Опасаясь такой же печальной участи, Васильев спустился по высокой домовой трубе от кочегарки, идущей вдоль стены дома. Спустившись вниз, он извлек Сосну из-под груды досок и, убедившись, что тот ему больше не попутчик, благополучно выбрался на волю и исчез. По горячим следам найти его не удалось: Васильев как будто сквозь землю провалился.
Что же касается неудачника Якова Сосны, то его вскоре обнаружили тюремные надзиратели и доставили в тюремный госпиталь. Несмотря на столь сокрушительное падение, Яков отделался лишь сломанной ногой. В остальном его здоровье не внушало опасений, и незадачливый альфонс предстал перед судом. Это произошло 26 января 1908 году, когда Сосну осудили по делу Розалии Рейнман на десять лет каторжных работ. А вот Арвида Вардберга долгое время не могли разыскать, и только спустя два с половиной года, 8 июня 1910 года, его задержали в Париже.
Дом предварительного заключения на Шпалерной улице
Как он там оказался? На суде он так рассказал о своих похождениях: «Когда на третий день после визита к Розалии Рейнман я прочел в газетах, что Сосна арестован, то увидел, что дело плохо, и уехал в Гельсингфорс с моей сожительницей. Оттуда мы на пароходе перебрались в Германию и достигли Берлина, где я выдавал себя за студента, пострадавшего за политические убеждения, и хотя пользовался помощью русских эмигрантов, все-таки голодал и уехал в Париж. Не зная языка, я и в Париже страшно бедствовал, но французский язык я скоро одолел, узнал о злачных местах в Париже и стал проводником русских туристов. На мою беду, в Париже стали разыскивать Гилевича и случайно нашли меня, после чего арестовали и выдали в Россию».
Дело Арвида Вардберга рассматривалось в петербургском окружном суде 8 марта 1911 года. Обвиняемый пытался доказать, что находился всецело под влиянием Сосны, которого в воровском мире столицы считали «величайшим мошенником». Присяжные заседатели признали подсудимого виновным. Окружной суд приговорил его к двенадцати годам каторги.
«Ревность довела до безумия»
Страшное убийство на почве ревности произошло в Петербурге в мае 1911 года. Впрочем, причина его была достаточно банальной – ситуация «любовного треугольника». Жертвой роковых страстей стала сестра милосердия Обуховской городской женской больницы, шлиссельбургская мещанка Екатерина Павловна Кондырева.
Жизнь ее складывалась непросто: в свои 41 год она осталась вдовой с пятью детьми, старшему было тринадцать лет, а младшему – полтора года. После смерти мужа она оказалась почти без денег и, чтобы прокормить детей, устроилась в больнице на должность «надзирательницы-заведующей».
Однажды один из детей тяжело заболел, и произошло так, что оказавшийся рядом, по случайному стечению обстоятельств, крестьянин Афанасий Карленков выручил ее, заплатив за дорогое лекарство. С тех пор Афанасий, которого вдова назвала спасителем ее сына, стал часто бывать у нее. Афанасий занимался «мелким бизнесом» – вел сливочную торговлю на Можайской улице. В Петербург он приехал на заработки, а в родной деревне у него оставалась жена с детьми.
Со временем отношения Афанасия и Екатерины стали более близкими, однако Е.П. Кондыреву подводила безудержная гордыня: она тщательно скрывала от всех свою связь с крестьянином-торговцем и зачастую в шутку называла его «мужиком». Так продолжалось около года. Коммерческие дела Карленкова шли неважно, и он переменил аршин торговца на ливрею швейцара.
Поступив на службу, он стал ходить в швейцарской ливрее и фуражке. Кондыреву это событие крайне шокировало, и с тех пор их отношения пошли насмарку. Она стала осыпать его упреками, что он злоупотреблял ее благосклонностью, забывая, какая разница между нею, сестрой милосердия, и им, простым неотесанным мужиком. В ответ Карленков начал грубить и демонстративно являлся к ней в швейцарской ливрее. Кроме того, он не упускал случая подчеркнуть при посторонних интимность их отношений. Тем не менее, он не охладел к вдове и даже предложил ей выйти за него замуж.
– Я могу только с отвращением терпеть тебя, но выйти за тебя замуж – никогда! – последовал ответ.
Месяца за два до трагической развязки Карленков получил письмо от анонимного «доброжелателя», в котором тот «считал долгом довести до сведения, что Кондырева очень часто встречается с каким-то молодым человеком». Терзаемый муками ревности, он потребовал объяснения у своей пассии.
– Если даже и встречаюсь с кем-либо, то просить у тебя разрешения мне нечего! – отрезала она.
Этот ответ оказался роковым. Швейцар, терзаемый ревностью, грозил Кондыревой, что скорее убьет ее, чем допустит измену.
Развязка всей этой истории произошла во время случайной встречи Екатерины Кондыревой и Афанасия Карленкова: в приступе ревности он ударил свою неверную возлюбленную ножом. К прибытию полиции помощь врача уже не требовалась – Кондырева скончалась…
Карленков не пытался скрыть своего поступка. Его арестовали, и в полицейском участке он хладнокровно объяснил, что не мог примириться с мыслью об измене любимой им женщины.
