дипломат А.П. Волынский, архитектор П.М. Еропкин и один из руководителей Адмиралтейской коллегии А.Ф. Хрущов. Волынскому, которому накануне казни урезали язык, сперва отрубили руку, потом голову. После этого обезглавили Еропкина и Хрущова, остальных осужденных после порки увезли в Петропавловскую крепость.
Казни на Сытном рынке продолжались и потом. Здесь на плахе кончали свои жизни уголовные преступники, либо их после наказания кнутами и плетьми отправляли в Сибирь. А в 1764 году тут был казнен «отсечением головы» подпоручик В.Я. Мирович, пытавшийся освободить из Шлиссельбургской крепости претендента на русский престол Ивана Антоновича. По воспоминаниям присутствовавшего на казни поэта Г.Р. Державина, народ, ждавший милосердия государыни, увидев отсеченную голову в руках палача, «единогласно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался, и перила обвалились». Обезглавленный труп весь день лежал у плахи и к вечеру был сожжен вместе с эшафотом…
Еще одним «проклятым местом» города считался когда-то Обводный канал. Его неблагоустроенные берега служили местом сборища питерских «босяков» и всякого сброда, да и потом фабрично-заводские окрестности канала считались «хулиганским районом», одной из самых опасных криминогенных зон. На весь Петербург прозвучала в 1913 году история о страшной находке в Обводном канале – расчлененного трупа. Она только добавила черной краски в репутацию Обводного канала.
Мстислав Добужинский, которому довелось жить невдалеке от Обводного канала, в «Ротах», так описывал эти места: «Окрестности нашего жилища были мрачные, недалеко пролегал жуткий Обводный канал…»
Подземелья и их обитатели
Подземелья Петербурга – особый мир, загадочный, таинственный, покрытый мраком легенд и суеверий. Обычный горожанин порой даже и не догадывается, какие подземные пустоты скрыты буквально под его ногами – под мостовыми, улицами, парками и скверами. Но есть те, для кого изучение подземного мира города – необычайно увлекательное занятие: «диггеры» и «спелестологи».
Вокруг «диггеров» порой складывается представление как о фанатиках, занимающихся полулегальными вылазками в метро, а «спелестологов» обычно считают интересующимися только старинными подземельями. Впрочем, век назад не было еще ни «диггеров», ни «спелестологов», и заниматься исследованиям питерских подземелий пришлось… городским инженерам. Причем вовсе не по собственному интересу, а в силу экстренной надобности.
Достоверно известно о подземном ходе, обнаруженном в конце октября 1907 года в районе Императорского фарфорового завода. Местный садовник, убирая снег в саду директора, стал подрывать старый пень и, сняв слой земли, наткнулся на заделанный кирпичный свод. Заинтересовавшись находкой, он стал осторожно отделять и вынимать кирпичи. Удалив первый ряд, садовник хотел уже было приступить к дальнейшей разборке, как вдруг свод рухнул, и садовник провалился… в подземелье.
Отправившись от испуга, он зажег спичку и увидел длинный коридор, выложенный со всех сторон плитами. Подземный ход разветвлялся на три части: одна вела в сторону завода, другая шла параллельно Шлиссельбургскому тракту (ныне проспект Обуховской обороны), а третья, проходя под дорогой, направлялась к Неве. В одном из коридоров в стене был виден вделанный в нее массивный железный сейф. «Некоторое время в обнаруженное подземелье был свободный доступ для желающих осмотреть, но в настоящее время вход в подземелье строго охраняется до возвращения директора», – сообщалось в «Петербургском листке». К сожалению, дальнейшая судьба этого загадочного подземного хода остается нам неизвестной…
«Очагом» соприкосновения «наземного города» с подземным миром стала Благовещенская площадь – нынешняя площадь Труда, где в последние дни апреля 1912 года появились тревожные признаки оседания почвы, особенно напротив Галерной улицы. 1 мая на этом месте уже образовался зияющий провал, нечто вроде колодца на площади, из которого торчали обломки рухнувшего кирпичного свода подземелья.