Столичные газеты в начале ХХ века почти каждый новый год печатали рождественско-новогодние «анкеты», в которых «звезды» говорили свои праздничные тосты. Все были едины в одном, как и сегодня: «Здоровья, счастья, мира! Успокоения исстрадавшейся матери-родине!» Политические деятели добавляли свои пожелания: «Прогресса! Реформ! Законов!»
Вот, к примеру, за что поднимал свой бокал известный думский деятель А.И. Гучков: «Родине желаю мира и просвещения. Думе желаю оправдать возлагаемые на нее надежды». «Дай Бог, чтобы не было войны» – таково было новогоднее пожелание А.И. Куприна на 1913 год. Свой тост предлагал и один лидеров кадетской партии Ф.И. Родичев: «Я желаю счастья и здоровья думской оппозиции!»
«Я желаю любви и согласия. Качества, столь редкие в наше жуткое время», – поделилась балерина императорских театров М.М. Петипа, дочь известного балетмейстера и танцовщика. Правда, деятели искусства, в отличие от политиков, больше говорили о себе. «Я бы желал, чтобы газеты перестали клеветать на меня в своих рецензиях, будто я не знаю ролей и прибегаю к кренделям, – возмущался актер Александринки К.А. Варламов, сыгравший там более двухсот ролей. – Я сам презираю актеров, которые не учат ролей. Надо быть свиньей, чтобы выйти на сцену, не зная роли».
И.Е. Репин желал выздоровления русскому искусству, поскольку оно серьезно больно. «Все органы и мозги его почернели, – восклицал художник. – Посмотрите на этот бесформенно разлагающийся кубизм. Какой ужас! Какое несчастье! И страшно, и больно!»
Рождественские номера петербургских газет и журналов пестрели самыми разнообразными рассказами, связанными с сочельником. Как известно, с таинственной ночью перед Рождеством во все времена было связано много переживаний и загадочных историй. «Случилось это под самый сочельник!» – так обычно начинали свое повествование рассказчики в святочный вечер.
К примеру, на Рождество 1911 года «Петербургская газета» отвела несколько полос «рождественской анкете» под кричащим заголовком: «Ужасы жизни. Общественные деятели – о роковых моментах своей жизни». Историями, достойными сочельника, делились на страницах газеты многие известные в Петербурге личности.
К примеру, ректор Академии художеств Л.Н. Бенуа рассказал историю, как несколько лет назад в компании знакомых и друзей совершал маленькое путешествие по Финскому заливу, и за Кронштадтом яхта села на мель. Вокруг не было ни лодки, ни парохода. «Несколько часов мы сидели на мели, будучи не в силах сдвинуться с места, и только случайная помощь помогла нам выйти из отчаянного положения».
Каждый вспоминал свой момент ужаса. Архитектор П.Ю. Сюзор поделился ужасом, который он испытал, попав в катастрофу на железной дороге. А певица А.Д. Вяльцева заявила, что не принадлежит к числу пугливых дам и единственное, чего боится, так это лягушек. Как признавался писатель А.И. Куприн, для него момент ужаса – когда его «обливают с головы до ног грязными помоями кой-какие грязно-помойных дел мастера… Ужас я переживаю во время каждой очередной клеветы на меня…»
Известный писатель Л.Н. Андреев пережил ужасную историю почти под самое Рождество 1910 года. Правда, этот случай был мало похож на святочную историю. Драма разыгралась в доме писателя в Ваммельсуу.
В первом часу ночи, когда писатель с увлечением занимался литературной работой, к нему в кабинет ворвался обезумевший слуга Абрам и попытался его убить. Целясь в писателя, он выстрелил. Рука дрогнула, и пуля всего на полвершка пролетела мимо. Как оказалось, слуга стрелял из пистолета, подаренного ему самим писателем. Непонятно, каким образом, но после происшествия безумному слуге удалось скрыться.
По словам самого Андреева, Абрам был бездомным бродягой, которого он год назад пожалел и приютил у себя. В его обязанности входило следить за автомобилем, смотреть за водокачкой, ухаживать за садом. Однако уже тогда было заметно, что Абрам был нервным, неуживчивым и озлобленным. Вся остальная прислуга жаловалась на него, и писателю не раз приходилось делать ему выговоры, а тому это, естественно, не нравились…
После печального происшествия на дачу к Андрееву сразу же приехали его добрые знакомые, чтобы помочь писателю пережить трудные минуты. Потрясенный случившимся, писатель говорил: «Я слишком хорошо относился к своей прислуге, и теперь за это расплачиваюсь…»
Поединок на Крестовском
По какому только поводу не выходили к барьеру представители столичной аристократии! Защищали свою репутацию, честь себя, честь дамы, честь мундира, и еще много чего. А в конце августа 1906 года в Петербурге произошла «политическая дуэль», когда на поединок вышли два петербуржца, не согласные с политическими воззрениями друг друга. Одного из них в столице знали очень хорошо: это был знаменитый актер Мамонт Дальский.
Как сообщалось в печати, дуэль между Мамонтом Дальским и неким офицером стрелкового полка С., близким к журналистике, «состоялась на почве политического спора». Их ссора произошла 25 августа на товарищеском ужине в литературно-художественном клубе. Офицер высказывал ультрареакционные взгляды на настоящее положение России, а Дальский горячо возражал ему (актер аполитичностью не отличался, а впоследствии, в 1917 году, даже вступил в федерацию анархистов).