– Ревность довела меня до безумия, – заявил он. – Я решил убить ее и еще вчера намеревался ее зарезать, но пожалел. Всю ночь я не спал, и в четыре часа утра пришел к окончательному решению. Дождавшись ее возвращения с ночного дежурства из больницы, я подкараулил ее на улице и расправился с ней…
Роман, закончившийся взмахом бритвы…
В августе 1910 года в петербургском жандармском губернском управлении на Тверской улице случилось происшествие, неслыханное по своей дерзости и жестокости: заключенный, вызванный сюда из Дома предварительного заключения, зверски убил свою жену, пришедшую к нему на свидание. В присутствии жандармов он неожиданно подскочил к своей жене и перерезал ей горло бритвой, которую она сама и принесла, выполняя просьбу мужа…
Убийство на Тверской стало трагическим финалом любовного романа между двумя молодыми людьми, буквально помешавшимися на почве завораживающей революционной стихии.
Александр Кузов происходил из крестьян Тверской губернии, а его жена Зинаида была родом с питерской Невской заставы – у ее семьи был небольшой домик на Механической улице. Во время революционных событий 1906–1907 годов обоим было около двадцати лет. Кузов был известен полиции как один из политиков-«смутьянов», будораживших рабочих за Невской заставой: он верховодил среди безработных, умел говорить пламенные речи на митингах. Был он и неплохим организатором: вокруг него собирались подростки и молодежь, из них Кузов сколачивал «боевые группы» для совершения экспроприаций «на пользу революции».
В 1907 году Кузов участвовал в знаменитом нападении на поезд Сестрорецкой железной дороги, когда был ограблен казначей, перевозивший деньги для оружейных заводов. Кроме того случая Кузов был замешан и во многих других «эксах», грабежах и преступлениях, в том числе в убийстве шести городовых в 1907 году в районе Шлиссельбургского участка.
Зинаиду считали в ту пору «правой рукой» Кузова. За Нев ской заставой хорошо знали эту смуглую девушку маленького роста – ее называли «кнопкой» и «карандашом». Нередко ее подозревали в распространении листовок, которые ей давал Кузов. А еще Зинаиде очень льстило, когда ее называли курсисткой. Родные Зинаиды терпеть не могли «бунтаря» Кузова, но ничего не могли поделать, чтобы отвлечь от него Зинаиду. «Помешалась она на политике», – говорили они…
Однако время безнаказанных революционных «эксов» не могло продолжаться бесконечно. Александра Кузова поймали и посадили в тюрьму. В мае 1910 года военно-окружной суд приговорил его по нашумевшему в Петербурге «делу 69-ти» к каторге на два года и шесть месяцев. Зинаида тоже попала за решетку, несколько недель просидела в тюрьме, но улик против нее оказалось недостаточно, и ее отпустили.
Говорили, что Кузов оказывал огромное влияние на Зинаиду. Она действительно была готова на все ради него и порой служила послушным орудием в его руках. В течение года она отдавала Кузову, уже сидевшему в тюрьме, свой последний заработок. На белье, которое она передавала ему на свиданиях, Зинаида ухитрялась сообщать условными знаками данные предварительного следствия. Когда эта афера раскрылась, Кузову запретили принимать белье и облачили его в казенное арестантское платье.
Разлука не погасила чувства молодых людей. Вскоре после того, как Кузова осудили на каторгу, и приговор вошел в законную силу, в тюремной церкви состоялось его венчание с Зинаидой. По словам ее родных, она собиралась следовать за мужем на каторгу. И вот – такая страшная развязка этой романтической любовной истории двух пламенных борцов-бунтовщиков. Никто не мог предвидеть такого неожиданного финала. Что же стало причиной зверского убийства?
Поговаривали, что Кузов отличался безудержной ревностью. Пока он сидел в тюрьме, до него доносились смутные нехорошие слухи о похождениях его жены, и жгучая ревность изводила его в одиночной камере. Уже потом стало известно, что в письмах к ней из тюрьмы он нередко упрекал жену за «подлое поведение».
Как впоследствии признавались и родные Зинаиды, она действительно вела загадочный образ жизни. Временами чем-то занималась на карточной фабрике или на какой-нибудь мануфактуре, потом бросала работу. Ночи Зинаида чаще всего проводила вне дома и возвращалась за Невскую заставу только на рассвете.
Решающим моментом стало то, что против Кузова, уже осужденного на каторгу, возбудили новое уголовное дело – по вскрывшимся фактам убийства шести городовых в 1907 году. Дело уже было передано прокурору военно-окружного суда, и, возможно, Кузов не без основания предвидел грозившую ему смертную казнь. «Разбойник, должно быть, почуял, что не миновать ему виселицы, и потому решил: не доставайся, мол, никому другому!» – говорили потом родные Зинаиды.
Незадолго до трагедии на Тверской Кузов спешно отправил две телеграммы жене, вызывая ее на свидание. Зинаида не подозревала ничего дурного. Придя в жандармское управление, она старалась выглядеть перед мужем кокетливо, даже завила свои немного подстриженные густые черные волосы.