Труппа Малого театра также выражала свое гневное возмущение. Дирекция Малого театра, собравшись на экстренное заседание, вызванное заявлением Дестомб, постановила вынести письменный выговор Глаголину и отрешить его от режиссерства. В свою очередь, Глаголин также заявил об отказе служить в Малом театре.
Справедливости ради надо сказать, что не все приняли участие в общественном порицании Глаголина. Артист Малого театра Дауговет, выступивший на стороне опального режиссера, возмутился, зачем «пустяковый случай» вынесли из стен театра и предали гласности. Однако здесь он был неправ: «сор из избы» вынес сам Глаголин, пригласивший за кулисы полицию, дабы изгнать из театра Клавдию Дестомб.
Затем, в конце октября 1911 года, в одной из питерских газет появилось письмо с осуждением «травли» Глаголина. Правда, вскоре выяснилось, что некоторые из подписантов о письме ничего не знали, да и среди подписавшихся не было «столпов Малого театра», а наличествовали лишь актеры, близкие к Глаголину. Как говорили в Малом театре, Гусев-отец обратился с просьбой к дирекции театра, чтобы его сына выручили и напечатали опровержение, якобы увольнение Глаголина произошло «не из-за избиения госпожи Дестомб, а вследствие некорректного отношения». Однако дирекция ответила решительным отказом.
«Многие убеждены, что г. Глаголин совсем освободит Малый театр от своего присутствия, – писала одна из столичных газет. – Как легко вздохнет после него этот исстрадавшийся театр! Маститый А.С. Суворин остался верен себе. Убедившись, что г. Глаголин не заслуживает его расположения, удалил последнего от себя. И как благодарны будут ему все любящие искусство и справедливость».
Тем не менее, инцидент с госпожой Дестомб вовсе не поставил крест на театральной карьере Глаголина. Она оказалась долгой и плодотворной. Еще в 1914 году Б. Глаголин пришел в кино. Он возглавил творческое объединение артистов Петербургского Малого театра «Русская лента» и создал около 20 фильмов, в том числе «Ноктюрн Шопена», «Молодость Генриха IV» и др.
С 1917 года он являлся актером и режиссером Харьковского театра, потом играл в Театре Революции в Москве. В 1925 году Глаголин стал режиссером Украинского драматического театра им. Франко в Киеве, а через два года эмигрировал из Советской России. Живя за границей, ставил спектакли в Нью-Йорке на русском языке. Жизненный путь актера закончился в эмиграции в 1949 году…
Под псевдонимом «Л. Зло»
Давней петербургской традицией являлось проведение в Пассаже «осенней выставки картин», считавшейся первой ласточкой художественного сезона. С нее, как иронизировал современник, «художники начинают вести правильную бомбардировку публики своими картинами, и чем ближе к весне, тем бомбардировка эта становится ожесточеннее».
Случалось, что на «осенней выставке картин» страсти бушевали отнюдь не художественные. Так, в сентябре 1910 года здесь шумно отметился знаменитый думский скандалист, один из лидеров националистов Владимир Пуришкевич. Горожане посмеивались, что осенний политической сезон неугомонный Пуришкевич открыл дебютом не в Государственной думе, а в Пассаже. Дело же было в следующем.
Узнав, что на «осенней выставке» будет участвовать его друг, художник-карикатурист Злотников, Пуришкевич приехал в Пассаж, обошел все залы, но с удивлением не обнаружил там произведений друга. Тогда он навел справки и выяснил: карикатуры Злотникова сняты накануне по требованию явившегося на выставку цензора. Тот посчитал, что они носят «зловредный политический характер».
– Цензор не имел права снимать эти карикатуры! – поднял скандал Пуришкевич. – Почему кадетов нельзя трогать, а почтенного русского священника можно изображать в смешном виде?
При этом Пуришкевич показывал на карикатуру художника Ассатурова, изображавшую отца Орнатского.
– Я сейчас же поеду к градоначальнику! – пригрозил депутат. – Я потребую, чтобы эту мерзость сняли, а вещи Злотникова поставили на место!
Произнеся эту гневную тираду, Пуришкевич гордо, с чувством выполненного долга, удалился. Впрочем, произведения друга Пуришкевича на выставку не вернулись. Зато через некоторое время после визита думского скандалиста явился чиновник градоначальства и пожелал увидеть карикатуру на священника Орнатского. Однако ее к тому времени уже не было: устроитель выставки во избежание дальнейшего скандала убрал ее подальше с глаз публики…
Автопортрет карик атуриста Л.Т. Злотникова
Кроме Пуришкевича героем карикатурного скандала в Пассаже стал и сам карикатурист Лука Тимофеевич Злотников – личность весьма примечательная. Выходец из крестьянской старообрядческой семьи Витебской губернии, он, несмотря на простое происхождение, получил хорошее образование: закончил художественно-промышленную школу Общества поощрения художеств в Петербурге, а потом на протяжении четырех месяцев 1902 года учился в Сорбонне, одновременно сотрудничая во французских газетах. Специализацией Злотникова была карикатура. Львиную долю своего таланта он употреблял на пропаганду своих воззрений. А отличался он приверженностью к монархии и таким злобным антисемитизмом, что многие образованные люди Петербурга считали Л.Т. Злотникова чуть ли не полоумным.
