Вечером он отправился на стрельнинскую «виллу», где его ждало много гостей. Никто и не подозревал, что в кармане у банкира лежат три последних письма – его посмертные завещания.
Ночной пир на «вилле» прошел необычайно шумно. В саду были устроены иллюминация, фейерверк, гремела музыка. Хозяин пил за здоровье дочери, зятя, гостей и веселился от души. А между тем в кармане у него уже лежал заряженный браунинг. В четвертом часу утра все гости разошлись. Трапезников велел разбудить его в шесть часов утра, сказав, что у него очень важные дела в Петербурге. Выпив чаю, он отправился купаться на свое любимое место – к обрыву на реке. Там он и застрелился. Потом уже врачи определили, что сначала Трапезников выстрелил себе в сердце, но промахнулся, ранив себя в грудь. Еще стоя на ногах, он убил себя выстрелом в рот…
Накануне смерти Трапезникова в его контору стекались мелкие денежные вклады. Когда же стало известно о гибели коммерсанта, многие его вкладчики безнадежно разводили руками: «Плакали наши денежки!» Жертвами краха Трапезникова стали многие мелкие торговцы Апраксина двора.
Действительно, шанса вернуть свои деньги у них практически не было: Трапезников не располагал в то время крупными деньгами. Все его недвижимое имущество было заложено, и он не оставил никаких средств семье.
В кармане сюртука Трапезникова нашли три письма-завещания: одно было адресовано биржевикам, а два других – коммерсантам, которых банкир знал лично, – Дмитрию Новоселову и Семену Вейнштейну. Ни у кого не было сомнения, что Трапезников пал жертвой трагической безысходности…
Вот что он писал в письме Дмитрию Григорьевичу Новоселову: «Тяжело умирать, но ничего не поделаешь, приходится. Прости, что я обидел тебя, но иначе поступить не мог. Что было, съела биржа, и не только мое, но и клиентов, а также моей бедной жены и семьи. У жены я взял процентные бумаги, деньги и все бриллианты, оставил буквально без копейки, поэтому, родной мой, молю тебя, устрой среди банков и биржевиков подписку в пользу моей обездоленной семьи».
Судьба жены и падчериц, оставленных им практически в нищете, больше всего угнетала разорившегося банкира. В завещании, адресованном Семену Вейнштейну, Трапезников горячо просил взять на службу своих падчериц. «Ради создателя, примите их на службу, – умолял Трапезников, – так как они явятся поддержкой моей семьи, которая осталась без всяких средств к жизни. Надеюсь, что вы не откажете в моей просьбе».
«Дорогие братья-биржевики, простите несчастного сотоварища, если я кого-либо обидел чем, и помогите чем можете моей обездоленной семье», – просил Трапезников своих коллег по коммерции. Вспоминая предсмертный пир горой, который закатил Трапезников в последнюю ночь своей жизни, многие недоумевали. А некоторые понимающе кивали головами: вот уж такова она, широкая русская натура, – красиво жить и загадочно уйти из жизни, устроив пышный праздник на последние деньги. Праздник, более похожий на собственные поминки…
Двойная дуэль принца Мюрата
В мае 1908 года все столичное общество только и говорило о двойной дуэли на Крестовском острове между служившим в русской гвардии принцем Мюратом, которого в России величали Наполеоном Ахилловичем, и братьями-помещиками Плен. Внимание публики, привлекла не столько сама дуэль, сколько личности ее героев. Ведь принц Мюрат доводился правнуком сподвижнику самого Наполеона Бонапарта!
Герой дуэли начинал свою военную карьеру во Франции, а потом перешел на русскую службу – во 2-й дагестанский конный полк. В его рядах он участвовал в Русско-японской войне, два раза был ранен, но не выходил из боя. После войны, в чине штабс-ротмистра, он продолжил службу в лейб-гвардии Конном полку. Мюрат славился как выдающийся кавалерист, превосходно владел различными видами оружия; знали его и как большого любителя воздухоплавания. Он владел большим состоянием во Франции и являлся крупным землевладельцем в России.
В светском обществе российской столицы принц Мюрат пользовался большой симпатией. Среди его многочисленных петербургских знакомых оказалась семья псковских помещиков по фамилии Плен. Один из старших братьев Плен, Иван Михайлович, через свою супругу даже состоял с Мюратом в дальнем родстве.
Свое образование братья Плен получили когда-то в морском кадетском корпусе и потом служили во флоте. Иван Михайлович в середине 1900-х годов вышел в отставку и служил по земским выборам. Второй брат, Павел Михайлович, оставался морским офицером. Во время Русско-японской войны он состоял адъютантом в свите великого князя Кирилла Владимировича и ходил на знаменитом броненосце «Петропавловск». Во время катастрофы корабля на рейде Порт-Артура Павел Плен оказался одним из счастливцев, чудом спасшихся от гибели.
В столичных светских салонах принц Мюрат и братья Плен часто встречались. Но однажды в обществе разнеслась весть о серьезной ссоре между ними, результатом которой стала «двойная дуэль», то есть принц оказался перед лицом сразу двух противников.