Слово за слово, и спор перешел в перебранку. Кончилось тем, что М. Дальский запустил в оппонента окурком, а тот в ответ – недокуренной сигарой. Оба не попали друг в друга, но этим дело не ограничилось: разбушевавшийся М. Дальский ударил капитана. Иными словами, «нанес оскорбление действием». Дело чуть не дошло до стрельбы, но капитана сумел остановить сотрудник газеты «Новое время» А.А. Столыпин, заявивший ему, что Дальский примет его вызов на дуэль.
Действительно, Дальский тотчас принял вызов. Ввиду тяжести нанесенного оскорбления было решено не ждать разрешения военного начальства, а стреляться немедленно, ранним утром следующего дня. Готовясь к худшему, оба дуэлянта сделали свои посмертные распоряжения. Любопытно, что духовное завещание Дальского подписали Ф.И. Шаляпин и К.П. Пятницкий.
Дуэль состоялась в укромном месте Крестовского острова, близ Голубиного стрельбища – там, где уже случались поединки. Со стороны капитана секундантами явились А.А. Столыпин и поручик лейб-гвардии Павловского полка С.Я. Левицкий, а со стороны Дальского – есаул светлейший князь Г.Ф. Сайн-Витгенштейн-Берлебург и артист Императорских театров Ю.В. Корвин-Круковский.
Актер М. Дальский
Противники стреляли друг в друга, но, к счастью, промахнулись. После дуэли Дальский первым подошел к своему недругу, протянул ему руку и выразил сожаление о случившемся. Тот ответил рукопожатием. «Остается только порадоваться, что не пролилась кровь талантливого артиста и молодого даровитого офицера», – замечал современник.
Говорят, Дальский был на волосок от смерти: пуля просвистела возле самого его виска. Но, видно тогда судьба уберегла его. Смерть настигла Мамонта Дальского через двенадцать лет и оказалась до глупости нелепой. Актер погиб в Москве в июне 1918 года: направляясь в гости к Ф.И. Шаляпину, он сорвался с подножки трамвая…
На «процессе кошкодавов»
В октябре 1908 года у мирового судьи 44-го участка была постановлена точка в туманном и довольно грязном «деле об истязании кошек», получившем громкую скандальную известность. В печати дело называли «процессом кошкодавов», а особую пикантность ситуации придавала причастность к этому процессу некоторых петербургских литераторов, чьи имена были на слуху.
Обвинение было выдвинуто против восьми человек, однако на суд пришли только двое, в том числе редактор журнала «Межа» литератор Ялгубцев. На суд явилось много свидетелей, среди которых также оказалось немало знаменитых личностей. Были тут член Общества покровительства животных Сергиевский, известный публицист, драматург и общественный деятель Павел Булацель, модные писатели Анатолий Каменский, Иван Рукавишников и Сергей Соломин. Все они оказались причастными к странной до неприличия истории с истязаниями кошек, будто бы происходившей на квартире литератора Попова на Подрезовой улице.
На судебное заседание пришла самая разнообразная публика – дамы, студенты, курсистки. Их привлекали скандальные подробности «падения нравов» в среде столичной богемы. Многие из зрителей не знали, кто обвиняемые, а кто свидетели, поэтому они бесцеремонно рассматривали каждого нового вновь пришедшего, сопровождая свое разглядывание громогласными комментариями:
– Как пить дать – настоящий кошкодав! Смотрите, как у него глаза поставлены. И борода растет чуть не от переносицы. Этот не то что кошек, – любого человека съест.
Наконец процесс начался. Поначалу сенсационных разоблачений не было. Выступавший свидетелем литератор Анатолий Каменский, автор скандальный «эротических» произведений «Четыре» и «Леда», сообщил, что действительно бывал у Попова, но никаких истязаний кошек не припоминает. Ничего не знал об истязаниях и драматург Павел Булацель, известный также как один из активистов и организаторов черносотенного «Союза русского народа».
– Я был, действительно, у Попова, – признавался Булацель, – на первый день Пасхи.
– Видели вы там кошек или собак? – спрашивал судья.
– Нет, кроме ветчины, куличей и окороков я ничего больше не видел.
Самые интересные и ценные для судьи сведения дал некий Агафонов, бывший приказчик магазина Попова.
– Я лично наблюдал за истязаниями кошек, – с содроганием в голосе поведал он. – Попов послал однажды за кошкой в пять часов ночи. Когда ее принесли, то заперли в гостиную, затем привязали к ножке рояля и начали науськивать собак. Когда кошка оцарапала фоксу морду, ее решили приговорить к «смертной казни».
Затем бывший приказчик описал жуткую картину кошкиных мучений. К хвосту несчастного создания привязали газету (свидетель точно помнил, что она называлась «Русь») и подожгли ее. Кошка с зажженной бумагой, обезумев от страха, бросилась в открытую форточку, выпрыгнула из окна и повисла на дереве, на котором и висела на протяжении нескольких часов. Бывший приказчик прямо обвинил в этом насилии редактора «Межи» Ялгубцева.