Зато в националистических кругах Злотников пользовался почетом и уважением. Он принимал деятельное участие как карикатурист в газетах «Земщина» и «Вече», где под псевдонимом «Л. Зло» печатались его антисемитские карикатуры. Нередко они вызывали скандалы, подобные тому, что случился в 1910 году на выставке в Пассаже.
В 1911 году Злотников решил попробовать себя в качестве редактора-издателя, и в декабре того же года вышел в свет пробный номер сатирического журнала «Паук», посвященного, как гласила аннотация, «вопросам борьбы с иудейством». Журнал просуществовал чуть больше года: официальные власти были вынуждены закрыть его за черносотенный характер. Сам Злотников жаловался, что «при существующих административных и цензурных условиях борьба с иудейством невозможна».
Накануне Первой мировой войны Л.Т. Злотников выступал с публичными лекциями на тему «Иудей в искусстве». С началом войны он поступил на военную службу вольноопределяющимся, став художником Трофейной комиссии при Военно-походной Его Императорского Величества Канцелярии в Петрограде. В те же годы он принимал активное участие в деятельности «Общества изучения иудейского племени», которое издавало брошюры антисемитского характера. При Временном правительстве он два раза попадал в тюрьму, но выходил на волю.
В конце мая 1918 года Злотникова арестовали по делу «Каморры Народной Расправы». Объявления в газетах и прокламации, написанные от имени этой загадочной организации, носили антибольшевистско-антисемитский характер. При обыске у Злотникова изъяли печать «Каморры». На допросах он сознался, что вся «Каморра» состояла из него одного: «Вся организация „Каморры Народной Расправы“ заключается лишь во мне одном – я ее председатель, я ее секретарь, я и распространитель». Чекистам не удалось сломить Злотникова: назвать своих соратников он отказался.
В начале сентября 1918 года, за несколько дней до официального объявления «красного террора», Петроградская ЧК постановила расстрелять Злотникова. С теми, кто попадал в ЧК, не церемонились: Злотникова вскоре казнили. Современные националисты считают Злотникова чуть ли не мучеником, называют его «мужественным русским патриотом». Признаюсь, я не склонен разделять эту точку зрения: признавая Злотникова, безусловно, жертвой беспощадного «красного террора», симпатии к нему не испытываю…
Загадочная смерть банкира
В июле 1910 года деловой мир Петербурга был потрясен самоубийством известного петербургского коммерсанта, купца первой гильдии Александра Николаевича Трапезникова. О причинах трагической развязки многие догадывались – его знали как крупного игрока на фондовой бирже.
Александр Трапезников был довольно молодым человеком, ему было еще далеко до сорока. Между тем, в коммерции он трудился с самого детства: его, 12-летнего мальчика из Ярославской губернии, в конце 80-х годов XIX века привезли в Петербург в «учение». Так он попал к купцу-меняле Белину, имевшему в столице две небольшие конторы-лавки.
По семейной легенде, с собой у Трапезникова было всего три рубля, но своей смышленостью и проворством он быстро завоевал положение в конторе и сделался потом правой рукой хозяина. Правда, легенда могла и врать: в среде петербургского купечества было принято говорить, что, мол, пришел в Питер пешком, в лаптях, без копейки денег и своим трудом нажил и капитал, и «палаты каменные».
Тем не менее, факт остается фактом: когда Белин умер, Трапезников женился на его вдове (по любви или по расчету – история умалчивает) и сделался главой коммерческой фирмы «Белин». Деньги фирма делала практически из воздуха, занимаясь сбытом всевозможных лотерейных билетов благотворительных обществ, а кроме того, скупала и продавала старинные монеты.
Поначалу дела шли неплохо, и Трапезников в начале 1900-х годов смог обзавестись недвижимостью под Петербургом: он купил большой участок земли в Стрельне по Волхонскому шоссе, близ знаменитого в те годы Стрельнинского циклодрома. Здесь он выстроил роскошную дачу – одну из самых красивых и богатых в округе. Ее называли «виллой на реке Кикенке». Здесь, на вилле, его семья обитала круглый год.
Однако вскоре дела у А.Н. Трапезникова пошли не очень гладко: в 1907 году его едва не объявили несостоятельным должником. Впрочем, тогда его выручили приятели-коммерсанты. Тем не менее, выбраться из долговой ямы так и не удалось, и Трапезников ударился в крупные игры на фондовой бирже. Это его вконец разорило и довело до самоубийства…
Казалось, ничто не предвещало трагической развязки. Накануне самоубийства А.Н. Трапезников закатил на своей даче в Стрельне роскошный пир, справляя именины зятя, мужа его падчерицы. А утром того же дня он ездил в Петербург, где зашел в свою контору и на биржу. У банкира Новоселова он навел справки о своей задолженности. Узнав, что за ним числится 33 тысячи рублей, Трапезников воскликнул: «Рассчитаемся! Еще погодите, сбудется мое слово! Выиграю я…»