Дуэль произошла с ведома военного начальства. Со стороны Мюрата одним из секундантов выступил полковник Конного полка князь С.К. Белосельский-Белозерский. Именно он предложил удобное место на Крестовском острове, поскольку являлся одним из его владельцев. Место выбрали вдали за зданиями усадьбы, возле Голубиного стрельбища, на площадке для игры в поло.
Условились, что дуэлянты будут стреляться с двадцати шагов. Три выстрела с каждой стороны признали вполне удовлетворительными для того, чтобы конфликт считался исчерпанным. Первым на поединок с Мюратом вышел Иван Михайлович Плен. Их дуэль закончилась легким ранением Плена. Оба противника пожали друг друга руки и заявили, что инцидент между ними исчерпан.
Затем к барьеру вышел Павел Михайлович Плен. Эта дуэль имела более печальные последствия: Мюрат нанес противнику тяжелую рану в грудь. Истекавшего кровью Плена перевязали в расположенном неподалеку Охотничьем павильоне, а потом его срочно увезли в лечебницу Кальмейера на Каменноостровском проспекте – в ту самую, куда отвозили пострадавших при взрыве на Аптекарском острове в августе 1906 года детей премьер-министра П.А. Столыпина.
Как писали репортеры, «дуэль породила массу самых разноречивых слухов». Более того, известие о ней дошло до самых «верхов»: доклады о подробностях дуэли отправились к военному и морскому министрам, а Военно-судебное ведомство занялось особым расследованием.
«Дикая выходка насильников»
В июне 1908 года в «камере» одного из петербургских мировых судей слушалось громкое политическое дело «Милюков – против газеты „Русь“». Речь шла о том, что «Русь» шантажировала почти все столичные банки, а поводом к делу послужило «гнусное насилие», которое один из сотрудников газеты, Николай Попов, учинил по отношению к лидеру либеральной кадетской партии Павлу Милюкову.
Свидетелями обвинения выступали директора крупнейших петербургских банков, а в качестве обвинителя – Милюков. Противоположную сторону представляли редактор-издатель «Руси» А. Суворин и два его сотрудника.
Директора банков заявляли, что газета была у них в долгу и старалась получить дальнейший кредит с помощью шантажа и угроз. Подобные заявления поступили в «особую канцелярию по кредитной части» от директоров Волжско-Камского, Международного, Северного, Учетного, Русского внешнеторгового, Варшавского коммерческого и Частного банков. Аналогичные покушения «Русь» делала на промышленные предприятия и страховые общества.
Технология оказалась предельно проста: газета обращалась в банк или другую организацию с заявлением о наличии в редакции убийственного компромата. Он будет размещен в газете, если банк не «компенсирует» редакцию. Кроме того, это заявление сопровождалось угрозой, что номера газеты с компроматом будут распространены в огромном количестве конкурирующими банками или фирмами, заинтересованными в этой акции.
Газетчики у Городской думы на Невском проспекте. 1900-е гг. Фото К. Буллы
«Инстинкт самозащиты» побуждал банкиров и других коммерсантов выполнять требования шантажистов. Только в одном банке – Варшавском коммерческом – к шантажу отнеслись без страха: визитерам из «Руси» пригрозили прокурором. После этого ни одного слова об этом банке в газете не появилось.
П.Н. Милюков в кругу семьи. Фото 1910–1912 гг.
Скандальный инцидент с Милюковым, произошедший в мае 1908 года, непосредственно связывался с провокационной деятельностью «Руси». Сотрудники газеты нанесли визит Милюкову домой и потребовали у него сообщить им имена тех сотрудников «Руси», которые, по свидетельству кадетской газеты «Речь», якобы ездили в Киев и обращались за чем-то в тамошние банки. Милюков отвечать отказался, и тогда, как писала пресса, «сотрудники „Руси“ прибегли к гнусной расправе».
Сказать проще – Николай Попов устроил рукоприкладство, после чего оставил свою визитную карточку, намекая на дуэль. Милюков, считавший себя принципиальным противником дуэли, отказался от поединка. Кроме того, он заявил, что драться на дуэли с человеком, проявившим отсутствие элементарных понятий приличия, ниже его чести. Поэтому Милюков обратился в суд.
Усилиями газетчиков и самого Милюкова мелкий инцидент раздули до размеров гигантского политического скандала. Уже на следующий день после «гнусного, бессмысленного насилия, учиненного сотрудниками газеты», на квартиру Милюкова прибыли представители различных политических групп и общественных организаций, чтобы выразить ему сочувствие и поддержать в «трудную минуту». В полном составе явилась фракция кадетской партии.
Посетил Милюкова даже председатель Государственной думы Хомяков, оставивший на своей визитной карточке следующую надпись: «Позвольте мне выразить Вам сердечное соболезнование и глубокое отвращение учиненному над Вами насилию». А газета «Русские ведомости» в своей телеграмме выразила гневное возмущение «дикой выходкой насильников».
На судебном процессе, собравшем огромное количество биржевиков, адвокатов и журналистов, представители «Руси» отвергали все обвинения в шантаже, назвав их надуманными и лживыми, и говорили, что их переговоры в банках носили исключительно «дружественный характер». Суворин, в свою очередь, обвинил банкиров в том, что их руками правительство борется с газетами, «набрасывая им на шею веревку».